О том, как Рабле (а вместе с ним и Бахтин) осуществляет этот алхимический процесс, — в следующей статье.
Единая военная доктрина Фрунзе
Теоретические положения, внесенные Фрунзе в военное искусство, получили полное подтверждение в годы Великой Отечественной войны
Юрий Бардахчиев
Мы говорили в предыдущей статье о том, что в советской военной мысли 20–30-х годов сталкивались два радикально противостоящих друг другу представления о будущей войне: как о войне высокотехнологической, до предела насыщенной техникой, в которой человек будет играть лишь вспомогательную роль, и как о войне лихой, полупартизанской, где главной будет фигура парадоксально мыслящего, нестандартно поступающего народного командира.
Мы также упоминали о том, что во взаимном противоборстве находились не только эти две военные концепции сами по себе, но что они стали продолжением и проявлением конфликта совсем другого характера.
С одной стороны, этот конфликт был идеологическим: военно-политической идее о принесении революции в Европу «на штыках красных бойцов» противостояла другая идея, выраженная в словах популярной песни «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим».
А с другой стороны, это был политический конфликт в элите (Троцкий и его группа против Сталина и его группы).
При этом надо учесть, что позиции сторон не были абсолютно однозначны и неизменны. Например, после проигрыша в советско-польской войне 1920 года и после поражения венгерской революции Троцкий снял тезис о необходимости нести революцию «на штыках», и напротив, говорил о важности обороны в будущей войне. А его сторонник Тухачевский продолжал отстаивать эту идею до конца 30-х годов.
Одним из критических событий с точки зрения выработки новой стратегии Красной Армии стало военное совещание на XI съезде РКП(б) весной 1922 года. Это совещание должно было дать рекомендации для резолюции съезда по вопросам военного строительства, однако фактически оно вылилось в непримиримое столкновение двух военно-политических концепций, двух различных подходов к содержанию военной доктрины Советского государства, его Вооруженных Сил.
Прежде чем описать это столкновение позиций, сделаем одно отступление.
XI съезд был последним, на котором выступал Ленин: здоровье больше не позволяло вождю революции практически участвовать в руководстве политикой страны. Однако к этому съезду Ленин задолго готовился и в ходе его использовал все политические и организационные механизмы, чтобы были приняты нужные ему решения. И, в частности, решение о назначении Сталина Генеральным секретарем ЦК РКП(б).
По этому поводу есть множество как заблуждений, так и сознательных инсинуаций. Одни утверждают, что Ленин не понял важности этого поста в руководстве и «упустил» утверждение на этот пост Сталина. Другие говорят, что Сталин заручился поддержкой Каменева и Зиновьева для утверждения своей кандидатуры, и потом коварно «убрал» их, чтобы скрыть следы этого сговора.
Последние исторические изыскания ставят все на свое место. И позволяют утверждать, что должность Генерального секретаря была создана в рамках проводившейся Лениным реорганизации системы управления партией, и что создавалась она именно под Сталина.
К этому времени разногласия между Лениным и Троцким приобрели очень глубокий характер, однако они еще были скрыты от основной массы актива партии. И Ленин, видимо, не желал заставлять партию делать выбор, выражая Троцкому политическое недоверие посредством голосования на съезде.
Однако для высшей политической и военной прослойки партийных активистов эти разногласия были явными. Именно поэтому на военном совещании — а армия, как известно, была «вотчиной» Троцкого — развернулся почти открытый конфликт между Фрунзе, сторонником и учеником Ленина, и председателем РВС Троцким — по важнейшим вопросам военного строительства.
Фрунзе обладал громадным авторитетом в Красной Армии и как полководец, и как один из первых советских военных теоретиков (недаром в 1924 году он стал начальником Штаба РККА и начальником Военной академии — одновременно с работой заместителем председателя РВС республики, то есть Троцкого).
С. М. Буденный, который был участником этого военного совещания 1922 года, в своих мемуарах «Пройденный путь» писал: «Его (Троцкого) взгляды на военный вопрос были прямо противоположны взглядам Фрунзе. Все мы были буквально поражены: то, что он утверждал, противоречило марксизму, принципам пролетарского строительства Красной Армии.
