На протяжении всего визита советской делегации Эйзенхауэр проявлял по отношению к ней предупредительность. Он старался создавать для переговоров благожелательную атмосферу и в общем стремился предстать как деятель, желающий конструктивных отношений между США и СССР.
Подобные намерения Эйзенхауэра отразились и в том, что он пригласил главу Советского правительства, а также сопровождавших его лиц в свою загородную резиденцию — Кэмп-Дэвид, где беседы продолжались. Эта резиденция находится примерно в 75 километрах от Вашингтона и расположена в лесистой местности на восточном склоне горного кряжа Катоктин на высоте около 1100 метров. Резиденция состоит из нескольких деревянных коттеджей, выкрашенных в зеленый цвет, и обнесена высокой изгородью из металлической сетки с натянутой поверх нее колючей проволокой. Чем не крепость?
Основной коттедж представляет собой простой одноэтажный деревянный дом с небольшим центральным залом посредине и несколькими спальнями в крыльях. В зале имеется массивный камин.
Впервые это дачное место стало использоваться в качестве загородной резиденции президента в начале второй мировой войны при Рузвельте. Он назвал ее «Шангри-Ла» по имени вымышленной страны вечной молодости, о которой повествует пользовавшийся в свое время большой популярностью роман писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт».
Рузвельт часто, особенно летом, выезжал в эту загородную резиденцию, чтобы уединиться и отдохнуть там от городской суеты и насыщенной влагой духоты Вашингтона. Его преемник Трумэн, напротив, ездил туда редко.
Эйзенхауэр возобновил использование резиденции, переименовав ее в Кэмп-Дэвид (что по-русски значит «лагерь Дэвида») в честь своего внука. С тех пор она сохраняет это название. Вообще у американцев существует какая-то тяга давать названия даже отдельным местам, где стоят два-три дома, а то и вовсе один. Они с легкостью их и меняют. Иногда видишь небольшой домик, у нас бы его назвали просто «хатой». А в США название домишка — «Золотая скала» только потому, что рядом с ним лежит какой-то коричневый камень высотой не больше двух метров.
В Кэмп-Дэвиде американские президенты нередко принимают зарубежных гостей, в том числе на высшем уровне. Эта резиденция соответствующим образом приспособлена для такого рода встреч, в чем я неоднократно имел возможность убедиться.
Любопытны эпизоды, относящиеся к визиту Хрущева в Вашингтон. Как-то перед началом намеченной беседы на самом высоком уровне — Хрущев еще не подошел — Эйзенхауэр присоединился к моему разговору с Даллесом. Президент пожаловался:
— У меня здоровье стало пошаливать.
Выглядел он действительно каким-то усталым. Потом добавил:
— Непорядок с сердцем. Оно стало меня подводить, и с этим теперь приходится считаться.
Мы с Даллесом сочувственно молчали, а он продолжал:
— Если бы я немного получше знал медицину, то мог бы избежать инфаркта, который недавно перенес. Оказывается, надо было перед сном выпивать рюмку коньяку.
При этом он улыбнулся. И чтобы показать, что все это он говорил вполне серьезно, поспешил сослаться на авторитет:
— Это не мое мнение. Так считает мой лечащий врач — известный американский кардиолог профессор Уайт.
Академик Е. И. Чазов как-то сообщил мне, что Уайта он хорошо знал как крупного специалиста. Этот врач помогал президенту некоторое время бороться с тяжелой болезнью. Однако сердечный недуг не оставил Эйзенхауэра. Вскоре он и свел его в могилу.
Перед отъездом из Вашингтона в связи с завершением визита в США глава Советского правительства пригласил Эйзенхауэра и ряд министров его администрации на обед в наше посольство.
Моей соседкой по столу оказалась супруга президента Мэмми, как ее несколько фамильярно и нежно называли американцы. Она доброжелательно высказывалась о советских людях:
— Вы много пережили. Вам было очень трудно в годы войны — мы это хорошо знаем. Мы знаем, как много жертв принесли вы для победы.
Тем не менее и она отдала дань политической моде, принятой в США и в те времена, да и сегодня тоже.
— Но Советский Союз, видимо, ставит целью навязать силой другим странам свои порядки. Об этом у нас часто пишут. Так думают многие в США. Правда ли это?
Нелепая выдумка, культивируемая в США, как видно, дошла и до дам «высшего света».
