«Не медицина, а администрация является главной при оказании помощи раненым», — говорил когда-то Пирогов. Но некоторые руководители военно-санитарного ведомства русской армии были плохо подготовлены к организации медицинской помощи на поле боя. Бурденко убедился в этом сразу же по прибытии в Маньчжурию.
Да и кто были они, руководители? В одной из армий, например, как вспоминал участник русско-японской войны писатель и врач В. В. Вересаев, инспектором госпиталей был некий Езерский, до того служивший… полицмейстером, а всей медициной заправлял… бывший губернатор Треплев. Чем могли они помочь военным медикам?
Вскоре Бурденко и его товарищи уже не удивлялись, получая от военно-медицинского начальства вместо четких указаний — бестолковые, далекие от жизни циркуляры и наставления, а вместо медикаментов и перевязочных средств — иконы и нательные кресты.
В боях при Шахэ из-за нераспорядительности начальства и отсутствия транспорта не удалось вывезти около пяти тысяч, а в сражении под Мукденом — около 28 тысяч раненых. А в бою под Вафангоу, вспоминал В. В. Вересаев, «массу раненых пришлось бросить на поле сражения, потому что царский генерал Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным поездам».
Конечно, среди начальства были и профессиональные военные медики. Но многие из них придерживались неправильных взглядов относительно деятельности военно-медицинской службы в полевых условиях. Категорически отвергая всякие попытки лечения на месте, они считали наилучшей систему эвакуации с последовательной переброской раненых с этапа на этап до глубоких тылов. Вся хирургическая работа на ближайших этапах (до дивизионных госпиталей включительно) должна была сводиться и сводилась фактически лишь к перевязкам и самым неотложным вмешательствам.
Таким образом, происходил полный разрыв между эвакуацией (или, как метко заметил один профессор, «развозом раненых по госпиталям тыла») и хирургическим лечением раненых. Применяя эвакуационную систему, военные медики как бы заранее делали ставку на спасение жизни лишь легкораненых и раненых средней тяжести: тяжелораненые (в живот, например, или в голову) были, по существу, обречены — без своевременной медицинской помощи очень многие из них погибали.
И если все-таки часть раненых, даже тяжелораненых, вовремя получала необходимую медицинскую помощь, то это была заслуга мужественных и бесстрашных русских врачей, фельдшеров, санитаров.
…В «летучем санитарном отряде» студент Бурденко, добровольно выехавший на фронт, считался помощником врача. Однако ему пришлось быть и санитаром, и аптекарем, и братом милосердия, и фельдшером, и врачом. В Маньчжурии, в кровопролитных боях у Ташигао, Вафангоу и Ляояна Николай Бурденко получил боевое крещение, стал обстрелянным солдатом. Он работал в траншеях и окопах, выносил с поля боя раненых, делал небольшие операции.
«Помню, еще совсем молодым я попал на русско-японскую войну, — писал много лет спустя Бурденко. — Схватки были одна ожесточеннее другой. Я был вблизи сопки, где, как львы, дрались с неприятелем русские солдаты. Кровь, стоны раненых, крики «банзай», короткие «ура», лязг и скрежет оружия. Победа тогда осталась за нами. Но какой ценой!.. Ведь с пустыми руками, без приспособлений, без инструментов, при неправильной организации медицинской службы мало что можно было сделать».
Героизм простых русских солдат стал для Бурденко замечательным примером, он постоянно чувствовал себя в большом долгу перед этими крестьянами в серых шинелях.
…«Летучий санитарный отряд», в котором служил Бурденко, стоял в резерве близ Вафангоу. Уже несколько дней здесь шло большое сражение — одно из самых крупных в русско-японской войне. Отчетливо доносились ружейные залпы, однако перевязочный пункт бездействовал: раненых не было. Военно-санитарное начальство расположило санитарный отряд в стороне от основных коммуникаций, и поэтому поток раненых с поля боя шел где-то в стороне.
Бурденко еле сдерживал распиравшее его негодование.
— В нескольких километрах отсюда льется русская кровь, там необходима наша помощь, а чья-то дурацкая или преступная нераспорядительность держит нас здесь. Для чего же мы сюда прибыли? — возмущался он.
— Но ведь приказ… — робко попробовал возразить кто-то.
Но его тотчас перебили:
— Мало ли мы выполняли дурацких приказов? Про нас просто забыли.
— А что, если нам самим отправиться за ранеными? — вдруг предложил Бурденко. — Пойдут человек шесть-семь «охотников», остальные будут ждать нас.
