Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

Лермонтов написал в 1839 году:

Если бы поэт мог узнать, что спустя полтораста лет, в апреле 1989-го, русские штыки, когда-то защитившие Грузию от неприятеля, превратятся в солдатские саперные лопатки, которые обрушатся на головы грузин…

Первоначальным толчком для этих событий стал грузино-абхазский конфликт: абхазы, вдохновленные вольностями, привнесенными горбачевской перестройкой, все более настойчиво требовали выхода из Грузии. 18 марта в абхазском селе Лыхны состоялся многотысячный митинг, участники которого выдвинули это требование. В ответ в разных районах Грузии начались «антиабхазские» выступления.

4 апреля в Тбилиси на проспекте Руставели перед Домом правительства начался бессрочный митинг. Вскоре стало ясно, что он не ограничивается «грузино-абхазской» темой, и даже — что не эта тема главная: уже 6 апреля на нем появились лозунги «Долой коммунистический режим!», «Долой русский империализм!», «СССР — тюрьма народов!», «Долой Советскую власть!»

Одним из главных организаторов акции был Звиад Гамсахурдиа — известный диссидент, один из лидеров грузинского национального движения, твердый сторонник выхода Грузии из состава Союза, позднее ставший председателем Верховного Совета Грузинской ССР, еще позднее — первым президентом независимой Республики Грузия.

Естественно, грузинское коммунистическое руководство всполошилось. Пыталось уговорить митингующих и голодающих (были и такие) разойтись. Однако эти призывы не были услышаны. Вечером 7 апреля грузинский ЦК обратился к «центральному», московскому ЦК с просьбой о помощи.

В Москве, понятное дело, на просьбу откликнулись. Тем же вечером на совещании — оно проходило под председательством второго человека в Политбюро Егора Лигачева (Горбачев в этот момент находился в Лондоне) — было принято решение перебросить в Тбилиси дополнительные воинские части, в том числе из российских областей, из Армении.

Один тот факт, что «для наведения порядка» в Грузию направляется немалое воинство из-за пределов республики, не мог, конечно, не вызвать возмущения грузин, не уязвить их национальное самолюбие: опять Москва берет нас за горло!

Ночью с 8-го на 9 апреля митинг — в общем-то мирный митинг, — на котором собралось около десяти тысяч человек, был оцеплен милицией. В начале пятого утра солдаты начали вытеснять митингующих с площади. Они орудовали резиновыми палками и саперными лопатками (теперь эти инструменты назывались по-новому — малые пехотные лопатки), распыляли слезоточивый газ («черемуху») и более сильный Си-Эс.

Позднее военные уверяли, что лопатки солдаты использовали лишь для того, чтобы защищаться от летящих в них камней, бутылок и прочих подобных предметов (дескать, на митинге были не только мирные люди, но и немало хулиганья), что выглядит довольно комично: что-то не слышно было, чтобы где-либо в мире «правоохранители» прибегали к такому способу защиты. Впрочем, вряд ли вообще к солдатам, участвовавшим в тбилисском разгоне, можно применить слово «правоохранители», вряд ли они вообще были сколько-нибудь серьезно обучены и подготовлены к решению такого рода задач.

По-видимому, многие из митингующих готовы были покинуть площадь, но почти все выходы с нее оказались перекрыты баррикадами из грузовиков со щебнем, другими стройматериалами, автобусов, троллейбусов, — их перегнали сюда наиболее активные, молодые протестанты (и вот теперь благодаря этим баррикадам образовались ловушки для самих митингующих). Как всегда в таких случаях, возникла паника, давка. На ум приходят Ходынка в день коронования Николая II и Трубная площадь в Москве при «прощании» со Сталиным.

Кровавый итог тбилисской войсковой операции — шестнадцать человек, в основном женщины, погибли на месте, трое скончались в больнице. Ранения получили то ли несколько сот, то ли несколько тысяч человек (цифры тут разнятся). Среди раненых были не только участники митинга, но и солдаты, милиционеры, хотя погибших среди них не было. Некоторые милиционеры пострадали от самих же солдат, как и митингующие. Подсчет раненых оказался затруднен, поскольку многие пострадавшие — особенно от газа — обращались за медицинской помощью не сразу, а спустя какое-то время.

