Первое, что встретило Бейкера в Москве — это яростное стремление российских государственных органов избавиться от так называемого центра. Эти люди с фанатической яростью ломали свою страну и требовали от Америки немедленного дипломатического признания своих вотчин. (Бейкер увидел то же на Украине и в Белоруссии). Бейкер пока вел себя исключительно дипломатично и не выдавал своих предпочтений. Он не раздавал обещаний признать то, что означало конец тысячелетней державы. Он ждал, как сложится ситуация.
Самолет Бейкера еще подлетал к Европе, когда Ельцин начал крушить последние инструменты и символы государственного единства. Самодур и недалекий человек, он принципиально не мог взглянуть на полотно российской истории, на котором увидел бы горечь и укоризну. Теперь этот партиец со строительным уклоном рвался к Кремлю и даже не размышлял над судьбой остервенело кромсаемого им государства. Вокруг стояли ошалевшие от карьерных возможностей соратники, щебетом о демократии прикрывавшие свою общественно-политическую пустоту. Бурбулисы и шахраи русской истории смотрели на государственную арену только с точки зрения козырных поворотов своей судьбы. Жукову было проще всматриваться в пересекаемый немцами канал Москва — Волга, чем российскому патриоту видеть свое отечество в руках бесстыдных проходимцев.
Своими декретами Ельцин фактически ликвидировал министерства иностранных и внутренних дел Советского Союза. Вот уж теперь Россия трехпалого президента действительно отрезала себя от своих исторических соседей, от своих исторических народов-соратников, от 27 млн. русских, разъехавшихся по огромной родине.
Перед последним броском в Москву госсекретарь Бейкер посетил в Брюсселе Совет североатлантического сотрудничества (спешно созданный для обхаживания советского наследства), но Шеварднадзе; назначенного Горбачевым министром иностранных дел СССР, там не было — Ельцин не посоветовал ему лететь в Брюссель, и гордый грузин на этот раз предпочел не предупреждать соотечественников о грозящей диктатуре.
15 декабря 1991 г. Шеварднадзе жалуется Бейкеру, что его квартира заставлена припасами на случай грядущих нехваток. Бейкер думал в это время о том, что только «дружба, основанная на доверии, позволила. Шеварднадзе и мне сделать то, что мы сделали»452. Он интуитивно не верил в долгую жизнь СНГ, но полагал, что Содружество может быть форумом разрешения локальных конфликтов. В течение нескольких дней государственный секретарь США повстречался с лидерами России, Украины, Белоруссии. Казахстана. «Во всех моих встречах на этой неделе одна тема была постоянной: интенсивное желание удовлетворить Соединенные Штаты». Они желают, говорит Бейкер по телефону президенту Бушу, «получить наше одобрение — они жаждут нашей помощи. Наша помощь может быть использована для определения направления того, что они делают». Для себя Бейкер записал, что эксперимент, начатый Марксом и Лениным, продолженный Сталиным и последователями, провалился.
Сумбур в умах устроителей Содружества Независимых государств вызвал у американцев шок. «Вы говорите, что предусматриваете создание центрального военного командования, — спрашивает Бейкер российского министра иностранных дел А. Козырева, — но кто будет контролировать отдельные части на отдельных территориях?» Козырев, как утверждает Бейкер, был в замешательстве. Это разозлило госсекретаря: «Мы что, должны проводить десять раундов дискуссий?» Обращаясь к Шеварднадзе, глава американской дипломатии жалуется: «Я обеспокоен тем, что члены нового Содружества не знают, что делают»453'.
На развалинах прежней страны Шеварднадзе признается американцам: «Когда мы с Горбачевым начинали, мы полагали, что государство, в котором мы жили, не могло выстоять. Но у нас не было ни расписания действий, ни повестки дня… Нашей ошибкой было то, что мы не действовали постепенно и не установили ясно очерченных сроков. Во-вторых, мы не понимали наших людей — этнической и национальной лояльности. Мы недооценили национализм»454. Президент Ельцин был обращен в будущее. Он хотел, чтобы военная система Содружества независимых государств «слилась» с НАТО(!): «Важной частью безопасности России является вступление в ассоциацию с единственным военным союзом в Европе». Беспрецедентным для Бейкера было то, что российский президент объяснил ему как работают системы запуска стратегических сил: «Руководители Украины, Казахстана и Белоруссии не понимают, как все это работает, вот почему я говорю это вам»455. Через 30 минут в том же кабинете Горбачев к вящему изумлению Бейкера объявил, что «процесс еще не закончен». Это прозвучало так неубедительно, что госсекретарь стал доставать веламинт и, видя взгляды Горбачева и Шеварднадзе, дал и им по таблетке. Пожалуй, это было единственное, что они могли получить от американской дипломатии.