— Верно! Я пойду.
— Ия тоже…
— Меня возьмите…
Тотчас сформировалась небольшая группа. Начальник отряда профессор В. Г. Цеге-Мантейфель разрешил:
— Идите! За старшего — Бурденко.
Поле сражения оказалось совсем в стороне и даже несколько позади от расположения отряда.
Медики шли на шум боя — он становился все более явственным. Наконец они увидели первых раненых. Бурденко сразу же бросился к ним.
— Я буду перевязывать, а вы отправляйте в тыл! — крикнул он своим товарищам.
Работа, как всегда, захватила его. Николай быстро осматривал рану, тотчас накладывал жгут или повязку, тут же мастерил шину для раненой руки или ноги. Он не замечал, что вокруг него посвистывают пули, не почувствовал, как фуражка была пробита в двух местах. Бурденко видел перед собой только раненых, слышал их стоны — и сразу бросался на помощь.
— Браток, помоги! — услышал он тихий стон лежавшего навзничь солдата.
Но лишь только Николай нагнулся к нему, как что-то больно ударило его в плечо. Он упал. «Ранен», — промелькнуло в голове.
К Бурденко подполз санитар:
— Куда ранило?
— Ничего, я подожду, — превозмогая боль, ответил Николай, — сначала помоги солдату, он теряет сознание…
Только когда тяжелораненого оттащили в тыл, Бурденко позволил перевязать свою рану.
За храбрость, проявленную в боях, за преданность делу, мужество и самоотверженность при перевязке раненых под огнем неприятеля Н. Н. Бурденко был награжден солдатским Георгиевским крестом.
Не покладая сил, мужественно и самоотверженно трудились и другие русские медики. В осажденном Порт-Артуре делал операции молодой хирург, впоследствии академик медицины С. Р. Миротворцев. Немало жизней спас ординатор полевого подвижного госпиталя врач-писатель В. В. Вересаев. Самоотверженно оказывали медицинскую помощь врачи летучего санитарного отряда О. М. Хольбек, И. И. Греков, В. К. Трофимов. Вместе с русской армией в Маньчжурии были сотни врачей, фельдшеров, медицинских сестер.
«…Много было врачей на войне. Много получили они различных отличий и наград, но мало было таких, которые были награждены солдатским Георгием за храбрость, выказанную при перевязке раненых под пулями. Доктор Бурденко выказал такую храбрость, и только любовь к науке и человеку позволила ему сохранить необходимое спокойствие, побороть невольный страх и спокойно отдаться своему делу, невзирая на угрожающую опасность…»
Так охарактеризовал подвиг Бурденко профессор Юрьевского университета А. С. Игнатовский.
На русско-японской войне Николай получил тяжелую контузию, которая впоследствии медленно, но неумолимо наступала на его слух и вела к глухоте.
Но главное было в том, что там, на Дальнем Востоке, Бурденко впервые — и на всю жизнь — связал свою судьбу с военной медициной, с гуманным и высокополезным делом помощи раненым русским воинам. Как шутливо заметил один из его друзей, Николай «ступил на военно-медицинскую тропу» и пошел но ней к вершинам военно-полевой хирургии.
Да, военно-полевая хирургия стала главным делом всей его жизни.
НА ФРОНТАХ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Весть о начале первой мировой войны застала Бурденко в Саках — небольшом курортном местечке в Крыму. Здесь, на берегу озера, вблизи богатых залежей целебной грязи, находилась земская грязелечебница. По приглашению местных врачей Бурденко — к тому времени уже известный русский хирург, профессор Юрьевского университета — каждое лето принимал здесь больных, консультировал, делал операции, продолжал научные исследования. Его пациентами были простые люди — бедные крестьяне, ремесленники, рабочие. Мог ли кто-нибудь из них мечтать о том, что его будет лечить не знахарь и не сельский фельдшер, а профессор университета?
«Никто в нашем коллективе в Саках не мог так просто подойти к больному крестьянину, как Николай Нилович, — вспоминает один из сотрудников Бурденко. — С двух слов он находил общий язык, и быстро выяснялась суть дела».
Близость к народу, стремление жить его интересами, «быть там, где страдает народ», — это было законом для Бурденко. И как только стало известно о начале первой мировой войны, молодой профессор, повинуясь своему патриотическому долгу, оставил университетскую кафедру и отправился на фронт. Он тогда еще не понимал, что там русские солдаты, как немецкие и австрийские, проливали кровь за чуждые им интересы помещиков и капиталистов.
