Поэтому ответная реплика типа «Моего отца зовут (звали) имярек» возможна лишь в коллективах, где именование взрослых лиц осуществляется в норме по однокомпонентной (личное имя) или двухкомпонентным (имя + фамилия, имя + прозвище и др.) моделям и потому отчество сохраняет всю силу и свежесть патронимического значения, либо же (при стандартном типе именования) имеет нарочито-искусственный характер и вызывается особым экспрессивным заданием. Ср.: «– Обо мне уже, наверное, слышали, – спросила она. – Бабкой Груней меня зовут. – Слышал, – сказал Зимарин, – вот только отчества не знаю. – Бабка Груня покачала головой, будто о чем-то не о том спросил ее Зимарин… – Зовут меня все так – бабка Груня. А отца моего Сергеем звали… Сергеевна я. Да уж привычней, когда бабкой Груней кличут…» (П. Кочурин. Вещие зори, 14); «Аристарх Гребенников не принял это всерьез, не бросил панибратского тона: – Ты будь спокоен, я беру руководство на себя! – Обойдусь… – Да ты что, Парфен! – Ты, надеюсь, не забыл еще, что моего отца Тимофеем зовут пока что… – Вот теперь до меня дошло… Я темный, и забыл, что вас по имени и отчеству с этого дня величать надо!..» (А. Кривоносов. Гори, гори ясно).
Понятно, что вторичная актуализация мотивированности отчества осуществляется обычно в режиме обратного словообразования как восстановление имени отца в тех случаях, когда отчество привлекает к себе особое, рефлектирующее, внимание своей необычностью в том или ином отношении, под давлением тех или иных ассоциаций или в связи с факторами экстралингвистического характера.
Ср., например, ситуацию, описанную М. Цветаевой в рассказе «Кирилловны»: «Существовали они только во множественном числе… и все на одно лицо… И имя у них было одно, собирательное, и даже не имя, а отчество: Кирилловны… Почему Кирилловны? Когда никакого Кирилла и в помине не было. И кто был тот Кирилл, действительно ли им отец, и почему у него было сразу столько – тридцать? сорок? больше? – дочерей и ни одного сына?… Теперь бы я сказала, что этот многодочерний Кирилл существовал только как дочернее отчество…»
Или, например, в рассказе В. Шефнера: «Счастливый неудачник»: «Эту пожилую женщину звали так: Татьяна Робинзоновна Эрколи-Баскунчак. Я сразу же спросил, кем ей приходится Робинзон Крузо, и она сердито ответила, что никем и не я первый задаю такой глупый вопрос».
В этой связи становится понятным использование А. И. Герценом отчества Семенович применительно к Николаю I для выражения намека на то, что Павел I не был его отцом (А. И. Герцен – М. К. Рейхель, 29 февраля 1855 г.). Ср. также: «Как рассказывал некий Дмитрий Васильевич: “Все можно доверить другу и приятелю, только не доверяй ему своей жены. Сына моего напрасно называют Дмитриевичем: стоит взглянуть на него, чтобы видеть, что он Владимирович. Истинный друг и жену мою любил по дружбе, как свою собственную”» (Рассказы бабушки, записанные Д. Д. Благова Л., 1989. С. 139).
В обычных же условиях связь «имя отца → отчество детей», определяющая механизм порождения отчеств в акте наречения, и обратная связь – «отчество лица ← имя его отца», отражающая мотивированность значения и образования отчеств, находятся за порогом нашего сознания.
5.1. Отчество, таким образом, обнаруживает тенденцию к тому, чтобы стать вторым личным именем, и по существу уравнивается с первым, отличаясь от него лишь местом, занимаемым в составном именовании.
Отсюда возможность рассмотренных выше трансформаций типа Козьма-Демьян > Козьма Демьянович, Христофор Теодор > Христофор Фёдорович и т. п.
