Евгений Неёлов - Волшебно-сказочные корни научной фантастики

В последние десятилетия в связи с новыми успехами советской фольклористики возрос интерес к традиционной проблеме фольклорно-литературных взаимосвязей. Увеличивающееся число публикаций, обострение споров, проведение специальных дискуссий, — все это свидетельствует о том, что проблема «фольклор и литература» сегодня привлекает пристальное внимание и фольклористов, и литературоведов.

В работах, обобщающих новые искания в области фольклорно-литературных взаимосвязей,[1] не случайно подчеркивается особая важность фольклорной сказки в становлении и развитии литературы, в «формировании повествовательных письменных жанров»,[2] обусловленная в конечном счете ее ролью в рамках самого фольклора. Эту роль в полном объеме впервые показал А. С. Пушкин, который, по словам М. К. Азадовского, видел в сказках «как бы синтез всех элементов фольклора».[3]

В современной науке проблема «сказка и литература» активно изучается в нескольких направлениях. Во-первых, роль фольклорной сказки уже достаточно подробно рассмотрена именно в становлении, генезисе литературы. Например, Е. М. Мелетинский отмечает «исключительное значение сказки и сказочности (включая сюда и мифологический фон) для формирования романа».[4] Это значение столь велико, что «сказка есть, собственно говоря, фольклорный эквивалент средневекового романа».[5]

Во-вторых, исследователи обращают внимание на роль фольклорной сказки в становлении творческого метода писателей-реалистов и обусловленные этим методом проявления сказочности в тех или иных их произведениях.[6]

Наконец, в-третьих, сказку иногда рассматривают как своеобразную праформу многих явлений не только древней, но и новой и новейшей культуры, считая, что «вечная форма сказки касается вечно человеческого».[7] Такой подход, в отличие от двух первых, строго говоря, лежит уже за пределами интересов собственно фольклористики и литературоведения, ибо при этом сказка истолковывается в расширительном смысле: не как исторически обусловленный жанр фольклора, а как некий вечный универсальный символ. Поэтому, скажем, когда исследователь утверждает, что «в своей поэтике создатели эпопеи находились во всех временах, пользовались всеми фольклорными жанрами, но смотрели на жизнь сквозь этику и эстетику сказки»,[8] он, вероятно, прав, если сказку понимать в «вечном» смысле, но, безусловно, неправ, если рассматривать ее с позиций фольклористики.

Из работ, рассматривающих сказку как исторически обусловленный конкретный фольклорный жанр, становится ясно, что литературная судьба народной сказки связана с ее своеобразным растворением в различных литературных формах. Литература постепенно освобождается от первоначальной фольклорной жесткости, строгой жанровой обусловленности и подчиняет каноны фольклорной сказки творческому воображению писателя. Правда, фольклорный жанр берет реванш, порождая литературную сказку, но в целом литература, тесно связанная с фольклором еще в средние века, в дальнейшем постепенно уходит и отходит от чистых сказочных форм, что наблюдается и в самом жанре литературной сказки, в которой постепенно накапливаются качества и свойства, принципиально отличающие ее от сказки фольклорной.[9]

Однако этот процесс исследован еще недостаточно. Поэтому возникает вопрос: имеет ли он универсальный характер?

Иногда на него отвечают утвердительно. Так, У. Б. Далгат в монографии «Литература и фольклор» пишет: «Напомним, что воздействие устного народного творчества в литературно неорганизованной системе ограничивалось со стороны устойчивой приверженности к традиционным сюжетам, схематизма в их интерпретации, предрешенности развития конфликтов, полярности в расстановке героев, стабильности их характеристик, описательности образов, однозначности их поведения в ущерб изображению внутренней жизни — т. е. того традиционно-устойчивого “алгоритма”, который преодолевается только зрелой литературой».[10]

Думается, что традиционно-устойчивый фольклорный «алгоритм» еще и сегодня сохраняет свой эстетический потенциал. Многие особенности фольклорной сказки, от которых «уходит» зрелая литература, тем не менее остаются необходимыми и эстетически современными в некоторых ее жанрах. К числу этих жанров и относится научная фантастика. Она давно уже доказала свою причастность к миру «зрелой литературы», пользуясь при этом поистине массовой популярностью. А. Ф. Бритиков в статье, подводящей некоторые итоги, изучения научно-фантастической литературы, справедливо подчеркивает: «Современные категории реализма вводят своеобразие научной фантастики в русло основополагающих понятий литературной науки. Развертывание исследований научной фантастики в этом русле — результат не только ее художественного роста и читательского успеха. Потребность в изучении этой литературы вытекает из самых многообразных научных и общественных интересов второй половины XX века».[11]

На первый взгляд, фольклорная волшебная сказка и литературная научная фантастика в своем непосредственном содержании безмерно далеки друг от друга. Первая порождена седой древностью, вторая — детище эпохи научно-технического прогресса. Но именно дистанция, разделяющая эти два — фольклорный и литературный — жанры, делает особо значимым их сопоставление. Б. Н. Путилов отмечает: «Выбор материала для сравнения определяется не видимым или предполагаемым взаимным сходством, а наличием внутренней соотнесенности в сопоставляемых элементах или системах ... Вот почему для фольклориста полны особенного интереса такие явления, где сходство (сюжетное или какое-либо другое) предстает как бы сдвинутым: ведь именно в таких сдвигах, несовпадениях, расхождениях непосредственно отражается самый художественный процесс в его типологической общности и в его живом, идущем на различных исторических уровнях течении».[12]

Изучение фольклорных, волшебно-сказочных корней научной фантастики помогает понять многие особенности этого жанра и ответить на ряд вопросов, связанных с литературной судьбой народной сказки.

В предлагаемой вниманию читателя монографии речь пойдет, таким образом, не о фольклоризме того или иного писателя-фантаста, а о волшебно-сказочных принципах поэтики самой научной фантастики. Обнаружить эти принципы — значит обнаружить за современным научно-фантастическим фасадом действия древнее и вечно юное лицо народной сказки. Обсуждению меры и степени самой возможности сопоставления волшебной сказки и научной фантастики, а также выявлению наиболее общих точек их соприкосновения посвящена первая часть работы. Во второй части рассматриваются конкретные волшебно-сказочные элементы в изображении человека и мира в научно-фантастической литературе. Третья, заключительная часть работы посвящена проверке и детализации результатов сравнительно-типологического исследования, предпринятого в предыдущих частях монографии. Конкретный анализ художественных текстов поможет также представить взаимодействие фольклорного и литературного жанров как процесс, обусловленный не только творческим замыслом того или иного писателя, но прежде всего объективной логикой самого жанра научной фантастики, носящего отчетливо выраженный фольклорный, волшебно-сказочный характер.

Всякий фольклорный образ, подобно двуликому Янусу, обращен одновременно и назад, и вперед: он, с одной стороны, связан с прошлым и этим прошлым объясняется, поскольку является продуктом исторического развития того или иного жанра; с другой стороны, он устремлен в будущее, ибо на его основе, если он жизнеспособен, возникает новая традиция, и тогда данный образ сам, в свою очередь, может служить для понимания и объяснения новой традиции. «Любая эпическая система, — пишет Б. Н. Путилов, — представляет собой результат (и вместе с тем этап) закономерного развития, трансформации и отрицания типологически предшествующих систем, поэтому она может быть понята только в более широких связях с традицией, которая оставила в ней многочисленные следы. С другой стороны, система несет в себе элементы, которым суждено будет развиться и стать определяющими в рамках новых жанров и жанровых разновидностей».[13]