– Товарищи, в вашей стенгазете есть одна маленькая ошибка. Посмотрите, пожалуйста, повнимательнее и исправьте ее.
Ошибка была быстро обнаружена и исправлена. Слова «как отмечал Л.И.Брежнев» были замазаны белой замазкой, а на их месте, от руки, было коряво нацарапано: «на XXVI съезде отмечалось». Сам Сан Саныч исправил ошибку чуть покрупнее: содержание большого стенда, посвященного 75-летию Брежнева, было заменено на серию статей из «Комсомольской правды» под общим названием «Таежный тупик».
На смену Брежневу без шума и пыли пришел Юрий Владимирович Андропов, бывший председатель КГБ. Популярности у него было, пожалуй, побольше, чем у Брежнева: не особо часто нес всякую ахинею с высоких трибун, был поскромнее, не увешивал себя орденами, как новогоднюю елку. КГБшные начальники засияли, а с рядовыми сотрудниками провели воспитательные беседы на тему: «юноше, обдумывающему житье, делать жизнь с кого….» Провели и провели, отметились в отчете о воспитательной работе, успокоились и забыли. Все вернулось на круги своя, жизнь продолжалась.
Глава 2. Каждый чекист – коммунист
Если раньше, в период моей учебы в качестве слушателя 4 факультета, основными единицами измерения нашей жизни были «учебная группа» и «начальник курса», то теперь, попав почти через три года после окончания факультета на него снова в качестве аспиранта, я одновременно попал в иное измерение, где основными понятиями были уже «кафедра» и «инспектор отдела аспирантуры». Вот тут самое время познакомить читателя с этими изначальными, иногда математическими, а иногда и нет, понятиями.
На 4 факультете было несколько профильных кафедр, из которых наиболее видное и значимое место занимали кафедра математики и кафедра криптографии. Впоследствии к этим двум лидерам примкнула еще кафедра вычислительной техники, но это все же произошло несколько позже, а тогда, в середине 80-х годов, соотношение было именно таким. Очень многие преподаватели с этих кафедр сами в прошлом окончили 4 факультет и насквозь пропитались теми традициями, которые были заложены его основателями, поэтому мое появление в качестве аспиранта кафедры криптографии не было для меня какой-то резкой сменой обстановки: многие знакомые лица, бывшие сокурсники – теперь уже аспиранты. На кафедре криптографии было около 10 аспирантов-очников, каждое ведомство: 8 ГУ, 16 управление КГБ, Министерство обороны – каждый год направляло в среднем по одному человеку на учебу в трехгодичную очную аспирантуру, а кафедра математики старалась отбирать себе аспирантов из наиболее способных слушателей, заканчивающих факультет. Аспиранты этих двух кафедр составляли, как правило, свободолюбивое сообщество, жившее по университетским традициям, не всегда совпадавшими с распоряжениями начальника той или иной кафедры, к примеру, с распоряжением отмечаться каждый день в специальном журнале прихода и ухода, или с распоряжением ходить в военной форме. Практически у всех аспирантов кафедры криптографии военная форма (облегченный вариант) висела на вешалке в аспирантской комнате и в редкие присутственные дни там же происходило переодевание, ибо желающих разгуливать в военной форме по городу практически не было.
У аспирантов теоретически было два начальства: руководство кафедры и руководство специального отдела аспирантуры, которому должны были подчиняться вообще все аспиранты Высшей школы КГБ, в которую в те времена 4 факультет, еще не добившийся тогда независимости, входил на правах «союзной республики». Но поскольку 4 факультет составлял все же сравнительно небольшую часть всей Высшей школы, то и отдел аспирантуры интересовался аспирантами-математиками «сквозь пальцы», ограничивая, как правило, свое влияние тем, что мы должны были раз в месяц посещать проводимое им общее собрание аспирантов Высшей школы, да присутствием на 4 факультете специального инспектора отдела аспирантуры. Но этот человек сильно отличался от прежнего, знакомого уже читателю, нашего бывшего начальника курса Чуды тем, что до мозга костей был бюрократом, которого не интересовало ничего, кроме выполнения индивидуального плана работы аспиранта-очника. Тут уже не было таких красочных афоризмов, такого страстного желания сделать невозможное – из математиков – хороших военных, одна лишь скучная повседневность:
– Сколько процентов диссертации у Вас готово?
