«Крепко тебя зацепило», – подумал, глядя ему вслед, Полянский. В ожидании друга он приналег на рыбу, до которой был большой любитель.
Данилов вернулся не скоро. При его появлении Полянский не стал подавать никаких реплик, предоставляя другу и гостю возможность самостоятельного выбора темы для разговора.
Друг захотел вернуться к прежней теме.
– Ты помнишь, Игорь, как тяжело я переживал измену Елены, – начал он.
– Помню, – подтвердил Полянский.
– Со временем боль улеглась, обида улетучилась, и я начал жить полноценной, как мне казалось, жизнью. Я запретил себе вспоминать прошлое и тем не менее чуть ли не ежедневно возвращался к нему во снах.
– Куда только нас не заносит во снах, – поморщился Полянский. – В позапрошлую ночь мне приснилось, что я работаю в Голливуде режиссером.
– Ты снимал порнофильмы? – деловито уточнил Данилов, сворачивая набок крышку на очередной бутылке.
– Почему сразу порнофильмы! – обиделся Полянский. – Я снимал обычное кино и переживал, что не смог заманить на главную роль Пенелопу Круз… И что с того?
– Дело в том, друг мой Гоша, – преувеличенно миролюбиво начал Данилов, – что мне снилось мое собственное прошлое, а не какие-то сказки. Дело в том, что каждую из своих женщин я сравнивал с той, которую потерял. Дело в том, что когда судьба свела меня с ней на одной подстанции, я испытал нечто вроде радости от того, что она – рядом, пусть и не в том самом смысле.
– Она свободна, ты свободен. В чем же дело? – удивился Полянский. – Купи орхидею, это стильно и не шаблонно, Елена непременно оценит, приди на подстанцию в свой нерабочий день и сделай ей предложение. Нет, лучше так – подари ей цветы, поговори минут пять на разные темы, а затем пригласи ее в театр или на выставку. В Политехническом идет вполне подходящая выставка американского постера тридцатых – пятидесятых годов.
– Чем она подходящая?
– Интересно, забавно и есть возможность от экспоната протянуть параллель в жизнь.
– Хорошо, а что дальше?
– Тебе сколько лет?! – Полянский так стукнул ладонью по столу, что бутылки жалобно зазвенели. – Зачем ты задаешь глупые вопросы?!
– Наверное, чтобы услышать на них умные ответы, – улыбнулся Данилов. – Разрази меня гром, если я понимаю, как от плаката можно протянуть параллель в жизнь? Поясни, пожалуйста.
– Ну, например, встал ты перед постером «Касабланки», вздохнул и посмотрел на Елену. А она тоже вздохнула и посмотрела на тебя. Потом ты берешь ее под руку, слегка притягиваешь к себе и проникновенно говоришь, глядя в ее глаза: «Как хорошо, что у нас с тобой есть время все исправить!»
– А она маняще улыбается мне и кружится в танце по музейным залам, распевая при этом длинную страстную песню на хинди! Гоша, тебе снятся неправильные сны. Ты не в Голливуде картины снимать должен, а в Болливуде сценарии писать! Нарасхват пойдут!
– Да ну тебя! – на этот раз Полянский, кажется, обиделся всерьез. – Пойду сварю кофе!
Он взял опустевшее блюдо, поставил на него две тарелки – свою и Данилова, полные рыбьих голов и костей, смахнул туда же сор со стола и удалился, даже не взглянув на Данилова. Стоило ему выйти, как Данилов поднялся, развернул свое кресло, поставил перед ним низкий резной столик красного дерева, единственный антикварный предмет в доме Полянского. Владелец утверждал, что столик некогда принадлежал Наполеону Бонапарту, но Данилов не спешил этому верить. Включил телевизор, уселся в кресло, водрузил ноги в носках на столик и защелкал кнопками на пульте в поисках канала путешествий.
– Вова! – от возмущения, вернувшийся с кофе и сухофруктами, Полянский чуть не выронил из рук поднос. – А ну убери ноги с мебели, на которой писал свои приказы Наполеон!
– Французский император был коротышкой, но не настолько, – Данилов остался сидеть в прежней позе, только слегка приглушил звук у телевизора. – Писать за таким столиком мог только гном или хоббит. Уж не возьмешься ли ты утверждать, что этот колченогий уродец принадлежал самому Фродо Бэггинсу?