Естественно, моей соседке в соответствующей форме пришлось разъяснить истинное положение вещей в вопросе о соблюдении принципа невмешательства во внутренние дела других стран. Я также сказал:
— Советский Союз строго следует этому принципу в своей внешней политике. Не верьте всяким выдумкам о нашей стране.
Мэмми реагировала на это своеобразно. Она с подкупающей непосредственностью заметила:
— У нас почему-то о том, что вы сказали, совсем не пишут. Да и в Библии про это я тоже не читала. Библия — моя настольная книга.
Мне не оставалось ничего другого, как, сохраняя серьезность, в этом вопросе поддержать собеседницу:
— В Библии об этом, — сказал я, — действительно ничего не написано.
В целом затрагивавшиеся и Эйзенхауэром, и другими представителями администрации во время этой встречи вопросы обсуждались в том ключе, в каком все происходило на состоявшихся ранее переговорах. Вместе с тем мы отмечали, что наши гости несколько смелее высказывались о важном значении союзнического сотрудничества США и СССР в борьбе против общего врага в годы войны, о том, что налаживание устойчивых отношений между двумя странами отвечало бы интересам их народов, служило бы делу мира.
Что касается итогов самого визита, то он прошел в общем в деловой обстановке, хотя реального сдвига в отношениях не произошло. Это и отразил дух совместного итогового документа.
Запоздалое прозрение Эйзенхауэра
Вскоре, однако, произошло событие, которое привело к осложнению в советско-американских отношениях. Негативным образом сказалось оно в какой-то степени и на международной обстановке. Это событие оставило определенный, далеко не положительный след также в биографии Эйзенхауэра как государственного деятеля. Речь идет о вторжения 1 мая 1960 года в воздушное пространство СССР американского шпионского самолета У-2, сбитого советскими ракетчиками в районе Свердловска.
Факт преднамеренной, спланированной провокации был налицо. Его подтвердил и пилот этого самолета Пауэрс. Но Вашингтон вел себя вызывающе, пытаясь отрицать очевидное. Уж очень не хотелось администрации и лично президенту брать на себя ответственность за провокацию. Хотя стало ясно, что ответственность за все это падает и на президента.
Советский Союз справедливо требовал от правительства США извинения за совершенную им преступную акцию. Он так и поставил» вопрос на предварительной встрече глав правительств СССР, США, Англии и Франции, состоявшейся 16 мая в Париже, куда они съехались в соответствии с ранее достигнутой договоренностью для проведения совещания на высшем уровне.
О напряженности момента можно судить по обстановке, в которой проходила эта встреча.
В зале заседаний собрались главы делегаций. Первым вошел Хрущев, а с ним — министр обороны Малиновский и я. Сразу мы направились к своим местам. Стоя у стола, поджидали остальных.
Через две-три минуты вошел Эйзенхауэр со своими министрами. Он сделал было движение от своего места, чтобы направиться к главе Советского правительства. Но, встретив его холодный, я бы сказал, леденящий взгляд, все понял и остановился. Взаимные приветствия не состоялись. И два деятеля даже не пожали друг другу руки.
Президент Франции де Голль и глава английского правительства Макмиллан обменялись с участниками встречи обычными рукопожатиями с соблюдением необходимой корректности.
В целом вся эта своеобразная увертюра оказалась плохим предзнаменованием. Вовсе не требовалось дара троянской Кассандры,[20] чтобы предсказать эвентуальный исход встречи. А ведь она при нормальных условиях могла бы в какой-то мере способствовать смягчению отношений между четырьмя державами, снижению международной напряженности.
После нескольких слов, произнесенных де Голлем, слово взял Хрущев. Он сказал:
— Совещание может начать свою работу в том случае, если президент Эйзенхауэр принесет свои извинения Советскому Союзу за провокацию Пауэрса.
Эйзенхауэр еле слышным голосом, скорее для себя, чем для других, заявил:
— Подобных извинений я приносить не намерен, так как ни в чем не виноват.
Все участники встречи поняли, что оставаться сидеть на своих местах — значит начать состязание в том, кто кого пересидит. Поэтому все, не произнося ни слова, покинули зал.
Этот случай, возможно, уникальный в истории. Но так было.
Извинения, которое Советский Союз имел все основания получить, с американской стороны не последовало. И именно поэтому встреча оказалась сорванной. Ее сорвал не Хрущев, ее сорвал Эйзенхауэр.
