Глаголы: замечать, носить, окликать, утверждать, наступать, пропускать, прекращать, бросаться, видеть, советовать, уменьшить, размещать.
Местоимения: я, этот, своего, тот, ему, всякий, он, я, его, ему, какой-нибудь, который.
Наречия: однажды, около, очень, вдруг, нарочно, впрочем, быстро, позже, там.
Предлоги: у, на, с, вместо, перед, с.
Частицы: что, когда, бы.
Однаджы олоко понудля на зандей лпощадке авотбуса я затемил чеволека со сликшом лдинной шейе и шпялой, окружненой вдиом бечкеви. Врдуг он заялив, чот еог досес спелиацьно пастунает уме на ниго. Но преврав сросу, он попшесил на сдобовное метсо.
Вдумя чамаси зопже я гео свона удивел репед ковзалом Нас-ЛаРаз в копмании перносажа, ротокрый далав еум восеты по подову пувогицы.
Однажды спереди полудня на задней площадке автобуса спереди почти переполненного сзади, я наблюдаю спереди человека, сзади которого была спереди слишком длинная шея сзади и шляпа, спереди окруженная плетеной сзади тесьмой вместо ленты спереди. Вдруг он сзади принялся спереди разносить соседа сзади, который, говорил он спереди, наступал сзади ему на ноги спереди каждый раз, когда сзади пропускал пассажиров спереди. Потом он сзади пошел садиться спереди, так как сзади одно место освободилось спереди.
Сзади несколько позже я увидел его спереди вокзала Сан-Лазар сзади с другом спереди, который сзади давал ему советы элегантности.
На задней Поле Щацкой полного Авто Бусина я наблюдал однажды Че Ловека со слишком длинным Шуйским и Шапокляком, окруженным Тесей Мой, а не Ле Нтогом. Внезапно Че Ловек окликнул Дора Гога, который растаптывал ему Нон-Оглы и Мозы Ойлы всякий раз, когда заходили или выходили Паши Жиры. Впрочем, Че Ловек быстро оставил Сосо Ру ради Севы Бодного Сида Ния.
Двумя Сашами позже, я снова увидел Че Ловека перед Сан-Лазаром при Розе Воре с Петро Ятелем, который советовал ему обратиться обратиться к Порто Ному, чтобы тот заставил подняться трехсантиметрового Пуговюля.
Однажды около луднпоря на задней лщадкеплое лобусавтора я лиделувал липтона с длинной лешестей и ляпшортой, окруженной лесьметой вместо лентары. Внезапно он лринялепся лугариться со своим лоседсотом, потому что тот наступал ему на логетны. Но, не лодолженпрая, он лосибилбрся к лободнотесвому лестарму.
Позже я его лувидрел перед локзалветом Лан-сен Лазарлуль с липостпом в его ланранже, который ему лавадокал ловеторесы по ловодекопу луговицастпы.
Одванажвады овоковоло поволувудня в вавотовобувусе ливинивии эсве я вувидевел моволоводового чевелововека сав вочевень двеливинной шевей ви шволявяпой, вокворувужевенной бевечевекой вмевесто левенты. Вневезавапно вон вокволивикнувул свовоевего совосеведа, вутвувервеждавая, вочто вон вему спевецивиавально навастувупавает нава новоги. Вон превекраватил бывыстворо сповор, чтовобы вобровосивиться нава восвобоводновое мевесто.
Двувумя чавасавами повозже ява евего сновова вувивидевел певеред воквозавалом Саван-Лавазар приво развогововоре сво привиявятевелем, ковотоворый вевему гововорил вумевеньшить вывырез вего павальто приви подвонивимаванивии кевем-нивибудь ковомпеветенветным вервехней пувугововивицы возвонаваченвенового павальто.
Полночь. Идет дождь. Проходит почти пустой автобус A. Недалеко от Бастилии старик без шляпы с передней площадки, у которого голова вошла в плечи, благодарит даму, расположенную очень далеко от него, за то, что она гладит ему руки. Потом он отправляется встать на колени человека, который все еще занимает свое место.
Двумя часами раньше позади Лионского вокзала этот старик затыкает себе уши, чтобы не слышать оборванца, который отказывался говорить, что ему нужно опустить прорезь нижней пуговицы его кальсон.
Солем в зенитум регионум, атмосферум колорус магниссимус. Сенаторус, популюс, плебсус садутум в прекомплектнум аутобусус. В уно дистриктинум аутобусусе, деноминированном S, види человекум квази юнум, с шеум мульти лонгированным и шапитом с галуном трессато циркалум. Сэтот юниорум инсультавит алтерум гоминум, проксиматиус эратус наступатис ему на ногис. Пост саденисем либрам видамом, цирикулуемус тудатус.
Солем дуас орас по небусу спускалсум. Перед ферокаминорум статиум Санкти Лазари пассеритус дистриктинум юнум с аналогом гоминум, арбитрус элегантрус, ква апропо уно пуговицум томуто юниоруму консилиум даватум.
