Максим Телятников (крепостной Собакевича): «…сапожник. Хе, сапожник! «Пьян, как сапожник», говорит пословица. Знаю, знаю тебя, голубчик (…) Достал где-то втридешева гнилушки кожи и выиграл, точно, вдвое на всяком сапоге, и выбранили тебя подлейшим образом. И вот лавчонка твоя запустела, и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: «Нет, плохо на свете! Нет житья русскому человеку, всё немцы мешают».[60] Сапоги сделаны из телячьей кожи. Отсюда и вытекает импровизация. Она совмещается с пословицей «Пьян, как сапожник». Из гнилой телячьей кожи шьет сапоги Максим Телятников, а потом при неудаче пьет, как сапожник, и подыхает от пьянства под забором.
Григорий Доезжай-не-доедешь (крепостной Коробочки): «Извозом ли промышлял и, заведши тройку и рогожную кибитку, отрекся навеки от дому, от родной берлоги, и пошел тащиться с купцами на ярмарку. На дороге ли ты отдал душу Богу, или уходили тебя твои же приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни с того ни с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай как звали».[61] Фамилия рождает род занятий – извозчик. Но, поскольку фамилия рисует тупик, то есть путь прямо к смерти, Григорий не доезжает ни до красавицы-солдатки, ни до ярмарки. Путь к смерти прослежен Гоголем поэтапно: полати – кабак – прорубь.
Чиновники губернского города, с которыми встречается Чичиков, – прокурор-моргун, инспектор врачебной управы, Трухачевский, Бегушкин и прочие, по словам Собакевича, которые «даром бременят землю».[62] Характерны значимые фамилии чиновников: Трухачевский – от трухи, рассыпающейся от гнилости и бесполезной; даже здесь у Гоголя звучит непременная тема смерти.
1.3 «Отцы и дети» И.С. Тургенева – прерванное бессмертие
Базаров, как известно, нежданно-негаданно умирает от пиэмии, то есть заражения крови, неосторожно вскрыв тупым ланцетом, принадлежавшим уездному лекарю, труп тифозного мужика. У того лекаря даже не оказалось адского камня, чтобы прижечь ранку. Базаров умирает ни с того ни с сего. Тургенев как будто безжалостно его «прикончил», толком не зная, что с ним делать дальше.
Из самого романа никак не следовало, что путь Базарова так странно и так бездарно оборвется, а на его могиле будут расти «две молодые елки»[63], посаженные престарелыми родителями Базарова. Притом персонажи рассуждали о том, какое поприще на медицинской стезе откроется перед героем, да и в другой сфере деятельности (имелась в виду революционная) он будет более чем известным. И вдруг – смерть.
Убийство главного героя, конечно, не только авторский произвол. Тургенев рисует в образе Базарова «первых ласточек» революционного движения. Они позитивисты, скептики, люди реального дела, чуждающиеся либеральной фразы. Они, разумеется, атеисты. Они те, о которых можно сказать, что они сделали себя сами. Они выломались из среды. Они сами достигли образования и профессионализма. Они ни на кого не надеются, кроме себя. Они уважают себя и презирают мир, наполненный нытиками и фразерами, малодушными слизняками и бессильными дворянчиками. Они готовы много лет подряд работать в грязи засучив рукава, не гнушаясь крови и пота (ср. слова Базарова Аркадию Кирсанову: «Ваш брат, дворянин, дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки (…) Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас…»[64]), потому что отводят себе поприще, где предстоит долгая борьба за свои идеи и убеждения. Базаровы во времена, когда Тургенев работал над романом, как тип еще не вызрели. Позднее они покажут себя в революционной работе, и предстанут перед читателем в романах Тургенева «Дым» и «Новь». Теперь же они еще только выходят на исторические подмостки. Сами так называемые «нигилисты», или революционеры-демократы, признавались, что на них образ Базарова воздействовал настолько сильно, что они стремились подражать ему даже в мелочах, по крайней мере быть на него похожим. Одним словом, Базаров как революционер еще не сложился, но зато он отчетливо сформировался в сознании Тургенева как характер. Вот почему Тургенев ясно понимал, как должен умирать Базаров. Мужественная борьба со смертью есть апофеоз его героизма и титанизма: «Не хочу бредить, – шептал он, сжимая кулаки. – Что за вздор!» И тут же говорил: «Ну, из восьми вычесть десять, сколько выйдет?»[65]