Так что такой начальник справедливо считался аспирантами, прошедшими чудесную школу, несерьезным, а руководству кафедры всегда была готова отмазка: «Мы подчиняемся распорядку, установленному отделом аспирантуры». Вот она, долгожданная свобода!
Но аспиранты по-прежнему оставались военнослужащими, офицерами и получали соответствующее денежное довольствие. Аспирантура называлась целевая, на практике это означало, что то подразделение, которое направило офицера в очную аспирантуру, сохраняло за ним все денежное довольствие – оклады по должности и званию, ежегодную компенсацию за неиспользованную военную форму, тринадцатую зарплату, компенсацию за продовольственные пайки и может быть даже что-то еще, что сейчас, по истечении 20 лет с того времени, я уже мог и подзабыть. Все вместе аспирантское денежное довольствие получалось по тем советским временам достаточно приличным: где-то около 300 рублей в месяц, при этом появлялась масса свободного времени, фактически не было ежедневного обязательного отбывания в аспирантуре, все офицерские мероприятия вроде суточных нарядов и партийных собраний были разовыми и казались не слишком обременительными. Про партийные собрания, да и вообще про партийную жизнь в специфических условиях КГБ, стоит, пожалуй, сказать несколько слов подробнее.
По определению, данному кем-то из революционных вождей, все офицеры КГБ должны были быть коммунистами. Офицер КГБ, достигавший предельного комсомольского возраста, чуть ли не автоматом принимался в КПСС, случаи отказа означали почти что измену Родине и, поэтому, на практике были только в очень экзотических ситуациях. По крайней мере. в 8 ГУ и в Высшей школе КГБ таких ситуаций (беспартийный офицер) я сейчас вспомнить не могу. Какой в этом был смысл? По-видимому, дополнительный рычаг влияния на человека. Любое движение по службе, защита диссертации, оформление в загранкомандировку и всякое иное действие офицера всегда сопровождались написанием служебно-партийной характеристики, в которой непременно должна была присутствовать фраза: «Делу Коммунистической Партии и социалистической Родине предан». Эта фраза была одним из многочисленных социалистических обрядов, которым, по большому счету, мало кто придавал значение, но в конечном итоге смысл был один: без положительной служебно-партийной характеристики в КГБ работать нельзя. Но, помимо обрядов, для чего еще нужна была партийная организация, например, в Теоретическом отделе Спецуправления? Тут я постараюсь привести на этот счет свои «заметки фенолога», хотя этот вопрос также иногда дискутировался между любителями дискуссий и споров, но, правда, в те времена не особо шибко.
Во-первых, в любом научном, да и не только научном, коллективе всегда есть какие-то конфликтующие группы, непримиримые оппоненты, вечно всем недовольные, просто любители поговорить. Обычно выяснением отношений занимаются в курилках, в каких-то изолированных местах, по дороге на работу и с работы, иногда даже в выходные дни, особенно если на эти дни выпадает субботник или воскресник. Но это все – товарищеские игры, неофициальные выступления, тренировочные матчи. Партийное собрание – это официальный чемпионат отдела, со своей турнирной таблицей – протоколами партийных собраний, регулярно подшиваемыми в специальное дело. Не всякий прием, отрабатываемый в тренировочных матчах, может затем быть с успехом использован в официальных встречах, но общий показатель настроений в умах сотрудников Теоретического отдела Спецуправления протоколы партийных собраний отражали достаточно верно. А судейская коллегия – руководство отдела, отдел кадров – затем всегда могла выставить свои, финальные оценки и назвать имена победителей и проигравших.
