112
Речь идет о восстании декабристов.
В иудаистической, христианской и мусульманской мифологиях ангелы – созданные богом бесплотные существа, призванные служить единому богу, воюя с его врагами, воздавая ему честь, неся его волю стихиям и людям. В христианстве иерархия ангельских чинов наиболее подробно разработана Псевдо-Дионисием Ареопагитом: 1 триада – серафимы, херувимы, престолы; 2 триада – господства, силы, власти; 3 триада – начала, архангелы, ангелы (см.: Мифы народов мира. Т. I. M., 1980. С. 76–78, 362).
В начале 1869 г. С. Г. Нечаев выехал из России за границу и, выдавая себя за представителя фактически не существовавшей революционной организации, вошел в доверие к М. А. Бакунину и Н. П. Огареву, получив из так наз. Бахметьевского фонда средства на революционную деятельность. Возвратившись осенью 1869 г. в Россию, он создал подпольную организацию «Народная расправа», изобразив ее в качестве русского отдела несуществовавшего «Всемирного революционного союза». В ноябре 1869 г. по подозрению в предательстве Нечаев и его единомышленники убили члена своей организации студента И. И. Иванова. В связи с начавшимися арестами Нечаев вновь уехал за границу. К середине 1870 г. М. А. Бакунин, опиравшийся на собственные наблюдения и сведения, идущие от Г. А. Лопатина, пришел к выводу, что Нечаев систематически обманывал его; Бакунин пришел также к выводу о несовместимости своей революционной программы и программы Нечаева, о чем свидетельствует, в частности, публикуемое в данном издании письмо Бакунина Нечаеву от 2 июня 1870 г. Летом 1870 г. Бакунин и Огарев порвали с Нечаевым все отношения. В августе 1872 г. швейцарские власти арестовали Нечаева, разыскивавшегося агентами русской полиции в связи с убийством И. И. Иванова, и вскоре выдали его правительству России. В январе 1873 г. Нечаев был приговорен за убийство к 20-ти годам каторжных работ, что и дало Бакунину основание сделать вывод о «несчастном исходе нечаевского предприятия».
В 1848 г. утопист-коммунист Э. Кабе при содействии Р. Оуэна получил в Техасе (США) участок земли и создал икарийскую колонию – в соответствии с замыслом своего романа «Новая Икария». Но среди колонистов начались раздоры и скандалы, и в результате сам Кабе был исключен из колонии.
Существуют два варианта текста, носящих одинаковое название «Программа славянской секции в Цюрихе». Один написан М. Бакуниным в августе 1872 г. и известен по рукописи на французском языке. Он впервые опубликован М. Драгомановым в книге «Michail Ваkunins Sozialpolitischer Briefwechsel mit Alexander Iw. Herzen und Ogarjow. Stuttgart, 1895. P. 381–383. Новейшее переиздание: Bahounine M. Œuvre complète. T. IV. Paris, 1976. P. 185–186. Есть второй, русский, несколько отличающийся от указанного выше текста, вариант, который М. Бакунин опубликовал как «Прибавление Б» к книге «Государственность и анархия», опубликованной в Цюрихе в 1873 г. В настоящем издании приведен второй вариант.
Славянская секция была создана в Цюрихе в июле 1872 г.
Юрская федерация (по названию департамента Юра в Швейцарии) – пробакунистская анархистская организация, отколовшаяся в 1871 г. от I Интернационала. Во главе Юрской федерации стоял соратник М. Бакунина, один из главных издателей его трудов Д. Гильом.
Итак по заявлению самого Бакунина царь требовал от него не просто записки о немецких и славянских делах, а полной исповеди всех его прегрешений, т. е. так называемого откровенного и чистосердечного рассказа обо всех планах, предприятиях, связях и пр. Это впрочем подтверждается и самим содержанием Исповеди, как мы сейчас увидим. Дальше Бакунин снова ссылается на свой разговор с Орловым, когда передает слова последнего, что русскому правительству было донесено, будто Бакунин рассказывал за границею о своих сношениях «с Россиею, особенно с Малороссиею» (это кстати показывает, каких сообщений ждал Николай от твоего пленника). Отсюда ясно, что Орлов указал Бакунину, о чем надо писать, что занимает царя и т. п. Что таким образом Бакунину были поставлены устные вопросы, это очевидно. Но весьма вероятно, что ему были поставлены и письменные вопросы, список которых лежал перед ним, когда он в тюремной камере писал свою «Исповедь». Возможно, что ему предъявлялись и различные документы в качестве улик или с требованием по ним объяснений. В нескольких местах Бакунин прямо говорит об этих «обвинительных документах», к которым он относит свои выступления на собраниях и в печати, статьи, брошюры и т. п. Конечно эти места можно толковать и так, что он просто знал о наличии этих документов в своем «Деле». Но откуда же узник равелина, содержавшийся в строжайшем секрета, мог знать о содержании своего «Дела», если ему его не показывали или по крайней мере о нем не говорили?