Наконец, фигура Базарова на пороге смерти, по существу, доказывает мысль о бессмертии личности. То, как герой противостоит неизменному и жестокому закону природы, готовому его уничтожить, превращающему человека в тлен и прах, говорит о силе его духа. Пускай для самого Базарова не существует бессмертия – оно существует для Тургенева и многих читателей романа. Не ныть, не стенать, не жаловаться на судьбу, вынуждающую его к такому раннему уходу, а мужественно встречать смерть лицом к лицу – вот поступок Базарова. Испытание смертью Базаров мужественно переносит, в отличие от Павла Петровича, который после дуэли предстает «живым мертвецом»: «Освещенная ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец».[66]
Смерть Базарова к тому же делает фигуру Базарова по-настоящему трагической. Трагедия вовсе не в смерти как таковой: умирают все, никому не удалось избежать смерти. Дело в том, что Базаров проходит испытания любовью, одиночеством и смертью. И жизнь, которую он презирал, считая себя сильнее и выше жизни, полагая, будто он сам творец жизни («Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда!»[67]), – жизнь наказывает Базарова, разрушая его недалекую нигилистическую и атеистическую философию. Жизнь оказывается мудрее Базарова. Она не оставляет камня на камне от убеждений Базарова: он влюбляется в Анну Сергеевну Одинцову духовной любовью, которую всегда отрицал, стреляется на дуэли («феодальном поединке», как Базаров его называет), оказывается романтиком. Перед смертью Базаров просит отца оповестить Одинцову и, подобно романтикам, над которыми всегда смеялся, говорит ей поистине поэтические слова о собственной смерти: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет».[68]
Понимал ли Базаров, что разбит жизнью, а его смерть есть результат этого поражения? Разумеется, понимал. Базаров встает на духовный путь – путь любви и веры. Он даже думает о бессмертии, соглашаясь под давлением отца исповедаться и причаститься. Значит, на пороге смерти он начал сомневаться в верности атеизма, присущего ему в качестве врача и позитивиста. Ему, как атеисту, вдвойне тяжело умирать, если он убежден, что после смерти за гробом его ожидает только тление и разложение, что души нет и что умрет только его бренное тело. Священник его соборует уже в бессознательном состоянии, и глаз Базарова недоверчиво приоткрывается. Одним словом, Базаров на пороге кардинальной перемены убеждений. Если бы не смерть, то он наверняка бы окончательно и бесповоротно встал бы на духовный путь, отказавшись от крайностей атеизма и нигилизма, а может быть, обрел бы и веру. Но смерть оборвала эти духовные перемены, происходившие с Базаровым. И вот как раз это-то и трагично, по-настоящему трагично.
1.4 Бессмертие личности в следовании Христу (роман Б.Л. Пастернака «ДОКТОР Живаго»)
Роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» начинается со смерти Живаго, матери главного героя Юрия Живаго. В самой фамилии содержится символ бессмертия: у всех современников Пастернака еще были на слуху слова молитвы, обращенной к «Богу Живаго», то есть к живому Богу. Странно символичен диалог в самом начале романа: «…спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». – «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Ее».[69]
Иначе говоря, не Его, Бога Живаго – Он-то бессмертен, Его не похоронишь. И этот зачин – философская увертюра ко всей художественной симфонии романа. Этот роман не о смерти, а о бессмертии. Бога не могут убить даже большевики, потому что Бог, Христос, по убеждению Пастернака, в сердцах людей, и, значит, Его невозможно похоронить.
У Пастернака два авторских героя – Николай Николаевич Веденяпин и Юрий Живаго, – которые все время думают о бессмертии и христианстве, вопреки тому, что вокруг них свирепствует смерть и беспощадно уничтожает тысячи тысяч людей, знакомых и незнакомых.
Николай Николаевич Веденяпин спорит с Иваном Ивановичем Воскобойниковым: «Я думаю, надо быть верным бессмертию, этому другому имени жизни, немного усиленному. Надо сохранять верность бессмертию, надо быть верным Христу!»[70]
