СРАЗУ ЖЕ после начала военного решения «польской» проблемы, когда германские пикировщики воем воздушных сирен наводили на поляков первые страх и тоску, Гитлеру из-за рубежа пришла гневная телеграмма..
Его бывший соотечественник, промышленный магнат, а теперь эмигрант Фриц Тиссен, знакомый с Гитлером с января 1931 года и много поспособствовавший его приходу к власти, до глубины души оскорбился тем, что Гитлер начал войну…
Но возмущала Тиссена не война как таковая, а то, что Гитлер повел немцев на Польшу и тем вступил в конфликт с Англией и Францией.
Тиссен спешно и тайно эмигрировал и написал Гитлеру открытое письмо:
«Я напоминаю Вам, что Вы, конечно, не послали Вашего Геринга в Рим к святому отцу или в Доорн (голландский город, куда удалился Вильгельм Второй. — С. К.) к кайзеру, чтобы подготовить обоих к предстоящему союзу с коммунизмом. Тем не менее Вы все же внезапно вступили в такой союз с Россией, то есть совершили шаг, который Вы сами сильнее, чем кто-либо другой, осуждали в своей книге «Майн кампф» — старое издание, стр. 740—750. Ваша новая политика, господин Гитлер, толкает Германию в пропасть и приведет немецкий народ к катастрофе. Вернитесь обратно, пока это еще возможно. Вспомните о Вашей клятве, данной в Потсдаме».
Прошло менее года, и пакт с русскими позволил решить на континенте ряд важнейших проблем так, как этого не предполагал и сам Гитлер…
Главное — он теперь контролировал большую часть континентальной Европы и не испытывал давления Франции.
С часа тридцати пяти минут ночи 25 июня пушки на Западном фронте молчали.
Однако тем громче теперь звучали в мозгу мысли, раздумья, замыслы…
Начался июль…
Фюрер вспомнил, как приехал в Компьен для переговоров с французами в сопровождении Геринга, Кейтеля, Редера, Браухича, Риббентропа и Гесса и рядом с «историческим вагоном» увидел на земле мемориальную плиту…
Поодаль толпилась группа журналистов, рядом были соратники, он был в отличном настроении и, ради любопытства подходя к плите, улыбался.
На плите значилось:
«Здесь 11 ноября 1918 года была побеждена преступная гордость германской империи, поверженной свободными людьми, которых она пыталась поработить»…
К фюреру подошли остальные, стояли, освещенные ярким июньским солнцем, молча читали…
Потом он весь вспыхнул от гнева и воспоминаний, зло оглянулся на почтительно толпящихся своих и «нейтральных» писак и в полном сохраняющемся безмолвии прошелся по этой плите…
Затем он вошел в вагон, сел в кресло Фоша, и через несколько минут ввели французов — генералов Хунтцигера, Паризо, Бержере, вице-адмирала Лелюка и бывшего посла в Польше Ноэля…
Кейтель начал зачитывать условия перемирия… Гитлер вдруг резко встал, Кейтель умолк…
— Продолжайте, Кейтель, — приказал он тогда. — Я возлагаю функции главы нашей делегации на вас. Заканчивайте и напомните им, — он коротко кивнул в сторону французов, — что этот проект окончательный и должен быть принят или отвергнут как единое целое…
После этого он вышел из вагона…
С ЭТОГО момента прошло менее полумесяца, но от скольких поводов для головных болей он уже избавился… Но множество их еще оставалось, и возникал естественный вопрос — куда дальше?
На первый взгляд ответ на этот вопрос лежал на поверхности — дальше надо было высаживаться в Англии, поскольку Англия устами Черчилля от мира с Германией отказывалась…
Фюреру как-то рассказывали, что в первую военную зиму 39/40 года лучшим подарком для любой знатной леди в Лондоне была… луковица. Лук в метрополию возили из Египта, связь с которым теперь осложнялась, а выращивать лук в самой Англии было уже не по сезону…
Проблемой стала и традиционная яичница с беконом — в Англии не было яиц…
К середине 40-го года все, однако, как-то налаживалось… Увеличивались поставки из США— к радости и выгоде заокеанских производителей продовольствия…
Да, с Англией надо было решать все как можно скорее, а для этого надо было решаться…
Но об английский «порог» однажды уже споткнулся такой неглупый и решительный человек, как Наполеон… С тех пор, конечно, изменилось многое… Император французов не оценил потенциала корабля, не зависящего от направления и силы ветров — парохода. А ныне в распоряжении фюрера были даже тысячи самолетов…
Однако Ла-Манш оставался Ла-Маншем, а британский флот — британским флотом…
Гитлер, раздумывая над этим, горько усмехался про себя — ирония судьбы и традиция англосаксонского коварства: Наполеона, как и его самого, втравила в войну с собой сама Англия…
И отличие было лишь в том, что теперь к Англии присоединяется еще и Америка… А, впрочем, скорее наоборот — Америка пристегивает к себе на поводок английского льва…
Да, еще и Америка…
И еще оставался неопределенным фактор России… Фюрер ставил себя на место Сталина и прикидывал — что бы сделал, если бы Германия ринулась на Остров? У рейха сильны люфтваффе, но как раз эта его сила подвергнется в случае десантных операций наибольшим ударам врага.
