Следователь.
Были ли попытки помешать Ельцину вернуться со своей дачи в Москву?
Крючков.
Ни в коем случае. Мы знали, что он выехал, мы хотя за ним и не следили, но были в курсе.
Следователь.
Были ли задействованы ваши вооруженные силы?
Крючков.
В Москве мы усилили охрану Кремля. Мы это сделали уже 19-го... Мы не были подготовлены. И утром 19-го мы не издавали никаких приказов. Все это было отложено на потом. И из всего, что наметили на 19-е, ничего не вышло. Мы сделали это позднее. Вот вы говорите: народ был против и т. п. Народ реагировал двояко. Первая реакция напоминала что-то чувства доверия, пробуждающихся надежд — призыву к забастовке люди не последовали. Где-то бастовали четыре шахты, в Республике Коми и возле Свердловска. А страна реагировала намного спокойнее, чем можно было себе представить. Однако на следующий день ситуация ужесточилась. И снова ведь в промышленности дело до забастовок не дошло, а только до митингов. Крупнейший был в Ленинграде, на это есть своя причина, а Москва в этом смысле показала себя слабее. Там было всего около 160 тысяч демонстрантов.
Следователь.
Отдавался ли когда-либо тайный или устный приказ на арест российского руководства?
Крючков.
Нет, ничего подобного не было.
Следователь.
Вам ведь звонили из российского руководства.
Крючков
. И я теперь могу вам сказать, что я на это ответил. Первое: мы знали, что в Белом доме находится известное число вооруженных людей. Я не могу сейчас назвать это число, оно вам будет известно. Это были люди, пришедшие по доброй воле, я думаю, что их действия были правильными. Но находились и такие, которые попросту хотели использовать ситуацию в своих целях.
Следователь.
Просило ли вас российское правительство, парламент об усилении охраны?
Крючков.
Нет, нужно спросить милицию, нас там не было. Но нам звонили постоянно: сейчас должен начаться штурм. Я все время отвечал: можете спать спокойно и отпустить спать остальных...
Следователь.
Вокруг Белого дома стояли же люди, защищавшие здание. А откуда у них могла возникнуть такая озабоченность?
Крючков.
Да, раздавались выстрелы по БТР. Не было бы этих выстрелов, танки и не стреляли в ответ.
Следователь.
Вопрос сейчас не в этом. Вы забегаете вперед.
Крючков.
Это вы забегаете. Я думаю, будет лучше, если мы продолжим в форме вопросов и ответов. 21-го вся военная техника была выведена из Москвы.
Следователь.
Почему?
Крючков.
Потому, что мы увидели, что это может привести к серьезной конфронтации. И 21-го мы в любом случае хотели избежать обострения обстановки.
Следователь.
А не было ли так: вы увидели, что ваши намерения потерпели полный крах?
Крючков.
Полного краха не было. Еще раз отчетливо выявилось, что порядок есть порядок и что его можно создавать. Все предприятия функционировали. И чрезвычайное положение доказало всем нам, что нигде нельзя вводить чрезвычайное положение — ни в Средней Азии, ни в республиках. Республики звонили нам и спрашивали: вводить ли нам чрезвычайное положение? На это я говорил: если обстановка спокойная, то вам не нужно этого делать.
Допрос Валентина Павлова. 30 августа
Следователь.
Валентин Сергеевич, признаете ли вы себя виновным в том обвинении, которое вам предъявлено?
Павлов.
Нет
Следователь.
По какой причине?
Павлов.
Прежде всего, потому, что не было никакого заговора. В этом отношении нельзя говорить о том, был ли он преступным или нет. Если что-то подобное было, то мне об этом ничего не известно.
Я не нуждался в дополнительной власти сверх той, которой я уже обладал. Президенту, вероятно, известно, что у меня было очень сильное желание отказаться от этой власти.
После повышения цен в апреле, 22 апреля, в тот день, когда отмечался день смерти, день рождения Ленина, Горбачев сказал мне: «Я тоже, вероятно, скоро буду стоять на Красной площади с плакатом в руках: «Долой Павлова!»
На это я сказал: «А я буду идти за вами с плакатом: «Большое спасибо моему президенту». И в этой шутливой форме я несколько раз выражал свое желание об отставке, и президент часто мне говорил: «Я знаю, что ты хочешь уйти».
