одних исследователей телепатии; в начале шестидесятых весь Советский Союз охвачен своего рода «церебральным энтузиазмом» – оптимистической верой в то, что наука вот-вот раскроет и поставит на службу человечеству самые глубокие тайны мозга: «Мозг хранит еще много тайн. Возможно, что дальнейшее исследование откроет новые стороны его деятельности, которые дадут основу для научного объяснения многих загадочных сторон нашей психики» [672]. Советская парапсихология (начавшаяся в двадцатые годы с опытов Владимира Бехтерева в Институте мозга) была ярчайшим проявлением «церебрального энтузиазма»; Васильев писал: «Непредвиденно большое, можно сказать, огромное для науки и жизни значение внушение на расстоянии получило бы в том случае, если бы оказалось, как мы и полагаем на основании своих опытов, что телепатическая связь осуществляется каким-то еще неизвестным нам видом энергии или фактором, присущим только наивысшей форме развития материи – веществам и структурам головного мозга. Установление такой энергии или фактора было бы равноценно открытию внутриатомной энергии» [673]. В то же время «церебральный энтузиазм» шестидесятых имеет и множество других манифестаций. Чрезвычайно популярен гипноз, главными апологетами которого являются психиатр Константин Платонов [674] и психотерапевт Павел Буль [675]; как указывает последний, «еще недавно явления гипноза и внушения казались таинственными и загадочными. <…> Но только теперь, в нашей стране, под явления гипноза и внушения подведен прочный материалистический фундамент физиологической науки» [676]; гипноз используется для обезболивания во время операций и для лечения целого ряда заболеваний. Много говорят про обучение во сне, гипнопедию: «Ночью, когда человек глубоко спит, над его ухом негромко звучит записанный на магнитофоне учебный текст, скажем, урок иностранного языка» [677]. Пионером советской гипнопедии был психиатр Абрам Свядощ [678], но в первой половине шестидесятых наиболее известен киевский филолог Леонид Близниченко [679], за двадцать две ночи обучающий студентов английскому языку в специальных комнатах-спальнях [680]. В эпоху, когда советские люди искренне увлечены проектом коммунизма, когда приметы наступающего светлого будущего угадываются почти во всем, когда жаль любой потраченной впустую минуты, гипнопедия сулит блестящие возможности: «Сейчас в Киеве выучивают по 40 слов. И это только начало. Свядощ и Близниченко утверждают, что в ближайшие годы можно будет довести норму до 400 слов. <…> Развитие этого метода можно представить так: крупнейшие радиостанции мира передают десятки разнообразных “ночных” передач. А вы просто ловите по радиоприемнику нужную волну, настраиваетесь на нее и мирно засыпаете. И так всю жизнь, как губка, человек сможет впитывать новое» [681]. Впрочем, конкурентом гипнопедии в деле обучения людей готова выступать и телепатия; как указывает Кажинский, «в будущем должны применяться методы планомерно организованного (по определенной программе) биорадиационного воздействия с помощью телепатемы, излучаемой из мозга воспитателя и преподавателя, непосредственно в мозг и психику ученика» [682].
Советские парапсихологи любят фразу Ленина о том, что «мысль, овладевшая массами, становится материальной силой» [683], – и, совершенно в духе времени, дают ей не социально-политическую, но научно-техническую интерпретацию. Мозг человека способен решить любые задачи, и там, где не пройдет радиоволна (через толщу мирового океана и металлическую обшивку подводной лодки), пройдет человеческая мысль. Впрочем, не только подводные лодки – телепатия поможет связываться с экипажами космических кораблей. Кажинский недаром вспоминает слова, когда-то сказанные ему Циолковским: «Я думаю, что она [телепатия] будет полезна в наступающий век коммунизма на Земле, в век развития космических путешествий человека на другие планеты» [684]; другую фразу Циолковского («Явления телепатии не могут подлежать сомнению» [685]) охотно цитирует Леонид Васильев, а журнал «Наука и жизнь» прямо связывает изучение телепатии (поиск новых физических полей) с начавшимся покорением космоса: «В природе есть явления и процессы, которые могут производить и действительно производят воздействие на мозг, минуя (или как бы минуя) тело. <…> Пока мы знаем о подобных влияниях не так уж много. Надо полагать, что с выходом человека в космос, где радиационные и полевые воздействия будут гораздо более разнообразными, чем на Земле, все эти вопросы начнут изучаться особенно интенсивно» [686].
Наконец, еще одним источником «церебрального энтузиазма» является в СССР кибернетика. Обещающая стать метаязыком науки, устранить разрыв между техническим и гуманитарным знанием, функционирующая как политическая «машина десталинизации» [687], она стремительно набирает авторитет и популярность, и в 1961 году будет упомянута в Третьей программе партии в качестве силы, ведущей СССР к коммунизму [688]. В газетах и книгах наперебой сообщается, что кибернетические машины, моделирующие мыслительные процессы, уже пишут стихотворения [689], сочиняют музыку [690], переводят с иностранных языков [691] и успешно расшифровали иероглифы майя [692]. Михаил Ботвинник надеется научить машины играть в шахматы [693], хирург Николай Амосов рассуждает о кибернетическом подходе в медицине [694], а доктор математических наук Виктор Глушков ведет работу над Общегосударственной автоматизированной системой учета и обработки информации (ОГАС), которая должна будет принять на себя управление всей экономикой СССР [695]. Именно с помощью кибернетики, исследующей вопросы управления – и на этом основании отождествляющей биологию и автоматику, – энтузиасты шестидесятых годов рассчитывают постичь и законы творчества, и тайну жизни как таковой [696]. И, разумеется, раскрыть загадки мозга: «Живой мозг – вот яркий пример “черного ящика”, в котором упрятана совершенная управляющая система. Но кибернетика располагает методами, открывающими широкие возможности изучения управляющих систем, спрятанных в, казалось бы, непроницаемые “черные ящики”» [697].
Как замечает, апеллируя к авторитетам, Леонид Васильев: «И. И. Мечников допускал существование “ясновидения”, считая его у человека атавистическим признаком, перешедшим от животных» [698]; теперь же, во второй половине двадцатого века, человечество может совершить новую «церебральную революцию», заново освоив телепатию – уже не в качестве атавизма, но в качестве научно доказанной и материалистически обоснованной технологии.
Кибернетика – один из важнейших ключей к решению и этой задачи.
Показательно, что кибернетиками были два из трех авторов обращения к маршалу Малиновскому – Игорь Полетаев и Павел Гуляев. Характерная лексика («обратная связь») и модное кибернетическое приравнивание человеческого тела к механизму использует в своих работах Бернард Кажинский («центробежные волокна входят в состав второй половины замкнутой цепи Томпсоновского колебательного контура в нервах (первой половиной является центростремительный тракт), играющей роль обратной связи этого контура» [699]), а Васильев охотно упоминает имя Алана Тьюринга, который «озабочен в своей книжке вопросом, как согласовать некоторые положения кибернетики с признанием реального существования парапсихических явлений, в частности телепатии» [700]. Больше того – к 1962 году Васильев подозревает, что медиум, переносящий мысль, имеет неэнергетическуюприроду: ведь количество передаваемой энергии снижается с увеличением расстояния по закону обратных квадратов,
