Более удачными были действия против австрийцев. Сражение, длившееся на 400-километровом фронте около месяца, закончилось разгромом врага. Австро-венгерская армия потеряла 336 тысяч солдат и офицеров (из них 120 тыс. пленными), 640 орудий, 220 пулеметов. Она почти полностью утратила боеспособность. Германцы вынуждены были срочно укреплять разваливающийся фронт союзников своими дивизиями.
В целом благоприятный для России ход войны продолжался несколько месяцев. Русские отразили наступление немцев на Варшаву, вновь начали теснить их в Восточной Пруссии, продолжали гнать на запад австро-венгров, заняли Восточную Галицию и Буковину (где были с радостью встречены местным населением как освободители). А вот дальше начались проблемы.
К весне 1915 года в русской армии явственно обозначилась нехватка боеприпасов. Из-за «снарядного голода» на многих участках фронта войска прекратили атаки. Поползли слухи о вредительстве и измене. Но измена тут была ни при чем. Все объяснялось проще. Стратегические планы, разработанные в штабах воюющих держав, предусматривали ведение военной кампании в течение полугода. И русские, и французские, и немецкие генералы были уверены, что за это время добьются победы. Соответственно рассчитывалось и количество боеприпасов. Поэтому через полгода перебои со снарядами начались у всех. Германия и Франция оперативно выправили положение подвозом всего необходимого с тыловых складов и военных заводов. Гораздо более значительной по размерам России требовалось для этого больше времени. Но времени у нее не было.
Весной 1915 года немцы и австрийцы перешли в контрнаступление. Ураганный артиллерийский огонь сметал русские окопы. Воины царской армии показали себя настоящими героями, но одного героизма при отсутствии снарядов было недостаточно. Вдобавок ко всему Верховный Главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич недооценил значение первых ударов врага. Вместо того чтобы сконцентрировать войска на главных направлениях германо-австрийского натиска, он распылял силы, посылая подкрепления на второстепенные участки фронта. Итог оказался плачевным. Оборона не выдержала. Началось «великое отступление». В течение мая — августа 1915 года русские оставили большую часть только что освобожденной Галиции, Буковину, а также Польшу, Литву, Курляндию, Западную Волынь и Западную Белоруссию. Над Россией нависла угроза разгрома. В войсках наблюдался упадок боевого духа. Командование растерялось. В Совете министров обсуждался вопрос об эвакуации Киева. Тем временем доблестные союзники — Франция и Англия — вовсе не торопились оказывать России услугу, аналогичную той, которую сами получили от нее в августе 1914-го. На западном фронте особой активности не наблюдалось, что позволяло немцам перебрасывать на восток все новые и новые дивизии.
В это время и возглавил русскую армию император Николай ІІ, сместив с поста Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. «Сего числа я принял на себя предводительство всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий, — говорилось в царском приказе от 23 августа 1915 года. — С твердой верой в помощь Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим земли Русской».
И вновь-таки впоследствии многие, очень многие историки (особенно советские) критиковали царя за этот шаг. Заявляли о «бездарном руководстве», ехидно замечали, что император имел только чин полковника («до большего не дослужился») и т. п. Между тем сравнительно низкое воинское звание Николая ІІ объясняется просто. Он вступил на престол в 26-летнем возрасте после преждевременной смерти отца. К тому времени он и был полковником. Дальнейшее же повышение в чинах для царствующих особ не было предусмотрено законом. Русские императоры не считали возможным производить сами себя в маршалы и генералиссимусы (этим они очень отличались от советских генсеков). Не соответствовал действительности и тезис о «бездарном руководстве» войсками. Факты как раз говорят об ином.
Николай ІІ принял командование не на победном марше, а в годину тяжелых поражений. «История часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий для легких лавров завершения победы. Но она никогда не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадежно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только тернии», — замечал выдающийся военный историк, автор четырехтомной «Истории Русской армии» Антон Керсновский, назвавший решение царя «единственным выходом из создавшейся критической обстановки».