Отсюда же – обычные ошибки в личных именованиях, связанные с меной основ первого и второго имени (Иван Павлович вместо Павел Иванович и наоборот) и свидетельствующие о том, что усвоение именования начинается с запоминания основ его компонентов при относительном безразличии к их месту, к их положению в модели. Соответственно в ситуации припоминания забытого имени память восстанавливает прежде всего компонирующие основы, ошибаясь в их локализации. Ср.: «– О, глядите, и Варфоломей Сергеич… – Сергей Варфоломеевич, – поправил Григорий Назарович. – Ну, это я извиняюсь, – не сильно смутился председатель колхоза. – Редко видимся…» (П. Нилин. Знакомство с Тишковым). Явление это настолько обычно, что рассеянных людей приходится специально предостерегать о возможности такой ошибки: «В. Каменский говорил мне, зная мою рассеянность: “Смотри, не спутай имя-отчество Анатолия Васильевича <Луначарского>, не скажи – Василий Анатольевич…:”» (М. А. Лентулова. Воспоминания). Ср. в этой связи также былинные варианты типа Змей Тугаринович и Тугарин Змеевич, Дунай Иванович и Иван Дунаевич и т. п., естественно возникающие в условиях устного бытования былин.[161]
Заслуживает быть отмеченным и прием шутливой характеристики лица при помощи апеллятивов или антропонимов с нарицательно-характеризующим значением, замещающих на равных правах либо первое имя, либо основу второго. Ср.: «Дорогая графиня Прелесть Александровна!» (В. А. Жуковский в письмах к Софье Александровне Бобринской // «Прометей». Вып. 10. М., 1974. C. 271), Бейрон Сергеевич вместо Александр Сергеевич (В. А. Жуковский – А. С. Пушкину сентябрь 1825); Калибан Венедиктович вместо Фаддей Венедиктович (А. С. Грибоедов – Ф. В. Булгарину, лето 1826); Ловлас Николаевич вместо Алексей Николаевич (А. Пушкин – А. Н. Вульфу, 16 октября 1829), Пиндар Романович вместо Гаврила Романович (<граф А. Хвостов о Державине> Русская старина, 1878. Кн. 9. С. 118); Юпитер Григорьевич вместо Николай Григорьевич (<о Н. Г. Рубинштейне> Н. Ф. Мекк – П. И. Чайковскому, 14 января 1880). И с другой стороны: Николай Гомерович вместо Николай Иванович (В. А. Жуковский – Н. И. Гнедичу, 1827), Леонид Лоэнгриныч вместо Леонид Витальевич (<о Л. В. Собинове> – В. Маяковский, Сергею Есенину, 1826) и мн. др. под.[162]
5.2. Таким образом, пусть эфемерно, пусть на время и для определенных условий функционирования, но отчество освобождается все же от апеллятивных элементов значения, от избыточных для антропонима признаков мотивированности значения и образования.
В связи с этим суффиксы – ович, – овна и их варианты утрачивают свое патронимическое значение и получают служебно-техническую функцию – функцию суффиксов личного имени, занимающего в составном именовании лица второе место. Значение отчеств при этом становится значимостью, а образование – остаточной членимостью, подобно тому, как это характерно для фамильных имен различных регулярных типов.[163]
Отсюда – возможность самостоятельного употребления отчеств в эллиптированных реализациях двухкомпонентной модели «имя + отчество» и их способность соединяться с квалификаторами типа дядя (дяденька), тетя (тетенька) и т. п. Ср.: «…ветер набросился на нее <Катюшу Маслову>, срывая с головы ее платок и облепляя с одной стороны платьем ее ноги. Платок снесло с нее ветром, но она все бежала. – Тетенька Михайловна! – кричала девочка, едва поспевая за нею. – Платок потеряли!..» (Л. Н. Толстой. Воскресение, 1, XXXVII, 1899); «В доме Голутвина все без исключения Мельникова называли Витальичем. Даже дочь – дядя Витальич» (О. Попцов. И власти плен, XVIII). Отсюда же последующее использование их в качестве образца соответствующей трансформации фамильных имен. Ср. широко распространенные в известных ситуациях общения и столь же широко отраженные в языке художественной литературы трансформации типа Бекетов → Бекетыч (С. Дангулов. Кузнецкий мост), Собачаров → Собачарыч (В. Шефнер. Змеиный день), Катасонов → Катасоныч (В. Богомолов. Иван) и т. п.
Образование подобных трансформов также и для фамилий со стандартными лично-именными антропонимическими основами типа Егорыч < Егоров, Романыч < Романов и т. п., а также для личных имен и их уменьшительно-ласкательных производных (Михалыч < Михаил, Димыч < Дима)[164] еще более подрывает принцип единственности, предопределенности отчеств и создает для них – пусть только в неофициальной сфере – хотя бы эфемерную возможность выбора, т. е. тот самый признак, наличие которого принципиально отличает первое личное имя от всех других типов антропонимических единиц.
Дальнейшее развитие описанных выше отношений связано с таутонимическими реализациями рассматриваемой модели.
6.0. Таутонимические реализации представляют особый интерес, поскольку тождество основ личного и патронимического имени создает особые отношения между ними, существенно отличающиеся от отношений между компонентами гетеронимических реализаций, рассмотренных выше.