Потом будут бесконечные споры, в том числе и между различными комиссиями, расследовавшими события, от чего погибли люди. В конце концов, вроде бы придут к заключению, что большинство погибли не от резиновых палок и не от лопаток (хотя у многих пострадавших были зафиксированы, как говорят медики, «колото-резаные» раны), а от удушья в результате возникшей немыслимой давки.

Снимает ли это вину с тех, кто затеял это «вытеснение»? Кому мешал этот мирный митинг?

Кто же приказал российским войскам расправиться с мирными манифестантами?

Заседание Политбюро, где обсуждался вопрос о тбилисских событиях, состоялось 20 апреля, то есть ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ после того, как они случились, причем «тбилисский» вопрос был лишь четвертым по очереди — надо полагать, впереди стояли более важные.

Горбачев сразу же принялся обвинять главного грузинского начальника — первого секретаря ЦК Компартии республики Джумбера Патиашвили: дескать, тот склонен использовать силовые методы вместо того, чтобы идти «в народ», говорить с народом.

— У него (у Патиашвили. — О.М.), как и у его товарищей, есть элементы паникерства, мнительности и больше всего — расчет на силу. Недоставало характера вести политическую работу… У Патиашвили тяга к «решительным действиям». Я давно говорил — давайте учиться работать в условиях демократии. Теперь вот все подтверждается. Политический метод наши кадры рассматривают как проявление слабости. Сила — вот это вещь!.. Затрону в связи с этим такую тему, как информация, необходимая для принятия решения… С точки зрения информации давайте посмотрим на события в Тбилиси. Вот я прилетел в Москву (из Лондона. — О.М.) Мне во Внукове говорят: введены войска в Тбилиси. Это что? Так надо было? Тогда в аэропорту я не стал вникать, не поставил под сомнение это решение. Хотя сразу понял, что что-то назрело. Мне сказали, что это нужно было для охраны объектов, не больше. А комендантский час зачем нужен? Не нужен он был. Там надо было членам ЦК идти к народу. А они, оказалось, сидели в бункере. И уповали только на силу. Правильную информацию мы стали получать позже…

Мысль о том, что у высшего руководства в Москве не было ну никакой информации по поводу обстановки в Тбилиси охотно подхватывает председатель Совета Министров, член Политбюро Рыжков. Он принимается чуть ли не рубаху на себе рвать: ну как же так можно, держать в неведении руководство!

— Мы в эти дни были в Москве, а что мы знаем? Я — председатель правительства, а что я знал? О гибели людей в Тбилиси в «Правде» прочитал. Секретари ЦК знали. А вот мы, члены Политбюро в правительстве ничего не знали.

«Шпектакль», да и только! Только из «Правды» он обо всем узнал…

Но тут еще, в причитаниях Рыжкова, по-видимому, четкий намёк на то, кто именно «всё знал» и кто тот высший чин, который санкционировал тбилисскую бойню. Всё знали секретари ЦК. Число их — девять. Совсем немало. Ну, а «главный» среди «рядовых» секретарей, второй человек после генсека — Егор Лигачев. В его сторону и кивок. С него, мол, и спрашивайте.

Рыжков между тем продолжает кликушествовать:

— Да, мы в Политбюро не должны паниковать. Но мы должны иметь своевременную и правдивую информацию. Куда это годится? Армию применили против народа. Командующий округом там действует, а мы в Москве ничего об этом не знаем. Он возьмет и арестует все политбюро Грузии. И мы опять узнаем об этом из газет (вон куда занесло товарища Рыжкова в его святом негодовании! — О.М.) И Михаил Сергеевич, оказывается, не знал (действительно не знал? — О.М.) Так что же это такое у нас происходит? Армию применяют, а генсек узнает об этом только на следующий день (тут не ясно, всерьез ли говорит Рыжков или иронизирует по поводу «незнания» Горбачева. — О.М.) Как мы выглядим и перед советским обществом, и перед всем миром? Вообще у нас получается, куда ни погляди, — делаются дела без ведома Политбюро. Это еще хуже, чем если бы Политбюро что-то неправильно решало.