Тогда для русских было бы, пожалуй, выгодным и своевременным открыть «второй фронт»… Рейх и так уже вынужден растягивать силы вермахта по большим пространствам континента, концентрировать силы на двух противоположных направлениях невозможно…
Так выгодно русским ударить рейху в спину или нет?
Он был удовлетворен в целом невмешательством России в ситуацию нынешних мая и июня и ценил это… Но русские только-только отряхнулись от пота и крови «финской» кампании… Конечно, им там пришлось и объективно трудно, но конфузов у Красной Армии оказалось намного больше, чем это может позволить себе уважающая себя армия, желающая, чтобы ее уважали и другие…
И все же хорошо, что русские ему не помешали… Ведь и польский его успех не был бы таким быстрым, если бы его не окрыляла мысль о том, что войны на два фронта он может не бояться.
Но все же — надо ли опасаться русского удара в случае дальнейшей войны с Англией?
Или лучше ударить по ним самому?
Россия… Русские… Сталин…
Теперь, когда на Западе все уже было кончено, фюрера очень раздражало поведение Сталина в Бессарабии, точнее — в Северной Буковине. Эта область Южных Карпат никогда не принадлежала России, зато всегда входила в состав исконных владений австрийской короны, там издавна жило много немцев — чуть ли не каждый десятый житель тех благодатных, поросших благородными буковыми лесами мест, говорил на немецком языке.
Много немцев было и в Бессарабии, и вот теперь почти всем им придется покидать родные гнезда, переселяться— как это уже сделали немцы с Волыни…
Конечно, на Буковине треть составляли украинцы-русины, а вторую треть — румыны… Но в третьей-то трети немцы шли на втором месте после — ха! — евреев. Эти хорошо устроились и здесь, составляя 13 процентов населения. На немцев же приходилось восемь процентов — не так уж и мало…
Конечно, занятый русскими Кишинев — это сфера русского права, но Черновцы, отобранные русскими у румын, в эту сферу входят вряд ли…
Когда 23 июня Риббентроп пришел к нему с сообщением о том, что русские предъявляют требования к румынам по Бессарабии, он был поражен…
Риббентроп тогда сообщил:
— Мой фюрер, русские, увы, намерены поставить нас перед фактом!
— То есть, если я вас верно понял, Риббентроп, они предварительно не запрашивали нашего согласия?
— Увы, нет. Зато румынский король вопит о помощи в связи с русским ультиматумом!
— Что же, посоветуйте ему не вопить… Бессарабия все же раньше принадлежала русским…
— Русские требуют и Буковину!
— Но там ведь живут немцы! Это же бывшие австрийские земли.
— Да… Правда, немцы там в явном меньшинстве, а русинов — треть…
— Ну что же, пусть румыны отдадут им и Буковину, а немцев придется переселять, однако…
Фюрер умолк, покачал головой и закончил:
— Однако я ошеломлен… Этот шаг Сталина я могу рассматривать как признак русского натиска на Запад… И это уже — вне наших договоренностей…
Риббентроп, не отвечая, просто промолчал…
ОДНАКО отмахнуться от изменений на Востоке не удавалось… Русские укрепились в Прибалтике, вышли к границам Восточной Пруссии, а вернув Бессарабию, приблизились к Плоешти, то есть к румынской нефти… С началом войны эта нефть стала для фюрера воистину животворной, и даже потенциальная угроза ей раздражала…
Да, мысли не уходили, не уходило и раздражение…
Раздражал и русский нажим в экономических отношениях… Не успели русские заключить с рейхом пакт, не успели переварить свой «польский» успех, невозможный без успехов вермахта, как список их требований поставок начал расти и расти…
25 октября 39-го года в рейх приехала комиссия наркома черной металлургии Ивана Тевосяна. Он хорошо знал Германию, а в Германии хорошо знали его еще с тех пор, как «Шварц Иван» (так прозвали немцы южанина-брюнета) стажировался у Круппа.
