многих либералов запретили показывать на экранах. Стране угрожает опасность, Россия окружена врагами, Россия как осажденная крепость — таковы на данный момент лейтмотивы телевидения, радио и прессы, и они могут иметь опасные последствия, на чем мы позже более детально остановимся. Представление КГБ элитой советского общества не только опасно, но и попросту противоречит историческим фактам, из которых далеко не все обнародованы, поскольку центральное управление КГБ, открыв свои архивы на короткий срок, в начале 1990-х годов снова их закрыло. «Чекисты всеми средствами пытаются держать правду под замком», — жаловался Никита Петров из правозащитной организации «Мемориал» [55].
В «Черной книге КГБ» бывший сотрудник Комитета Василий Митрохин и британский эксперт по секретным службам Кристофер Эндрю впечатляюще описали внутренние, типичные для системы слабые места службы: даже прослушивание западной поп-музыки рассматривалось как большая опасность для страны и строго контролировалось, на что отводились большие ресурсы. Аппарат КГБ беспомощно увязал в нереалистичных планах: как, например, завербовать Вилли Брандта [56], Оскара Лафонтена [57] и других европейских политиков. Подобные безумно смелые проекты возникали из основного убеждения КГБ, что каждый может быть подкуплен или стать жертвой шантажа.
Поскольку КГБ на свободном Западе легче удавалось вербовать агентов, чем западным секретным службам в контролируемых обществах Варшавского Договора, Лубянка никогда не страдала от недостатка информаторов. Зато ей не хватало способности правильно оценить и использовать полученную информацию. Из страха впасть в немилость к политическому руководству служба безопасности еще при Сталине и Хрущеве опасалась делать все необходимые выводы из своей информации. Во времена «холодной войны» КГБ с большей охотой склонялся к теории заговоров, в чем его преемница ФСБ, по всей видимости, ему подражает. Так же, как когда-то, во время Пражской весны [58], Советский Союз предполагал, что за событиями тех дней стоят американские агенты, и ни в какую не позволял убедить себя в обратном, так и сегодняшние правители Кремля видят в украинской революции 2004 года происки Запада, а не результат собственной попытки установить свое правление в Киеве через участника предвыборной кампании — ставленника Москвы. Именно это колоссальное бегство от реальности не дает системе Путина сделать жизненно важные выводы из собственных ошибок.
В первые два года после распада Советского Союза около 3 млн сотрудников КГБ были уволены. Большая часть из них переходит в экономику. Там они, с одной стороны, приучаются ценить приятные стороны и комфорт западной жизни, становясь приверженцами экономического либерализма. Однако, с другой стороны, они остаются под властью своего прежнего, националистического образа мышления, под влиянием тех сведений о противнике, что вдалбливали им замполиты времен Советского Союза. Классический агент секретной службы — не левый и не правый, он находится по ту сторону любой политики в традиционном смысле, она для него — всего лишь борьба за власть.
Идеология, убеждения и принципы в такой специфической организации, как КГБ, являются не чем иным, как камуфляжем или дымовыми шашками, используемыми при необходимости, все это в случае надобности можно менять по собственному усмотрению [59]. Имеется множество косвенных доказательств того, что между агентами госбезопасности, перешедшими в экономику, и их действующими коллегами сохранились тесные связи, которые не всегда носят законный характер. Служба безопасности замешана в большом числе скандалов; еще в 1997 году немецкие правозащитники установили, что мафия и часть ФСБ вступили в «симбиотические отношения ради взаимной выгоды» [60].
«Служба безопасности снова стала играть огромную роль во всех сферах общественной жизни», — свидетельствует эксперт по КГБ Чесноков. Еще в августе 2000 года, за пять месяцев до первой победы Путина в президентских выборах, Чесноков заявлял о близящемся захвате власти [61]. То, что сегодня воспринимается как успешно воплощенное в жизнь руководство к действию, было предсказано им еще тогда:
— тайное, а иногда и явное, разделение собственности;
— восстановление так называемых «первых отделов», то есть отделений службы безопасности на государственных предприятиях и в организациях, посредством которых во времена Советского Союза КГБ контролировал все области общественной и личной жизни;
— восстановление и расширение системы доносчиков среди населения, которые контролируют своих сограждан;
— активизация и модернизация службы госбезопасности, в частности при помощи обширного, «профилактического» шпионажа за гражданами, прежде всего теми, которые попали в поле зрения спецслужб;
— восстановление потерянного за последние десять лет контроля над СМИ как одного из действенных рычагов манипуляции сознанием людей;
— создание действующей системы контроля Интернета.
Даже если, по крайней мере до сих пор, сбылись не все прогнозы Чеснокова, тенденция подмечена верно. Эксперт по КГБ заходит настолько далеко, что проводит параллели между «партией Андропова», как он называет огромный аппарат доносчиков, в составе которого насчитывалось 26 миллионов человек, и самыми активными приверженцами Путина — главным образом членами господствующей в Кремле партии, «Единой России». Доносчики на жаргоне КГБ назывались «сексотами», что означает «секретные сотрудники» и приблизительно соответствует тому, что в ГДР называлось IM (inoffizielle Mitarbeiter) — неофициальные сотрудники службы государственной безопасности. Вербовка этих тайных сотрудников ФСБ, считает Чесноков, снова доходит до масштабов времен Советского Союза. Тезис о «партии Андропова» как «партии Путина», возможно, несколько преувеличен. Но то, что Служба безопасности является значительной опорой для системы Путина, — факт. Без «агентуры», то есть сети тайных сотрудников, борьба против «бандитизма» была бы невозможна, предупреждал президент еще в марте 2000 г. [62]
Как и во времена Советского Союза, в Москве снова в каждом доме «старшие» ответственны за сообщение органам обо всем «необычном» на лестничных площадках и в квартирах, в том числе о подозрительных новых соседях либо гостях. В Саратове, городе на берегу Волги, улицы и придомовые территории находятся под наблюдением добровольцев — контролеров по охране окружающей среды [63]. В Екатеринбурге на Урале, как и при Советском Союзе, патрулируют дружинники — добровольные помощники милиции. Врачи одной из частных московских клиник жалуются на строгий контроль со стороны ФСБ, особый интерес для которой представляют диагнозы и результаты исследований: медработники посылают анализы крови на СПИД, обязательные для иностранцев, под другими именами, чтобы обеспечить анонимность своих пациентов [64]. В более чем ста московских вузов 10 тыс. добровольцев после прохождения ускоренной подготовки в милиции должны следить за своими товарищами и обеспечивать порядок [65].
Такое повышение бдительности имело свои последствия. В январе 2006 года ФСБ сообщает о большом успехе: спустя шесть месяцев слежки служба в результате «беспрецедентной операции» «разоблачила» четырех британских дипломатов, действовавших как «шпионы». Эта история не сходит с экранов. Несмотря на то, что ФСБ запутывается в абсурдных противоречиях, решающим оказывается, очевидно, застревающий у людей в сознании посыл: британцы наверняка финансировали