От поражения к победам
Принятие командования государем благоприятно сказалось на моральном состоянии солдат. Уже в сентябре 1915 года русская армия нанесла противнику ряд ощутимых ударов. Продвижение германцев было остановлено, а на австрийском фронте русским даже удалось отвоевать часть территории. С осени до весны бои шли с переменным успехом, а в мае 1916 года началось новое русское наступление. В гигантской битве (так называемый «Брусиловский прорыв») австро-германские войска потеряли 1,5 млн. человек (в том числе 400 тыс. пленными), русские — 600 тысяч. Вновь была освобождена значительная часть Галиции, Буковины, Волыни. Германия и ее союзники стояли перед катастрофой и ничто, казалось, уже не могло предотвратить ее. В конце 1916 года врагу был нанесен новый удар. На этот раз внезапной атакой был прорван германский фронт у Митавы, под Ригой. Застигнутые врасплох немцы в панике отступали. Но…
В России уже зрел заговор против монархии. Участвовали в нем и высшие должностные лица армии. Всякий военный успех работал на авторитет царя, а значит, был не нужен заговорщикам. Напрасно командиры наступавших под Митавой дивизий просили о подкреплениях. Исполняющий должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал Василий Гурко и главнокомандующий Северным фронтом генерал Николай Рузский (оба входили в руководящее ядро заговора) отказались вводить в бой резервы. Продвинувшись на несколько километров, войска вынуждены были остановить наступление. Это была последняя крупная операция императорской армии. Через два месяца разразилась Февральская революция.
Уже потом, оказавшись у разбитого корыта, вожди февраля признавались, что специально торопили события, чтобы перехватить у Николая ІІ лавры победителя. «Ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или в начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования», — писал в 1918 году в частном письме один из лидеров либеральной оппозиции Павел Милюков.
«Февралисты» не учли многого и прежде всего — психологии русского солдата. Мужики в шинелях, порядком уставшие от войны, готовы были умирать за своего царя, в котором видели помазанника Божия, но не за кучку сытых господ, именуемых «Временным правительством». После революции дисциплина в войсках резко упала. Армия стремительно утрачивала боеспособность. Солдаты отказывались воевать. К октябрю 1917 года русского фронта практически не существовало. Перемирие, подписанное большевиками 2 декабря 1917 года, лишь формально зафиксировало реальное положение дел.
Получив передышку на Востоке, Германия перегруппировала свои силы и еще год сопротивлялась чуть ли не всему миру. В состоянии войны с ней, кроме тех, кто вступил в схватку в 1914 году, находились Италия, Португалия, Румыния, Соединенные Штаты, Греция, Китай, Бразилия и даже Панама, Коста-Рика и Гондурас. Все эти страны получили от победы свои дивиденды. Лишь Россия, затратившая в борьбе с общим врагом больше всего сил, осталась ни с чем. Ее победу украли две революции — Февральская и Октябрьская…
Месть профессора Грушевского
Язык разлучил первого президента и классика Нечуя-Левицкого
Апрель 1918 года… По просьбе Центральной Рады германская армия оккупирует Украину. Официально объявлено, что «союзные немецкие войска» явились для защиты страны от большевиков. Под охраной оккупантов пригласившие их деятели пытаются укрепить свою власть и угодничают перед «союзниками». Председатель Центральной Рады Михаил Грушевский пишет статьи о «внутреннем родстве» украинцев и немцев, о давнем тяготении украинской нации к «близкому ей по духу и натуре» западному миру, «в первую очередь к миру германскому». Произносятся торжественные речи об «украинско-немецком братстве», о грядущем «национальном возрождении Украины».
А в это время в Киеве умер старый человек. В этом не было бы ничего необычного (многие тогда умирали), если бы не одно обстоятельство. Умершего звали Иван Семенович Левицкий. Широкая публика знала его под псевдонимом Нечуй-Левицкий. Известный украинский писатель в независимой Украине по праву должен был пользоваться почетом и уважением. Между тем умер Нечуй-Левицкий в полной нищете в одной из киевских богаделен.
