случае Сирии последовательно блокирует их в ООН.
При этом Россия пока не ввязывается в обычное для СССР лобовое противостояние с Западом, которое традиционно инициировалось режимами БСВ, а по таким вопросам, как сирийская химическая или иранская ядерная программа, выступила единым фронтом с «мировым сообществом», расходясь со странами западного блока лишь в частностях. Подписание в июле 2015 года соглашения «Шестёрки» переговорщиков с Ираном без активного участия Москвы не было бы возможным и для возвращения к этому соглашению, из которого президент США Дональд Трамп вывел Соединённые Штаты, Россия сменившему его президенту Джозефу Байдену важна.
Присутствие России в G-8 до украинского кризиса 2014 года, начала по инициативе администрации президента США Барака Обамы новой «холодной войны» и в G-20 позволяло ей координировать ближневосточную политику с государствами развитого мира теснее, чем когда бы то ни было в период после Октябрьской революции. Переориентация отечественной политики на БРИКС и ШОС в рамках «разворота на Восток» стала ответом на антироссийский курс стран НАТО и ЕС. В то же время это именно российская политика и с этим связаны её расхождения с политикой США и ЕС, в основном объективные, хотя иногда имеющие личностную или ведомственную основу.
Дестабилизация и радикальная исламизация арабских стран, победа талибов и рост производства наркотиков в Афганистане, деятельность Саудовской Аравии и Катара как центров обеспечения и координации радикальных исламистов на Северном Кавказе и в других российских регионах, перспективы утечки за пределы Пакистана составляющих его ядерного комплекса относятся к главным ближневосточным угрозам России. Это же можно сказать об опасности радикальной исламизации Центральной Азии и надвигающейся из Афганистана «Центральноазиатской весне».
В то же время отечественные инициативы на Ближнем и Среднем Востоке, как правило, имеют инерционный характер – по крайней мере за пределами непосредственной сферы интересов президента Путина. Часть этих инициатив связаны с традицией внешнеполитических ведомств и международных организаций, не имеющей отношения ни к российским интересам, ни к региональной реальности. Именно к этой категории относятся ближневосточное урегулирование, конференции по правам человека и миротворческие миссии ООН, а также вопрос безъядерной зоны на Ближнем Востоке.
Нужно отметить, что российские интересы в регионе, в том числе в вопросах транзита энергоносителей Прикаспия и Центральной Азии, более или менее вежливо игнорируют не только конкуренты, но и партнёры Москвы, включая Турцию, Азербайджан и Туркменистан. Мировой экономический кризис временно повысил интерес «мирового сообщества» к России как источнику финансов – до введения в её отношении санкций США и ЕС. Успешные попытки втянуть российское руководство в затратные проекты провела Турция – в свою энергетическую инфраструктуру (АЭС «Аккую» и «Турецкий поток»). Эти проекты не стали жертвами обострения отношений Москвы и Анкары ни после уничтожения турецкими ВВС российского самолёта в ноябре 2015-го, ни после Карабахской войны 2020 года.
Лоббирование арабских стран и Ирана включает преимущественно сферу поставок вооружений и военной техники и активно поддерживается профильными отечественными ведомствами. Поставки оружия, запчастей и комплектующих Ливану, Сирии и Ирану, как правило, сопровождаются возражениями Израиля, столь же традиционными, сколь бесполезными – за редкими исключениями. С другой стороны, «ядерная сделка» с Ираном «Шестёрки» позволила реанимировать поставку Тегерану С-300, а угроза воинскому контингенту ВКС РФ в Сирии со стороны Турции привела к поставке в Латакию комплекса С-400 (хотя Турция, несмотря на все возражения США, С-400 тоже получила).
В то же время контакты на высшем и среднем уровнях российского истеблишмента с руководством стран региона создают систему сдержек и противовесов, в достаточной мере напоминающую построенную странами западного мира. Именно эта система наряду с геополитической и экономической реальностью, корпоративными и ведомственными интересами, фобиями, стереотипами, а также личными предпочтениями и наработанными системами связей и создают то, что можно назвать отечественной ближневосточной политикой. Причём в ряде случаев политика эта, при всей её взвешенности, торпедируется волюнтаризмом местных лидеров.
При этом политика России на БСВ мало чем похожа на последовательную советскую – в чём можно найти и положительные и отрицательные стороны. Она не повторяет и не может копировать её по определению. Необходимых для этого резервов – технических, финансовых и кадровых – сегодня не существует не только у Москвы, но и у всех вместе взятых стран Запада, Китая, Индии, государств Юго-Восточной Азии, Кореи и Японии, которых всё, происходящее на Ближнем и Среднем Востоке, так или иначе касается. Новое время – новые песни…
За время, прошедшее с 60–80-х годов – пика региональной активности СССР, произошёл не только распад социалистической системы и нашей страны. Сам регион изменился коренным образом. Численность его населения выросла в разы. Проблемы увеличились на порядок. Элита деградировала. Конфликтный потенциал реализовался в войнах и внутренних столкновениях, последствия которых сопоставимы с проблемами, возникшими в Европе по окончании Второй мировой войны. БСВ, за немногими исключениями, не обладает и в обозримой перспективе вряд ли будет обладать промышленной, интеллектуальной и аграрной базой, которая позволила возродить послевоенную Европу. Скорее следует ждать нескольких десятилетий государственных переворотов, революций, этнических и конфессиональных чисток, гражданских войн, межгосударственных конфликтов там, где отечественные специалисты строили металлургические заводы и плотины…
Поставки отечественной военной и гражданской техники остались памятником активности нашей страны в арабском мире второй половины ХX века. Кстати, эти мегапроекты в значительной мере обанкротили Советский Союз, подготовив его распад. По самым приблизительным подсчётам, страны «социалистической ориентации» и государства «третьего мира», бо́льшая часть которых располагались на Ближнем и Среднем Востоке и в Африке, остались должны Москве более $ 160 млрд – значительно больше, чем весь внешний долг СССР и России. Особая история – долги по военно-техническому сотрудничеству. Не существует ни одной ближневосточной страны, бывшей партнёром СССР, которой российскому руководству не пришлось бы списывать в Новейшее время многомиллиардные долги с тем, чтобы начать с ней сотрудничество «с чистого листа». Трудно сказать, насколько это было оправданно – разве что оправданием служит то, что денег России всё равно никто бы никогда не вернул. Однако бескорыстие такого рода хорошо до определённых пределов, и пределами этими являются стратегические интересы России.
Присутствие на Ближнем и Среднем Востоке «любой ценой» можно было оправдать в период глобального противостояния сверхдержав, когда соперничество возглавляемых ими идеологических систем могло перерасти в военное противостояние. Задача эта перед Российской Федерацией более не стоит. Её безопасность зависит от положения на постсоветском пространстве: в Закавказье, Центральной Азии и на Украине в куда большей мере, чем от ситуации на БСВ. Вопрос вопросов при этом, зачем и по каким именно направлениям расходовать ограниченные ресурсы страны. Вложения Китая окупаются всегда и везде. Европы и США – почти всегда. Да и размеры их
