Итак, сравним два текста, два образа Робинзона, две взаимоисключающие идеи произведения Дефо и Чуковского, две различные темы двух разных книг, носящих одно название.
Первое, что делает Чуковский с текстом Дефо, – он адаптирует текст Дефо. Адаптация идет по линии усиления событийной динамики и, наоборот, безжалостного вычеркивания рассуждений Робинзона. Вообще, Чуковский старается свести к минимуму какой бы то ни было мыслительный процесс. Советский сказочник и детский писатель также меняет финал. У Дефо (возьмем перевод М.Шишмаревой в издании Библиотеки Всемирной литературы1) Робинзон, после того как покидает остров, оказывается участником новых приключений: путешествует по Испании и Франции, голодные волки едва не съедают его самого и его спутников, Пятница убивает медведя и т. д.
Чуковский выдумывает свой финал в духе собственных сказок, когда все кончается благополучно, все ликуют и пляшут: «Вот и наша улица, вот и старый дом, который я так безрассудно покинул. С изумлением встретили меня обитатели этого дома, когда я, взволнованный до слез, сообщил им, кто я такой. В первую минуту мне не поверили, но, когда убедились, что я действительно Робинзон Крузо, меня чуть не задушили в объятиях. Особенно обрадовались мне мои сестры и их дети – мальчики и девочки, которые прежде никогда не видали меня. Все давно считали, что я умер, и теперь смотрели на меня, как на чудо, словно я воскрес из могилы» 2. Это очень напоминает хрестоматийные строки Чуковского-сказочника:
Рада, рада, рада, рада детвора,
Заплясала, заиграла у костра…
(«Айболит»)
Или:
Рады зайчики и белочки,
Рады мальчики и девочки,
Обнимают и целуют косолапого…
(«Краденое солнце»).
Интересно сравнить с похожим местом у Дефо. Разница потрясает: «Затем я поехал в Йоркшир. Отец мой умер, мать тоже, и весь мой род угас, за исключением двух сестер и двоих детей одного из моих братьев; меня давно считали умершим, и поэтому мне ничего не оставили из отцовского
наследства. Одним словом, я не нашел ни денег, ни помощи, а того, что у меня было, оказывалось слишком мало, чтобы устроиться (с. 226)».
Чуковский не останавливается на всеобщем ликовании. Его Робинзон у камина днями и ночами рассказывает о своих приключениях на необитаемом острове, а его попугай, сидящий у него на плече, вдруг стал выкрикивать новый оригинальный текст, которому Робинзон никак не мог его научить на острове, разве только по дороге домой, на корабле: «Робин, Робин, Робин Крузо! Счастливый Робин Крузо!., (с.270)»
Самое любопытное в издании, выполненном Чуковским, что знаменитый детский писатель и талантливый литературовед изъял из текста Дефо все мотивировки поступков Робинзона – и взамен дал свои, так что, скорее всего, вследствие вполне сознательной писательской установки, идеология книги поменяла свой знак на противоположный, неважно, с минуса на плюс или с плюса на минус.
Ведущая тема романа Дефо – тема религиозного обращения, прихода человека к Богу. Все злоключения Робинзона Крузо, в том числе и его двадцативосьмилетнее пребывание на необитаемом остров, вытекают из того обстоятельства, что отец Робинзона со слезами на глазах молил его отказаться от безумной мечты стать моряком. В противном случае он лишит его родительского благословения, как сказано у Дефо, «благословения Божия»: «Затем отец настойчиво и чрезвычайно ласково стал упрашивать меня не ребячиться, не бросаться очертя голову навстречу бедствиям, от которых сама природа и условия жизни, казалось, должны меня оградить (с.23)». Робинзон пренебрег благословением отца – и тут начались все его беды. Отец у Дефо воплощает Божественную волю.
Чуковский несобственно-прямую речь больного подагрой, сентиментального и многословного отца переделывает в лапидарный приказ: «Однажды он позвал меня к себе и сердито сказал: «Я знаю: ты хочешь бежать из родного дома. Это безумие. Ты должен остаться. Если ты останешься, я буду тебе добрым отцом, но горе тебе, если ты убежишь» (с.6). Воля Бога, выраженная устами отца Робинзона, превращается в ворчливую брань выжившего из ума, но еще энергичного старика, которого следовало ослушаться.
Грех нарушения Божьей воли у Дефо (в английском тексте сказано так: «without asking God's blessing or my father's».)): «не испросив ни родительского, ни Божьего благословения, не принимая в расчет ни обстоятельств, ни последствий, в недобрый – видит Бог! – час, 1 сентября 1651 года, я взошел на борт корабля, отправлявшегося в Лондон (с.24)» – Чуковский меняет на безликое словосочетание «дурной поступок»: «…я бессовестно покинул престарелых родителей, пренебрег их советами, нарушил сыновний долг (с.8)».
