Но, с другой стороны, у Пушкина, который уступает германскому поэту в отношении сознательности, есть одно великое преимущество перед Гёте. В лучших созданиях Гёте встречаются места не живые, от которых веет не высшим метафизическим, а бесплодным, рассудочным холодом. Спокойствие превращается в окаменелую неподвижность, живая ткань истории в археологию, символ в аллегорию. Гёте слишком ограничил и обуздал первобытную стихию — то, что он сам в природе своей называет демоническим. Недостаток примирения языческого и христианского мира во второй части „Фауста“ заключается в том, что это примирение только отчасти органическое слияние: в значительной же мере просто внешнее, рассудочное, механическое соединение. Для того, чтобы примирить две враждующие стихии, Гёте, если и не насилует их, то по крайней мере охлаждает, доводит до неподвижности, кристаллизует, так что слишком часто языческое переходит у него в аллегорию, мифологию, христианство — в схоластическую теологию. Этого недостатка у Пушкина нет» (823–824).
Думается, исключенные фрагменты могут представлять ценность при решении вопроса о месте и роли творчества Гёте в наследии Д. Мережковского. При включении статьи в книгу «Вечные спутники» также были изъяты фрагменты, в которых творчество А. Пушкина соотносится с произведениями его последователей.
«До какой степени героическая сторона поэзии Пушкина не понята и презрена, ясно из того, что два величайших ценителя Пушкина — Гоголь и Достоевский, точно сговорившись, не придают ей ни малейшего значения. Как это ни странно, но, если говорить не о школьных учебниках, не о мертвом академическом признании, Пушкин, единственный певец единственного героя в стране Л. Толстого и Достоевского, в стране русского нигилизма и русской демократии, до сих пор — забытый певец забытого героя» (825).
Характер исключенных фрагментов, с одной стороны, свидетельствует о попытке Д. Мережковского сократить то, что не имеет непосредственного отношения к анализу личности и творчества А. Пушкина, а с другой, — о том, что уже в пору работы над этой статьей он видел творчество поэта в специфическом контексте. О его особенностях мы будем говорить в связи с книгой «Л. Толстой и Достоевский».
История текста «Вечных спутников» ставит еще одну проблему. Касается она принципов отбора статей в книгу и порядка их размещения в ней. Как уже говорилось, состав книги несколько раз менялся. Готовя к публикации «Вечные спутники» в собрании сочинений в 17 тт., Д. Мережковский исключил из книги статью «Дафнис и Хлоя». В собрании сочинений в 24 тт. состав книги изменился существенно. Место этой статьи заняла «Трагедия целомудрия и сладострастия», между статьями «Сервантес» и «Монтань» в «иностранной» части помещалась статья «Гёте», а между статьями «Гончаров» и «Майков» — «Тургенев».
Статья «Трагедия целомудрия и сладострастия» впервые публиковалась в журнале «Мир искусства» в 1899 г.[61] По характеру она так же мало соответствует общему строю «Вечных спутников», как и «Дафнис и Хлоя». Она напоминает статью «Вместо предисловия к трагедии Софокла „Эдип-царь“», опубликованную позднее в «Вестнике иностранной литературы»[62] в качестве вступительной к переводу трагедии, осуществленному Д. Мережковским. Но, вероятно, те задачи, которые писатель ставил перед собой, переводя античных трагиков и стремясь изменить характер русского театра, побуждали его включить статью «Трагедия целомудрия и сладострастия» в книгу. Трагедия «Ипполит» Еврипида в переводе Д. Мережковского цитируется и пересказывается в этой статье. Что же касается статей «Гёте» и «Тургенев», то само их создание и включение в последнюю редакцию «Вечных спутников» представляется логичным и оправданным. Их имена постоянно возникали в статьях о других писателях, кроме того, они написаны после выхода в свет книги «Л. Толстой и Достоевский», в тексте которой имена Гёте и Тургенева являются почти такими же важными, как и имена писателей, которым посвящена книга.