С другой стороны, после заседания этого комитета мне не было предоставлено больше власти, чем я имел до сих пор...
Когда президента нет, то его функции исполняет вице-президент. Когда мы провожали президента в отпуск, то президент, в присутствии многих людей, сказал вице-президенту Янаеву: «Ты остаешься здесь и отвечаешь за все».
Так как Янаев все равно до заседания Верховного Совета был исполняющим обязанности президента, я дальше был обязан как премьер-министр выполнять указания исполняющего обязанности президента. Так что здесь нет никакого нарушения Конституции.
Янаев также заявил, что он берет на себя функции президента только до заседания Верховного Совета или до возвращения президента. В воскресенье вечером мы говорили о том, что нужно созвать Верховный Совет во вторник. Это предложение мы, Янаев и другие, сделали Лукьянову. Его ответ был таким, что чисто технически это невозможно, заседание состоится, по всей видимости, 16 сентября. И тогда все будет решено. Тогда мы все сказали: «Если это невозможно сделать во вторник, то самое позднее это нужно сделать в среду». Это значит: создавая комитет, мы думали, что нам необходимо два-три дня, чтобы созвать Верховный Совет. И тогда это было бы все автоматически узаконено. У власти останется или комитет, или Верховный Совет скажет, что нужно предпринять другие шаги.
Во время заседания, на котором был образован этот комитет, у меня начались уже очень сильные головные боли и очень поднялось давление, и я принял таблетки. Они называются «валиметон», или как-то по-другому, это средство, которое я регулярно принимаю, и они постоянно при мне.
Во время этих очень резких дебатов нам принесли еще кофе и к тому же немного алкоголя. Через какое-то время я, вероятно, потерял сознание. Моя охрана говорила мне, что они вынесли меня из комнаты отдыха, где я лежал на диване. Так что я, мягко говоря, не мог самостоятельно передвигаться. Они меня отнесли на руках в автомобиль. Участвовать в дискуссиях или решениях я был просто не в состоянии. Единственная моя активность состояла в том, что в понедельник вечером я смог с помощью моих врачей все же поехать на заседание Кабинета министров. Там люди должны были рассказать, что же они хотели, но мое состояние было, во всяком случае, не лучшее. Это правда. И я хотел бы обратить внимание на то, что я ничего не слышал о каком-то вводе войск, о штурме Белого дома или о чем-то еще подобном, о лишении власти российского руководства. Если об этом и велась какая-то дискуссия, то я был вообще не в состоянии ее воспринимать.
Следователь.
Когда слушаешь вас, то приходишь к заключению: вы целиком и полностью отрицаете свою вину.
Павлов.
Возможно, я уже и несу эту вину.
Следователь.
Могли бы вы это объяснить?
Павлов.
Во время заседания Кабинета министров я сказал: «Не должно быть допущено никакой конфронтации, никакой остановки предприятий, никакого кровопролития, никакого разбоя на улицах и в магазинах». Я мог бы присоединиться к другой стороне, которая защищала Белый дом.
Следователь.
Тогда бы вы были среди защитников Белого дома?
Павлов.
Вероятно. Но днем, как я знаю от своего врача, он пытался поставить меня на ноги — если вы это знаете, тогда вы должны представить, что это, собственно говоря, означает — давление 200:100.
Еще раз: единственное оправдание для меня — это мое состояние здоровья.
Следователь.
Из ваших прежних показаний следует, что вы были в курсе, что президент отказался подчиниться оказываемому на него давлению.
Павлов.
Группа, которая возвратилась из Крыма, сообщила: «Президент сегодня не в состоянии что-либо делать. И он отказался что-либо подписать. Он недееспособен, и с ним нельзя даже разговаривать». Так они говорили.
Среди прочего они рассказали, что они должны были ждать более часа, прежде чем он их принял, так что они видели его семью, которая выглядела так, будто была в очень большом шоке, как это большей частью бывает, когда в семье кто-то тяжело болен. У него были врачи. И только после того как врачи ушли, он был... он был не в форме. Он выгнал Плеханова (командира личной охраны). Он вообще не хотел с ним говорить. Он бушевал, и тот был вынужден просто оставить помещение. Вести с ним разговор было просто невозможно. Он был не в форме, не как нормальный человек. И из этого следовало, что он ничего не подписал.