Тема обращения подразумевает целый ряд событий, которые новообращенный воспринимает как знаки судьбы, данные ему лично и непосредственно Провидением. Это и вразумления, и наказания, и дары, граничащие с чудом. В конечном итоге пришедший к вере начинает ощущать жизнь как дар Бога, а каждое свое деяние или мысль начинает сообразовывать с Божьей волей: либо он ей следует, либо отступает от нее. Другими словами, Бог неотступно следует за человеком, тот всегда остается в поле его всевидящего зрения. Бог испытывает свое чадо, чтобы, в случае праведной жизни, наградить его сторицей. Следовательно, люди, согласно такой концепции жизни, будут орудием воли Бога, а несчастья – способами Божественного вразумления отпавшей от стада овцы.
Вот Робинзон у Дефо испуган двумя страшными бурями, в которые он попадает. Ужас приводит его к мысли о Божьем наказании: «…не могу описать, как худо пришлось моему бедному телу и как содрогалась от страха моя душа. И только тогда я всерьез задумался о том, что я натворил, и о справедливости небесной кары, постигшей меня за то, что я так бессовестно покинул отчий дом и нарушил сыновний долг. Все добрые советы моих родителей, слезы отца и мольбы матери воскресли в моей памяти, и совесть, которая в то время еще не успела окончательно очерстветь, терзала меня за пренебрежение к родительским увещаниям и за нарушение обязанностей перед Богом и отцом, (с.25)».
Показательно, что отец приятеля Робинзона, судохозяин, потерявший во время шторма свой корабль, вникнув в его историю, называет случившееся с Робинзоном «знамением» (с. ЗО), а самого Робинзона сравнивает с пророком Ионой (с.31), тоже противившегося Божьей воле, из-за которого моряки корабля, где он хотел спрятаться от Бога, едва не потонули во время шторма.
Чуковский этот мотив заменяет на вполне абсурдный: «Я слышал, что вы робки, изнежены и падаете духом при малейшей опасности. Такие люди не годятся в моряки (с. 14)». Тем самым акцентируется контраст: изнеженный в начале романа Робинзон – закаленный лишениями, трудолюбивый и волевой в финале, или, как пишет Чуковский в своем предисловии к детям, Робинзон «не отступает ни перед какими препятствиями и в конце концов добивается всего, чего хочет (с.4)». Иначе сказать, Робинзон – кузнец своего счастья. Доктрина образа советского человека – победителя природы, атеиста и оптимиста – вот идеология пересказа Чуковского о Робинзоне.
Еще один подводный камень текста Дефо, который Чуковский успешно перепрыгнул, – это обязательная для его эпохи фигура положительного героя. У Дефо вообще нет этой категории, потому что путь грешника к праведности лежит в сфере осознания Робинзоном своей греховности и невозможности достичь святости.
В сознании верующего, а особенно новообращенного, необычайное значение приобретают символические числа, таинственные совпадения календарных дат. Робинзон у Дефо подчеркивает это промыслительное совпадение как указующий перст Бога, как внушение Творца, осудившего его за грех непослушания: «В недобрый час, 1 сентября 1659 года, я взошел на корабль. Это был тот самый день, в который восемь лет тому назад я убежал от отца и матери в Гулле, тот день, когда я восстал против родительской власти и так неразумно распорядился своею судьбой (с.51)». (В английском тексте: «I went on board in an evil hour, the 1st September 1659, being the same day eight years that I went from my father and mother at Hull, in order to act the rebel to their authority, and the fool to my own interests».)
Кораблекрушение, в результате которого Робинзон попадает на необитаемый остров, и чудесное спасение порождают первые ростки веры. Спасенный Робинзон возносит Богу благодарные молитвы: «Очутившись на земле целым и невредимым, я поднял взор к небу, возблагодарив Бога за спасение моей жизни… (с.55)».
Следующий важнейший для понимания романа Дефо эпизод – дневник Робинзона. Именно в нем описано, как эти первые ростки веры в душе Робинзона дают всходы, подобные росткам ячменя и риса. Особенный смысл приобретают сомнения новообращенного: Бог ли творит чудо или все происходящее – результат случайного стечения обстоятельств. Двойственность мотивировок, так сказать и горних, и дольних, создают художественный эффект абсолютного правдоподобия описываемых событий. Робинзон внезапно видит выросшие рядом с его жилищем ячмень и рис. Он проникается идеей чуда в его религиозном смысле. Вопреки своей рассудочности, он со слезами благодарит Провидение, впадает в почти экстатическое состояние. Словом, его впервые посещает подлинно мистическое настроение. Даже когда чудо блекнет под напором естественных причин (он «вспомнил про мешок с птичьим кормом», который «вытряхнул на землю подле своего жилища (с.80)»), Робинзон, глядя на это событие глазами повествователя из далекого благополучного будущего, ничуть не умаляет его глубокий мистический смысл: «В самом деле: не перст ли провидения виден был в том, что из многих тысяч ячменных зерен, попорченных крысами, десять или двенадцать зернышек уцелели и, стало быть, все равно что упали мне с неба? Надо же было мне вытряхнуть мешок на этой лужайке, куда падали тени от скалы и где семена могли сразу же взойти! Ведь стоило мне бросить их немного подальше, и они были бы сожжены солнцем (с.80)».
