Александр Неклесса - Цивилизация смерти

Между тем чувства эти для современного человечества не уникальны: постепенно они становятся уделом многих стран и народов. Страданиями и горечью наполнены Африка и Ближний Восток, разного рода криминальные "треугольники", "звезды" и "полумесяцы" — "островные" территории, не контролируемые законной властью, возрождающие память о реальности былых пиратских республик. И гнезда современных асассинов — носителей энергий системного терроризма. Сегодня на Земле можно насчитать немало мест, где градус страданий за последние годы не понижался, а повышался, порождая такие феномены как несостоявшаяся, трухлявая государственность, неспособная, да и не особо стремящаяся обеспечить безопасность своих граждан. Или выход в мир из темных глубин подсознания, прорыв в окружающую человечество реальность откровенного, свирепого геноцида, — вспомним о жертвах распавшейся Югославии или Руанды.

В основе подобной череды драм — длинные сюжеты истории, постигаемой как общая судьба человечества; сюжеты, адекватное истине прочтение которых есть одна из непременных добродетелей правителей и долг профессионального экспертного сообщества. Проникая мысленным взором за привычный горизонт оптимистичной прогностики недавнего прошлого, нам нередко приходится лицезреть уже не столь привычное для прежних схем "светлое будущее", но обретающих плоть и кровь его темных, неукротимых близнецов. История не закончилась в конце ХХ века, однако, судя по многим, даже слишком многим признакам, она заметно меняет русло.

Есть, однако, у происходящих на планете событий некое, не вполне очевидное второе дно, своеобразный андеграунд, заявляющий о себе порой самым неожиданным образом.

На пороге третьего тысячелетия, в пространстве исторического действия сформировался субъект, активно влияющий на социальную реальность, — эффективно проявляющая себя личность (группа лиц), отсеченная от прежних культурных корней, но получившая прямой доступ к мощным инструментам высокотехнологичной цивилизации — финансовым, организационным, информационным, техническим.

Иначе говоря, движущей силой (пост)исторического процесса выступает активный деятель, динамичный социоантропологический организм, занимающий заметно иную общественную позицию, однако не ставший из-за этого сборищем маргиналов-одиночек, но нашедший в негативистском отрицании прежней формулы бытия критическое число соратников/союзников, которые отвергают Старый мир в его различных ипостасях. Подобный персонаж истории пристально вглядывается в смутно различимые для конвенционального взгляда политические и общественные конструкции (своего рода эффект гаррипотеровской платформы 9 3/4), прикидывая, как их можно использовать в качестве трамплина для действенной колонизации будущего.

Здесь можно было бы вспомнить многих провидцев, конечно, с определенными поправками и оговорками, внесенными временем, — от Огюста Кошена до Фернана Броделя, который писал: "Можно ли выйти из ада? Иногда да, но никогда в одиночку, никогда без того, чтобы принять жесткую зависимость от другого человека. Необходимо присоединиться к той или иной общественной организации… или создать таковую — с ее собственными законами, контробщество (курсив мой. — А.Н.)". Следующий логический шаг на этом пути чем-то напоминает знаменитую, но совершенно по-новому прочитанную формулу "Государство — это я".

Другими словами, антагонист существующей формулы власти — пассионарная, суверенная и слабо связанная в организационном отношении констелляция людей и организованностей, нередко асоциальная по отношению к существующим формам общественных связей, или, по крайней мере, резко критически к ним настроенная, либо иным образом отделившая себя от прежней среды и объединенная дерзновенным прочтением топографии будущего. Это и есть тот субъект/агент перемен, "малая динамичная общность", "закваска", с пользой для себя впитавшая достижения проектной культуры ХХ века и совершающая ныне на планете масштабную социальную революцию, переиначивая, переворачивая форматы повседневности, равно как и смысловые пространства уходящего мира.

Энергичные организмы, вдохновляясь открывающимися перспективами, ощущают себя — независимо от форм включенности в прежнюю систему — элитой Нового мира; они способны безжалостно распорядиться своей и чужой свободой, действуя как с нижнего, так и с верхнего этажа социальной иерархии. При этом подобные индивиды и амбициозные группы различных толков ведут диалог, как правило, через головы других людей, воспринимаемых ими как безликий хор статистов.

Время необходимое для подготовки и реализации провокативных идей между тем сжимается, а возможности и пространства их воплощения — многократно умножились. Для неформальной, но влиятельной элиты, выстраивающей в обновленном космосе собственные смысловые коридоры, характерны особая гибкость, персональное разделение рисков, полифоничность, нестандартность подходов и принимаемых решений. А демонстративный характер одних акций вполне уживается с принципиальной непубличностью других. Амбициозные корпорации не нуждаются в институционализации своих претензий, по меньшей мере, в прежнем значении понятия, что косвенно проявляется в утрате искусства чтения их социальных связей, в кажущейся иррациональности, подчас анонимности ряда судьбоносных событий.

Субъекты, действующие поверх общественных барьеров, пребывая в пространстве собственного социокосмоса, подвергаются обвинениям в произвольном толковании закона, прямом пренебрежении им, в гегемонизме и терроризме. Однако они не столько подавляют, сколько игнорируют институты публичной политики и представительной демократии, утрачивающие прежнее значение и приобретающие — в меняющейся и многослойной среде — чуть ли не черты маргинальности.

То что мы наблюдаем сегодня, воспринимается как "Большая историческая пауза" — своего рода плевра социального постмодерна, предместье и заря некой призрачной постцивилизации. Пока еще смутный контур полярного града освобожденного Франкенштейна: симбиоз разнородных, на скорую нитку сшитых деятельных пространств и управленческих решений. Порою, как и всякая химера, весьма причудливого свойства. Однако даже первые картинки пришедшего в движение на переломе тысячелетий калейдоскопа — распад СССР и перманентный иракский кризис, экзотичные сетевые организации и системный терроризм, новая экономика и виртуальная реальность, гиньоль на тему "золотого миллиарда" и карнавал антиглобализма — существенно повлияли на представления о мире, обществе, человеке.

История, нанося болезненные удары, совершая прорывы и зигзаги, расплачивается по счетам полновесной валютой — опытом. Исследователь же открывающихся пространств, вычерчивая востребованную временем географию постсовременного глобуса, задумывается над ключевым в данной ситуации вопросом: что сулит человечеству торжество новых принципов, и каковы окажутся кардинально пересмотренные правила игры на планете?

Культурный шок, испытываемый от столкновения с изменившейся реальностью, обостряет чувство утраты ценностей, нередко сопровождаемое ностальгией по прежнему миропорядку. И те же шок, боль, травма, кризис дают шанс на преодоление социальной инерции, на радикальную терапию назревших, но не решаемых в привычной системе координат проблем. Одновременно результатами потрясений становятся надлом, инволюция, гибель. Через пятьсот лет после открытия Нового Света люди обнаружили порог, а за ним медные врата Нового мира. Портал открыт, а символические геркулесовы столбы-близнецы прежней ойкумены — Twin Peaks столь любимых игр современности — оказались повергнуты в прах.

Растиражированная средствами массовой информации и фабриками грез картография грядущего века меж тем обрывочна и неточна, порой прямо ошибочна. И все-таки в зыбкой, турбулентной среде многочисленных Х-files цивилизация стремится удержать свои начала, обретая новую кожу, ибо в противном случае она обречена раствориться в стихии иного порядка вещей. Перейдя от мира, совершавшего чудовищные ошибки, но стремившегося возвысить ценность человека, к многолюдному социуму, где человеческая жизнь окажется дешевле, чем на невольничьих рынках древности, — она попросту не будет стоить ничего.