«О чем он говорит? — недоумевал я. — Или ничего не понимает в военном деле, или умышленно запутывает предельно ясный вопрос».
Троцкий заявлял, что марксизм, мол, вообще к военному делу неприложим, что война — это ремесло, совокупность практических навыков и потому не может быть науки о войне. Он обливал грязью весь боевой опыт Красной Армии в гражданской войне, говоря, что нет там ничего поучительного.
Характерно, что в течение всей речи Троцкий ни разу не сослался на Ленина. Он обходил тот общеизвестный факт, что Владимир Ильич — создатель учения о войнах справедливых и несправедливых, создатель Красной Армии, что он руководил обороной Советской Республики, разрабатывал основы советской военной науки. А ведь, отмечая в тезисах необходимость решительных наступательных действий и воспитания воинов в духе высокой боевой активности, Фрунзе опирался именно на труды В. И. Ленина, в частности руководствовался его речью на VIII съезде Советов.
Выходило, что не Фрунзе «опровергал» Троцкий, а Ленина!».
Каковы же были установки Фрунзе относительно построения Красной Армии, установки, которые так жестко отвергал Троцкий?
В строительстве новой армии советскому государству приходилось идти неизведанным путем. Не было понимания характера будущей войны и представления о способах её ведения, не было готовых рецептов строительства и подготовки вооруженных сил. Отсутствовали новые уставы, другие основополагающие документы. Остро стоял вопрос создания военной промышленности — а для этого надо было иметь представление, какие рода войск и какую военную технику развивать. Неясно было, отличается ли чем-нибудь Красная Армия от армий буржуазных стран, чем она должна руководствоваться в идейно-политическом отношении.
На основе обобщения опыта Первой мировой и Гражданской войн М. Фрунзе написал труды по важнейшим вопросам военного строительства: «Реорганизация рабоче-крестьянской Красной Армии» (1921), «Единая военная доктрина и Красная Армия» (1921), «Военно-политическое воспитание Красной Армии» (1922), «Фронт и тыл в войне будущего» (1924), «Ленин и Красная Армия» (1925).
И уже к 1922 году у Фрунзе сложилось представление о необходимости создания единой военной доктрины Красной Армии, в которой идеологические вопросы были бы тесно увязаны с военно-техническими, организационными, мобилизационными и военно-промышленными. Фрунзе также сумел дать научное определение военной доктрины: «Единая военная доктрина есть принятое в армии данного государства учение, устанавливающее характер строительства вооруженных сил страны, методов боевой подготовки войск, на основе господствующих в государстве взглядов на характер лежащих перед ним военных задач и способа их разрешения, вытекающих из классового существа государства и определяемых уровнем развития производительных сил страны».
Фрунзе заявлял, что Красная Армия должна строиться и функционировать на совершенно иных — идеологических — основаниях, каких нет в армиях буржуазных стран. Он утверждал, что внутренние свойства Красной армии, ее революционный дух, ее боевой порыв являются «проявлениями классовой природы руководивших в ней пролетарских элементов».
То есть Фрунзе прямо требовал, чтобы социалистическое народное государство имело именно народную армию, а не армию кастовую, оторванную от народа. Фрунзе считал, что лишь такая армия способна постигать интересы и чаяния народа и защищать эти интересы до последней капли крови. И что лишь народная армия будет пропитана тем воинским духом, который позволит победить любого врага.
Конечно, это не значило, что народная армия не должна быть высокопрофессиональной — на этом Фрунзе постоянно настаивал, требуя вслед за Лениным учиться военному делу, поддерживать в Красной Армии высокую боевую готовность, готовить её к активным и решительным действиям.
При этом троцкистскую идею «революции на штыках» Фрунзе не принимал. Еще осенью 1921 г. он утверждал, что надеяться на поддержку иностранного пролетариата в будущей войне неразумно. Фрунзе считал, что «вполне вероятным является факт появления перед нами противника, который очень туго будет поддаваться доводам революционной идеологии». Поэтому, писал он, в расчетах будущих операций главное внимание необходимо уделить не надеждам на политическое разложение противника, а возможности «активно физически раздавить его».