– Убери ноги! – Полянский поставил на стол две дымящиеся чашки и вазочку из трех секций с курагой, изюмом и черносливом.
– И заруби себе на носу, – невозмутимо продолжил Данилов, – что императоры не пишут сами своих приказов, для этого существуют писцы. Императоры только подписывают приказы и прикладывают к ним личную печать. Кстати, как выглядела личная печать Бонапарта?
– Не знаю, – Полянский собрал на поднос пустые бутылки.
– Жаль, – Данилов выглядел искренне огорченным. – А то можно было бы вырезать ее в углу этой подставки для ног в подтверждение твоих слов.
– Идиот! – кратко высказался Полянский и унес поднос с пустыми бутылками на кухню.
Когда он вернулся, то застал Данилова пьющим кофе в прежней позе. Только на экране телевизора вместо передачи о путешествии в Конго под ритмичную попсовую музыку кривлялись три полуголые девицы.
– Перед визитом к тебе я вымыл ноги и надел чистые носки, – сообщил Данилов. – И, надо сказать, что я не зря так готовился – кофе ты варишь превосходный.
– Твое счастье, что у меня дома нет цианистого калия… – пробурчал Полянский, усаживаясь в свое кресло и беря чашку с блюдца.
– Так вот…
Данилову надоело издеваться над приятелем. Он поставил чашку на стол, встал, вернул кресло в прежнее положение и, усевшись в него, продолжил пить кофе.
– …Не подумал ли ты, что я рискую получить еще один щелчок по носу? Не швырнут ли мне в лицо мой букетик и не пошлют ли меня с моим приглашением куда подальше?
– Все, конечно, может случиться, – пожал плечами Полянский, – но, может быть, и не швырнут, и не пошлют.
– На «авось» в подобных вопросах полагаться нельзя, – заметил Данилов. – Не тот случай.
– Скажи мне, только честно – если бы ты был на все сто уверен в успехе, ты бы сделал шаг навстречу?
– Сделал бы, – Данилов поставил на стол чашку и повторил: – Сделал, и не один шаг, а несколько. Но зная, что меня не отвергнут, как десять лет назад! Не посмеются надо мной!
– Я почему-то уверен, что не отвергнет, – Полянский отправил в рот сушеный абрикос и стал тщательно его жевать.
Разжевал, проглотил и добавил:
– Мне и тогда казалось, что вся эта история с ее замужеством была всего лишь попыткой подстегнуть тебя к более решительным действиям…
– Попыткой?! – Брови Данилова взметнулись ввысь. – Хороша была попытка! Она вышла замуж, родила ребенка…
– Но ведь ты ничего не предпринял! – напомнил Полянский. – Вот она и нашла себе другую опору.
– Подпорку!
– Называй как хочешь – суть едина. Не сбрасывай со счетов то, что ты жил у себя дома, а она приехала в Москву из Нижнего Новгорода…
– Из Великого.
– Пусть будет из Великого, дело не в этом. Дело в том, что ей надо было как-то устраивать свою жизнь, закрепляться, пускать корни…
– Ладно! – оборвал друга Данилов. – Жуй лучше курагу, чем прошлое. Снявши голову по волосам не плачут. До того, что было между нами, мне уже нет дела. Меня теперь заботит один-единственный вопрос – может ли еще что-то быть между нами или нет?
– Может! – Полянский медленно наклонил голову.
Данилову показалось, что он видит в полированной лысине друга свое отражение.
– Почему ты так уверен? – спросил он.
– Я исхожу только из тех фактов, которые ты мне сообщил, – Полянский уселся поудобнее и прикрыл глаза. – Во-первых, она предлагала тебе должность старшего врача. Это уже о чем-то говорит. Можно сказать, что она сделала шаг навстречу тебе.
– Совсем не так, – нахмурился Данилов. – Она скоропалительно попала в заведующие на новую, совершенно незнакомую ей подстанцию и, разумеется, нуждалась, как ты только что выразился, в опоре. Насколько я понимаю, из всех сотрудников она была знакома только со мной, что и определило ее выбор. Елене захотелось иметь своего, ручного старшего врача, вместо ставленника прежнего заведующего. Обычные начальственные игры.
– Она могла перетащить кого-то со старой подстанции, – предположил Полянский.
