сочтены ненаучными, и фильм «Индийские йоги – кто они?» закончился на результатах самовнушения, о которых рассказывал профессор Александр Ромен, специалист по аутогенной тренировке.
Сквозь телекартину красной нитью проходила мысль о том, что йога – совершенно не мистическая «система оздоровительных упражнений», эффективность которой подтверждена тысячелетиями и которая может способствовать «гармоничному развитию человека». В финале телезрители видели молодо выглядящего мужчину и слышали комментарий: «Это йог Амбу из Пондишери, ему шестьдесят лет, он выполняет свою обычную утреннюю гимнастику» [433].
Расчет на волшебную силу телевидения оправдался: фильм «Индийские йоги – кто они?» производит фурор среди публики и многократно увеличивает популярность йоги в СССР.
Популярность эта, однако, имеет выраженный уклон: в массовом восприятии остаются не столько щедрые обещания здоровья и долголетия (для тех, кто будет практиковать йогу), сколько сенсационные съемки, на которых йоги грызут стаканы, пьют кислоту, рвут голыми руками железо и лежат на гвоздях. Иными словами, результатом телевизионной пропаганды оздоровительной гимнастики, практикуемой индийскими йогами, оказывается появление образа, предельно далекого от риторики «оздоровления» и скорее напоминающего о героях западного палп-фикшна – образа йога-супермена, целыми днями стоящего на голове и поедающего гвозди. И здесь нужно отметить, что к концу шестидесятых годов в советском обществе ощущался запрос на героев сугубо «земных» (наряду с уже сложившимся пантеоном космических: Гагариным, Титовым, Леоновым, Терешковой); и, как правило, такими героями становились люди, сумевшие победить собственный организм – в частности, преодолеть последствия тяжелых травм. В 1967 году советские граждане узнают о докторе Леониде Красове, сломавшем позвоночник в результате неудачного прыжка на лыжах, обреченном провести всю жизнь в инвалидной коляске, но не сдавшемся судьбе, самостоятельно разработавшем методику реабилитации, полностью излечившемся и начавшем помогать другим спинальным больным [434]. В 1968-м громкой новостью становится возвращение в спорт знаменитого прыгуна в высоту Валерия Брумеля. Получивший страшную травму ноги в автомобильной аварии, Брумель долгое время не мог отказаться от костылей – пока не попал к курганскому доктору Гавриилу Илизарову, конструировавшему для лечения переломов необыкновенные компрессионно-дистракционные аппараты; лечение оказалось успешным, после чего доктор Илизаров стал звездой советской травматологии, а Брумель – олицетворением упорства и силы духа [435]. Наконец, с 1970 года начинаются выступления силового жонглера Валентина Дикуля, подбрасывающего в воздух гири и пушечные ядра; однако и Дикуль интересен для публики не столько способностью поднимать тяжести, сколько историей своего выздоровления – он сумел восстановиться после падения из-под купола цирка и десятка полученных переломов, для чего ему пришлось придумать целую систему упражнений и изобрести тренажер особой конструкции [436]. Версия йоги, представленная в фильме Серебреникова, удачно сочетается с интересом общества к «простому советскому сверхчеловеку»; выполнение асан сулит не только избавление от старческих недугов (о чем в основном беспокоились немолодые Евтеев-Вольский, Бродов и Зубков) – тысячам впечатлительных советских юношей йога обещает волшебное овладение телом и невероятные способности вроде умения задерживать дыхание на два часа или останавливать сердце.
Но даже если взять в скобки мечты молодых людей, всеобщий ажиотаж вокруг телекартины «Индийские йоги – кто они?» приводит к тому, что образ йога становится почти расхожим в советской культуре семидесятых годов. О йоге упоминает в стихах Давид Самойлов, рисующий портрет юного московского интеллигента («Поклонник Фолкнера и йоги, / Буддизма и Антониони» [437]), в беллетризованных воспоминаниях – Вениамин Каверин («Йоги, например, могут по два-три месяца обходиться без воздуха» [438]), в записных книжках – Венедикт Ерофеев («И что такое вообще йоги и что это за властвование их над своим организмом? Они могут только поставить себе клизму и то так изощренно, что она им не помогает» [439]), а практикующие йогу люди оказываются героями множества городских легенд, как курьезных («Товарищ автор! Я работаю пожарным. Занимаюсь по системе йога. К сожалению, в вашей книге ничего нет по системе йога в применении к пожарному делу» [440]»), так и жутковатых («Например, известен случай, когда погиб астроном в Пулково, который занимался йогой. Его нашли в позе лотоса, мертвым, с выгоревшим позвоночником» [441]). К этому надо прибавить активную пропагандистскую деятельность Зубкова, продолжающееся влияние «Лезвия бритвы» и распространение в самиздате целого ряда еще дореволюционных изданий по йоге. В 1971 году инженер-строитель Виктор Бойко (заинтересовавшийся йогой как раз после прочтения «Лезвия бритвы») переводит на русский язык книгу широко известного на Западе йога Беллура Кришнамачара Сундараджи Айенгара [442] (по которой будут заниматься многие советские энтузиасты йоги); тогда же йогой увлекается внук знаменитого писателя Самуила Маршака, молодой врач-нарколог Яков Маршак [443]. «Чуть ли не первым самиздатом были инструкции по хатха-йоге, поза лотоса стала элементом утренней зарядки, и фильм “Йоги – кто они?” держал в напряжении страну», – резюмировали Петр Вайль и Александр Генис [444].
Такая популярность йоги, по-видимому, настораживает советские власти, которые почти сразу переходят в атаку. В прессе появляется ряд критических статей [445], крупнейший советский индолог Наталья Гусева утверждает, что некоторые асаны хатха-йоги могут вызывать эпилепсию [446], а академик АМН СССР, психиатр Андрей Снежневский замечает, что Киевской киностудии следовало бы «воздержаться от выпуска цветного фильма о йогах, в котором пропагандируется усовершенствование психической деятельности с помощью акробатики» [447]. Итогом этой атаки оказалось постановление Спорткомитета при Совете министров СССР, принятое в январе 1973 года, – йога объявлялась «троянским конем индийского идеализма» [448], а спортивным организациям СССР была дана санкция на разгон неофициальных групп людей, занимающихся йогой (наряду с группами карате и женского футбола [449]). На самом деле проблема вряд ли заключалась в идеализме (за шестидесятые годы все советские последователи йоги прекрасно освоили риторический прием отделения «реакционной идеалистической философии» йоги от полезных для «гармоничного развития человека» упражнений); просто массовая мода на йогу привела к появлению в СССР большого числа самозваных тренеров и учителей, нелегально преподающих хатха-йогу и придумывающих довольно странные (и зачастую опасные) рецепты лечения болезней. Такая ситуация обеспокоила не только государство (для которого, как убедительно показывал Мишель Фуко, вопросы биополитики – здоровья, рождаемости и гигиены – являются ключевыми [450]), но и самих адептов йоги; как признавал в 1973 году на страницах журнала «Юность» Анатолий Зубков:
В последнее время, в связи с интересом к занятиям йогой, в Москве и других городах появилось большое количество «специалистов» по йоге. Они охотно берутся за руководство многочисленными кружками любителей Хатха-йоги, проводят коллективные и индивидуальные занятия с больными и здоровыми людьми. <…> Мне известны случаи, когда такие «учителя» с первого занятия ставили человека на голову, не считаясь ни с его возрастом,