Статья «Тургенев» была прочитана на Тургеневском вечере 19 февраля 1909 г. и опубликована в газете «Речь» 22 февраля. Впоследствии автор включил ее в сборник «Больная Россия» (1910) и в последнюю редакцию «Вечных спутников». Характер источников статьи свидетельствует, что образ писателя возникает из соотнесения с Л. Толстым, Ф. Достоевским и Гёте. Причем отсылки к их творчеству, требующие пояснений:
… «„звериный крик, вой, рев“ рожающей Кити…
У Гёте Пандора, впервые увидев соединение любовников, спрашивает своего творца, Прометея: „Что это?“ — и тот отвечает: „Это — смерть“…
Толстовское опрощение, надежда спасти Россию „по-мужицки, по-дурацки“ есть тоже форма нигилизма. И у Достоевского в его высокомерном презрении к „безбожному, гнилому Западу“». (304),
побуждают не только указать источники цитат, но и привлечь контекст, в котором они несколько раз приводятся в исследованиях, написанных ранее. Источником для статьи являются произведения И. Тургенева, а вот книгу о нем другого исследователя писатель не использует. В статьях Д. Мережковского о И. Тургеневе источники как бы разделились: его собственные произведения интерпретируются в статье «Тургенев», а воспоминания о писателе стали основой другой статьи — «Поэт вечной женственности».
Статья «Гёте» была впервые опубликована в газете «Русское слово» в 1913 г.[63], а затем была включена в последнюю редакцию «Вечных спутников». М. Ермолаев ошибался, когда полагал, что она входила в книгу уже в первом издании[64]. Источников у статьи снова два: произведения Гёте и первое русское издание «Разговоров Гёте, собранных Эккерманом» в переводе с немецкого Д.В. Аверкиева, о котором мы уже говорили. Один из этапов работы Д. Мережковского над статьей зафиксирован в рукописном автографе «Гёте». По типу он напоминает «Выписки и заметки о Монтане». Выписки к статье «Гёте» были сделаны Д. Мережковским из русского двухтомного издания «Разговоров». Автор помечал том и страницу, на которых расположены цитаты. Выпискам из «Разговоров» предпослан план из 6 пунктов, согласно которому написана статья.
«Наружность Гёте. „Орлиные очи“. Самая целительная из книг. Наполеон и Гёте. „Vous êtes un homme. Das war ein ganzer Kerl!“. Вечная юность. Влюбленность. Мариенбадская элегия. Связь с природой.
Каменный гость. Смерть герцога и герцогини. Страдание. Гёте несчастный. „Wer nie sein Brot mit Tranen aß“. „Вся моя жизнь — труд и забота“. Смерть сына. Non ignoravi me mortalem genuisse. „Вперед! Вперед по могилам“.
Безобщественность. Спор Кювье с Сент-Илером в Париж<ской> Академии и Июльская революция.
Бог — в природе. Малиновка. Вездесущие Божие. Гёте и христианство. Религия бессмертия. Энтелехия, монада. Лай собаки. Смерть Гёте. „Передо мной лежал совершенный человек“
Л.Толстой и Гёте. Почему нам, русским, урок этот особенно важен. Наши сомнения в кумире. „Свет христов просвещает всех“. Ангел в II ч. „Фауста“: „Wer immer strebend sich bemüht, der können wir erlösen“. Здесь „Ключ к спасению Фауста“ — и спасению Гёте» (339).
В ходе работы над статьей некоторые фрагменты «Разговоров» заняли иное, в сравнении в первоначальным замыслом, место, однако автор в целом оставался в пределах своего плана. Большая часть выписок вошла в окончательную редакцию статьи. Приведем фрагмент из «Мелочей для вступления»:
«I. 219 — „Шекспир подал нам золотые яблоки в серебряных чашках. Но беда в том, что мы приобретаем серебряные чаши и валим в них картофель“.
Разговоры Гёте — самая здоровая, самая целительная из книг. Ср. с диалогами Сократа, особенно Федоном. Если бы спросил ни во что не верующий и потерявший смысл жизни человек, какую книгу читать, — я бы сказал: Разговоры Гёте.
321. — „Все благородные по природе“.
324. — „Мы, как бильярдные шары, катимся по земному полю: когда им случается столкнуться, они еще дальше отскакивают друг от друга“.
II — 17. — „Ваше превосходительство, высказываете великие вещи, и я счастлив, что слышу их“.
69. — „Правда — алмаз, от которого лучи расходятся не в одну, а во многие стороны“.
135. — „Я всегда в стороне от философии: точка зрения здравого человека, рассудка была моею“. Не философ, не ученый, а мудрец.
Карл. 257. —
Wie das Gestirn,
Aber ohne Rast,
Drehe sich jeder
Um die eigne Last.
Подобно светилу
Без торопливости
Но без усталости
Каждый вращайся
Вкруг собственной тяжести.
Вечная юность. I. 40. — Влюблен в 70 л<ет>. Мариенбадская элегия. Прицепил шелковый шнурок к сафьяновому переплету.
