Будущий фаворит американцев в 1984 г. в прежние времена никак не обнадеживал американцев. Он писал «убийственные» книги с яростным обличением американского империализма. В вышедшей в 1984 г. работе «От Трумэна до Рейгана» Мэтлок читал: «Американские монополистические хозяева верят в то, что их главенство в мире явится лучшим способом решения проблем международной политики… Они готовы похоронить сотни миллионов людей в руинах городов ради того, чтобы поставить мир на колени. Послевоенные американские лидеры, по существу, вели себя как боевые петухи с атомными каблуками». Книгу Яковлева «От Трумэна до Рейгана», вышедшую в 1984 году, попросту невозможно читать. Даже в 1950 году ее появление знаменовало бы лютый перебор в безумной критике американского империализма. Но в 1984 году она вызвала оцепенение и недоумение всех американистов. В России даже больше, чем в Америке. Столь лютой критики кровожадного месива из монополий — продажных политиков США — Пентагона — акул империализма не видело еще печатное слово. И это писал антиамериканский волк, которому через год ничего не стоило прикинуться «общечеловечески гуманной» овечкой. До известной степени понятным было бы появление этой лютой книги под прессом политического давления, или в силу карьеристской слабости характера. Но Яковлев был главой огромной пропагандистской машины, другом Генерального секретаря. Над ним не довлело и не капало, он попросту был беспринципным политиком. И его коллеги по ИМЭМО видели это воочию.
Чтобы так анализировать американскую внешнюю политику, пожалуй, не нужно было заканчивать Колумбийский университет. Чтобы так оценивать внешнюю политику противостоящей сверхдержавы, нужно было в 1984 г. иметь особенный характер, быть очень крупным лицемером. Или мечтать о карьере любой ценой.
Но разочарованным американским советологам пришлось довольно быстро приятно удивиться относительно «подлинных» взглядов ведущего отныне кремлевского идеолога. На что быстрее всего обратили внимание ведущие и наиболее важные западные наблюдатели, так это на то, что «Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе стали единственными членами команды Горбачева, которые настаивали на изменении советской политики в пользу увеличения возможностей нерусских национальностей»28.
Познакомившись ближе с Шеварднадзе и его семьей, государственный секретарь Дж. Бейкер был поражен тем, что министр великого Советского Союза более всего думает о своей закавказской родине, не скрывая этого от своих важнейших контрпартнеров. «Я находился — пишет Бейкер, — в московских апартаментах советского министра иностранных дел и беседовал с энергичной и интеллигентной его женой, которая безо всякого провоцирования открыла мне, что в глубине души она всегда была грузинской националисткой». И, пишет Бейкер, я еще много раз слышал вариации этих взглядов из уст советского министра29. Дж. Шульц тоже многократно обыгрывал эту тему и однажды лично исполнил популярную американс-кую мелодию «Джорджия у меня в думах» тронутому сопоставлением «двух Джорджий» министру.
Нащупав чувствительную струну советского министра, американский госсекретарь лично выбирал для него часы, затем кресло с символом госдепартамента. В том ли кресле сидел могущественный министр на Смоленской набережной? Нужно ли удивляться, когда советская делегация яростно отстаивала свой вариант решения афганской проблемы, Шеварднадзе по секрету сообщает госсекретарю об уже принятом на Политбюро решении. Шутки в такой ситуации приобретали невеселый оттенок. Маршал Ахромеев после принятия решения об уничтожении ракет средней дальности пошутил: «Не придется ли нам просить убежище в нейтральной Швейцарии?»30
Горбачев, хотя и жаловался многословно (американцам!) на трудности перестройки, о Швейцарии не упоминал. Когда Шульц посетил Москву 22 февраля 1988 г., Горбачев «напомнил мне, что я просил назвать дату вывода войск (из Афганистана), и они сделали это»31. А как вам нравится горячность Шеварднадзе 20 марта 1988 г. в Вашингтоне? «В самых сильных, эмоциональных выражениях он напомнил нам, что Советы сделали все, что мы просили»32. А вот что в реальности думал степенный госсекретарь Шульц, далекий от ламентаций своего советского коллеги: «Соединенные Штаты укрепили свою военную мощь и экономическое могущество, они вернули уверенность в себе; наш президент получил народный мандат на активное лидерство. Советы, по контрасту, стоят перед лицом глубоких структурных трудностей и окружены беспокойными союзниками; их дипломатия перешла в оборону»33.