У нас не было никакого интереса продлевать жизнь Советского Союза, — пишет Дж Бейкер. — Но мои встречи убедили меня, что никто и не собирается оживлять тело коммунизма, рухнувшего перед нами. У нас был явственный интерес в определении вида и поведения стран-наследников. Дипломатическое признание было самой большой «морковкой», которую мы могли использовать, и я хотел максимально укрепить этот рычаг»456.
16 декабря 1991 г. Ельцин принял Бейкера в том же Екатерининском зале Кремля, где в предшествующий раз его принимал Горбачев. Присутствие маршала Шапошникова должно было сказать Бейкеру, что горбачевский министр обороны СССР теперь стоит (со своим ядерным арсеналом) рядом с Ельциным. Эта проблема волновала Бейкера как ничто иное. Он хотел знать, как осуществляется контроль над ядерным арсеналом бывшего СССР.
Встреча с Горбачевым была чистой потерей времени. Тот уже практически не влиял на происходящее, а для меланхолических воспоминаний у Бейкера, человека далекого от сентиментальности, не было ни времени, ни желания. 21 декабря Содружество Независимых Государств было создано официально, что одновременно окончательно обрушило Советский Союз. В течение нескольких дней Соединенные Штаты дипломатически признали в качестве независимых международных единиц Россию, Украину, Белоруссию, Казахстан, Киргизию и Армению. Остальным шести республикам «был оставлен шанс». Собственно, было очевидно, что американцев в первую очередь волнует ядерное оружие и его владельцы. У такого подхода была, как минимум, одна очевидная слабость: он вольно или невольно стимулировал обладание ядерным оружием, так как это очевидным образом повышало интерес Америки к данной новорожденной стране, повышало статус этой страны.
Когда президент Горбачев сложил с себя свой титул, президент Буш прервал рождественские каникулы в Кэмп-Дэвиде ради того, чтобы выступить с формальным сообщением из Овального кабинета Белого дома, в котором восславил «неизменную приверженность миру» первого (и последнего) президента СССР. Вот венец последовавшего славословия: «Политика Горбачева позволила народам России и других республик отвергнуть эксплуатацию и установить фундамент свободы. Его наследие гарантирует ему почетное место в истории, оно дает Соединенным Штатам возможность осуществлять конструктивную работу с его наследниками»457. Буш приветствовал создание Содружества Независимых Государств, но более всего, создание «свободной, независимой и демократической России, ведомой мужественным президентом Ельциным». Он формально — дипломатически — признал новую Россию.
На западных собеседников эмоциональный натиск Востока не производил ни малейшего впечатления. Достаточно прочитать, с одной стороны мемуары государственных секретарей Шульца и Бейкера, а с другой — Горбачева и Ельцина, чтобы усомниться, об одном ли событии говорит и мучается Восток и Запад. Есть холодное удивление по поводу спешки Шеварднадзе и Горбачева, есть собственный анализ советских намерений, но
389
нет того, чему те же Шеварднадзе и Горбачев придавали такое огромное значение: рыбалка в Вайоминге, горячие речи заполночь, обмен авторучками при подписании. Как сказал Киплинг, Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и им не сойтись никогда.
Возьмем самую острую проблему второй половины 90-х годов — расширение НАТО на восток Любой западный юрист, будь он на месте русских, вспомнил бы о Парижской хартии 1990 г., о твердом обещании североатлантического союза «не воспользоваться ситуацией ослабления Востока» (копенгагенская сессия Совета НАТО 1991 г.). Современные российские руководители даже не подумали вспоминать о таких тривиальностях. Но они хорошо помнят, что в ответ на самый щедрый жест Горбачева, давшего в ноябре 1990 г. обещание уничтожить десятки тысяч российских танков, Запад спустя всего четыре года решил разместить свои танки на польской границе.