Одна жады окала пол луня, назад ей прощать (кхе!), а в то бусая за мил чая, молот дога, чело века, SOS! ли шиком длинношее и стезь мой вместо лент, ты — наш ляп, е-е. Вне за пня онок ликает со седа, о! блинная, и во что-то (ты на!) рожь, но на стул палит и Муна нагой. Носа вы дев свой бот, но ем ест топ, рек раст — чае (тсс!) пор, и идиот с одицей.
Нем, но гопоз же, ясно — во, зам, этил и во перт, во, казал ОМ, салазань. Он бы лез дыру гам, кот, о! рыл, с вето вал, ему першит верх, не, у пуха в лице и в — опа — лето.
Уоно джорне у полудено ио стояло уно платформо аутобусо и жио уоме увидило? Ио увидило уоно джуно гуоме усо длинно шуомо аве верево округо каппела. Э ито дито джуно гуоме ругасся уоно пуэвре гуоме, комо ило импровировало наступоно уоме суно пьеде, кроме пуэвре гуоме не настунало уоме суно пьеде, но как ило видимо уоно либеро седиссимо, уоно корридо сидерсило.
А уоне уоре ио евоно видило суново, комо асколтило консилы ото уоно беллиссимо гуоме пропосто буттоно у палеттоно.
Odnazhdi okolo poludnya ia zachel v autobus na vorota Changparay. On bil pochti polon. Ia vse zhe zachel i uvidel tam cheloveka s otchen’ dlinnoy cheey i chliapoy, okruzhennoy tipom pletennoy betchevki. Etot messier razgnevalsia na individuuma, kotoriy nastupal emu na nogi, potom on pochel saditsia.
Nemnogo pozzhe ia snova uvidel ego pered vokzalom Sanktlazar v companii dendi, kotoriy sovetoval emu nemnogo pereshit’ pugovitcu ego pal’to.
Олнажды оподо колудня на пладней зощадке абтовуса я увичел деловека сло сишком шинной длеей и шлярой, окпуженной бетеной плетевкой. Внетапно эзот тик опликает ссоего воседа, котопый настурает егу на номи. Поном от покежал б мободному свесту.
Пумя часами двузже я есно гона удивел веред покзалом Лан-Сазар сли выпрушивании доветов от сенди.
После ожидания не фунта изюма под чудо-подсолнухом я прививаюсь в полную горницу людей, прорастающую летом тем же цветом. Там я откапываю молодой баклажан, отправившийся на картошку, с высоко висящей грушей и широким венчиком огородного чучела. Этот огурчик, съевший лимон, плакучей ивой лузгает на соседнюю грядку, откуда ему достается на орехи. Но его горох ударяется об стену, и приняв лук от семи недуг, он высаживается в темнице, коса на улице.
Позже он снова прорезается мне перед пригородными тропами, где яблочко от яблони приносит ему каштаны по поводу ста одежек, всех без застежек.
После непродолжительного сеанса гелиотерапии я боюсь быть помещенным в карантин, но в конце концов поднимаюсь в карету скорой помощи, полную лежачих больных. Там я диагностирую вялотекущую гастрологию хронического гигантизма с трахеидальной элангацией и ревматизмом, деформирующим ленту его шляпы. Внезапно этого кретина одолевает приступ истерического кризиса, поскольку один доходяга травмирует ему мозоли. Излив желчь, он помещается в изолятор для щадящего лечения своей конвульсии.
Позже я снова увидел его стоящим в состоянии ремиссии перед Лазаретом, как раз когда он получал консультацию от одного шарлатана по поводу фурункула, который обезображивал его грудину.
После омерзительного стояния на гнусной жаре я все же вперся в грязный автобус, где жалась толпа придурков. Самым большим придурком из всех был прыщ с немеряным свистком, выпячивающий уродский кепчур с веревкой вместо ленты. Этот наглец принялся выступать, что старый козел, впавший в маразм, оттаптывает ему копыта; но тут же сдрейфил и смылся на свободное место, еще теплое от пота чужой задницы.
Двумя часами позже, вот не везет, я снова попал на того же придурка, когда он разглагольствовал с другим уродом перед этим сволочным сооружением по прозвищу санлазарский вокзал. Они трепались по поводу пуговицы. Я сказал себе: опускай он, поднимай свой прыщ — все равно останется поганым уродом, придурок.
Протомившись на слабом открытом огне до золотистой корочки, я наконец попробовал фисташкового десерта, полного орешков, как перезрелый сыр живчиков. Среди этого винегрета я заметил одного пельменя с колбасой длинной, как день без хлеба, и гренком на голове, окруженным чем-то вроде проволоки для разрезания масла. Этот цыпленок табака принялся подниматься на дрожжах, как кислое тесло, поскольку некий сухарь делал из него ромбабу, уминая его лапки тяжелым прессом. Но он быстро перестал взбивать сметану до состояния пены, чтобы дать отстояться в освободившейся форме.