Горбачев воспользовался полетом молодого немца Руста на Красную площадь и сменил военное руководство страны. На пост министра обороны он назначил недавнего командующего Дальневосточным военным округом генерал-лейтенанта Язова — в обход многих, более заслуженных военных чинов. Язов отличался только тем, что своим назначением был обязан лично молодому Генеральному секретарю.
В переговорах по военным вопросам с Соединенными Штатами высшими чинами с советской стороны были министр обороны Язов и начальник Генерального штаба маршал Ахромеев. По оценке посла Мэтлока, «на протяжении следующих двух-трех лет связка Язов — Ахромеев (две очень отличные друг от друга личности, о них трудно говорить как о команде) служили Горбачеву отменно… Они стремились задушить свои личные взгляды и угождать Горбачеву как главенствующей политической власти страны. Несомненно, они хотели бы следовать политике, популярной в среде советского военного истеблишмента — но, когда Горбачев решал следовать очень отличным курсом, они поддерживали его, сдерживая потенциальные горячие головы среди военных, готовых выйти из-под контроля»34.
Мэтлок признает, что Язов и Ахромеев были стойкими защитниками советских военных интересов. «Но когда принимались политические решения в отношении сокращения численности советских вооруженных сил, относительно ухода с военных баз за рубежом, Язов и Ахромеев не выражали своего протеста — по крайней мере, на протяжении нескольких лет»35. Так после замены руководства вооруженными силами СССР Горбачев сумел в декабре 1988 г. объявить в ООН об одностороннем сокращении советских войск на половину миллиона. Он сумел преодолеть сопротивление военных — лишь неделей ранее высшие военные чины в СССР, включая начальника Генерального штаба маршала Ахромеева, настаивали, чтобы сокращения были только двусторонними.
Однажды во время обеда маршал Ахромеев объяснил жене американского посла Мэтлока, что его голова понимает необходимость перемен в стране, но его сердце и ноги отказываются следовать за головой. В августе 1991 г. и Язов и Ахромеев выступили против Горбачева. После поражения последний предпочел покончить с жизнью.
От партийного чванства до готовности услужить
Разумеется, западные лидеры были несказанно благодарны Горбачеву за его великие услуги. Благодарны лично. На встрече ОБСЕ в Париже (ноябрь 1990 года) президент Буш-старший сказал Горбачеву: «Мы постараемся сделать все, что возможно в вашем сложном положении». Канцлер Коль в Бонне 9 ноября того же года: «Я говорю совершенно официально в качестве федерального канцлера Германии и как гражданин Гельмут Коль. Я полагаюсь на Вас и ни на кого более в вашем окружении… Я чувствую своей обязанностью работать вместе с Вами в
42
достижении ваших прекрасных целей. Вы можете быть уверены, что я буду вместе с вами на этом тяжелом участке пути»36.
Горбачев стремился отвечать лояльностью, и он нередко переходил грани.
Готовность услужить сказывалась даже в мелочах. Можно ли представить смену восьми(!) блюд во время часового ленча советской и американской делегаций на берегу Байкала 1 августа 1990 г.? Западные виртуозы банкетов с такой скоростью просто не работают. Для полета в Москву Шеварднадзе предоставил американским дипломатам свой самолет. Был ли аналог на американской территории? Встретившись в первый раз с государственным секретарем Бейкером (март 1989 г.), Э. Шеварднадзе первым делом указал довольно чопорному новому главе американской дипломатии на «важность личных контактов. Они очень важны для создания атмосферы доверия, если не подлинной дружбы, которая облегчает обсуждение даже самых сложных вопросов»37 Как видим, два мира живут вовсе не в едином политико-эмоциональном пространстве.
Но персонификация Политического курса таила в себе и трудности, беды в будущем. Джэк Мэтлок рассуждает: «Недопонимание таилось в сознании западных лидеров. Занятые многими своими делами и обольщенные своим новым другом — советским лидером, они не хотели и слышать о том, что позиция Горбачева становится во все большей степени отчаянной. Они инстинктивно отвергали саму мысль, что он сам, по меньшей мере частично, виноват в сложившемся неблагоприятном положении. Как юноши в секретном клубе они полагали, что его враги — их враги, а лояльность измеряется безусловно преданностью друг другу как личности»38.