Что Бакунину приходилось отвечать, на определенные вопросы, видно из отдельных выражений, попадающихся в «Исповеди», как например: «Но прежде я должен отвечать на вопрос»… или «Я должен сначала сказать, что я хотел: потом стану описывать сама действия», т. е. не только указывались вопросы, на которые нужно было отвечать, но и устанавливался порядок, в каком надлежало давать ответы. При этом Бакунину было указано, что ответы должны быть исчерпывающими и не оставлять ни одного пункта неосвещенным. Это видно из следующих слов его в последней части «Исповеди»: «Я сказал все, государь, и сколько ни думаю, не нахожу ни одного несколько важного обстоятельства, которое было бы мною здесь пропущено» и дальше: «Я старался… не позабыть ничего существенного; если же что позабыл, так ненарочно». Ясно, что список вопросов был.
Что среди них были и вопросы о германских и славянских делах, в этом нет сомнения. Ответы на эти вопросы интересовали Николая не только с точки зрения определения вины и преступности Бакунина, но и с точки зрения возможного использования их для внешней политики самодержавия. Наличие таких вопросов явствует из слов самого Бакунина, котооый говорит, что должен отвечать на вопрос о событиях в Германии и Богемии, о своем к ним отношении, о своих замыслах, о средствах для осуществления этих замыслов, о своих связях и действиях в Чехии, Саксонии и пр. Специальный вопрос был о дрезденском восстании, относительно которого требовался «подробный отчет», и роли в нем Бакунина, равно как о тайных обществах, в которых он в разное время участвовал в Париже, Германии, Чехии и т. д. Был особый вопрос о сношениях с венграми, которые в то время особенно интересовали Николая, ибо их революция чуть было не занесла искру революционного пожара в саму царскую империю. Был наконец вопрос о связях Бакунина с поляками, вопрос, который наиболее тревожил николаевских жандармов, и по поводу которого Бакунину пришлось давать особенно подробные объяснения, весьма далекие от полноты, «искренности» и «чистосердечия».
Но главные вопросы все-же касались отношения Бакунина к русским оппозиционным течениям, к русским революционным замыслам и предприятиям. Ему предлагалось яснее определить свое положение в момент отъезда из Парижа на русскую границу, указать свои знакомства и связи с русскими в Париже и других местах; в частности ставился вопрос о существовании между ними общества. В особенности следователи интересовались вопросом о том, как он «разумел» «революционерную пропаганду в России», и относительно «русской пропаганды» требовалось от него сообщение всех подробностей. Три относящиеся к этой теме вопроса Бакуниным формулируются так, что ясна их принадлежность Орлову, сиречь Николаю, а именно: первый вопрос: почему он желал революции в России?; второй вопрос: какого порядка вещей желал он на место существующего порядка?; и третий вопрос: какими средствами и какими путями думал он начать революцию в России?
Этими вопросами и определялось в значительной, если не в главной мере содержание «Исповеди».
В цитированном письме к Герцену от 8 декабря 1860 года Бакунин писал: «Письмо мое, расчитанное во-первых на ясность моего по-видимому безвыходного положения, с другой же – на энергический нрав Николая, было написано очень твердо и смело – и именно потому ему очень понравилось. За что я ему действительно благодарен, это что он по получении его ни о чем более меня не допрашивал».
Бакунин был произведен в офицеры в январе 1833 года, в возрасте 18 лет. Любовь, о которой он здесь говорит, вероятно была тем увлечением его кузиною Марией Воейковой, о котором он сообщал сестрам в письмах, относящихся к 1833 году и напечатанных в томе I настоящего издания. Но это увлечение у Бакунина скоро прошло, и в начале 1834 года он уже вспоминал о своем былом увлечении иронически. Вряд-ли оно было причиною его неуспеха и отправки в «маленький гарнизон». Ведь в училище он пробыл еще год после производства в офицеры. Основанная на семейных и товарищеских рассказах легенда о каком-то столкновении Бакунина с тогдашним главным начальником артиллерийского училища ген. И. О. Сухозанетом, в результате какового за непочтительный ответ начальнику Бакунин был до окончания офицерских классов переведен в одну из армейских артиллерийских бригад, квартировавших в Западном крае, не находит подтверждения в показаниях других источников, в том числе и самого Бакунина.
