Горбачев вел дело к варианту «А». ГКЧП попытался осуществить вариант «Б». Ельцин и его подельники частично осуществили вариант «В», развалив СССР, но сохранив Российскую Федерацию вместе с примерно 90 процентами партийного — советского бюрократического аппарата. Ельцинские «демократы» и «реформаторы» просто, как говорят французы, вывернули свои пиджаки наизнанку, попутно выбросив из них партбилеты. В «соцлагере» одна группа партократов сменяла другую. Однако восточноевропейские «горбачевцы» продержались недолго. Вслед за «сталинистами», оказавшимися в тюрьме, как Живков и Хоннекер, либо расстрелянными, как Чаушеску, после реставрации капитализма, под следствие попали и «горбачевцы». В ГДР вариант «Б» перешел в вариант «А» с потерей государственности ГДР уже при прямом «посредничестве», а вернее — предательстве Горбачева.
Коммунистические партии в странах Европы, Азии и Океании, к сожалению, не сделали выводов из происшедшего в сгинувшем вместе с СССР соцлагере. Не меняя принципа иерархического главенства лидера и аппарата, они попытались пойти на мутацию идеологии, интегрироваться в политическую систему капиталистических стран. В результате они в миниатюре повторяли опробованные на правивших компартиях сценарии. Постепенно теряя влияние и поддержку избирателей, они либо просто самоликвидировались (Компартия Испании), либо полностью утратили и свою революционность после отстранения «дискредитированных» руководителей-марксистов (Италия, Австралия, Новая Зеландия) от власти в аппарате, либо через многочисленные мутации превратились в социал-демократические партии, даже сохраняя название «коммунистические» (ФКП, Компартия Бельгии, Нидерландов и др.). Сегодняшнее «мировое коммунистическое движение», по сути, стало филиалом Социнтерна. Компартии стран СНГ и бывших соцстран, возродившись после реставрации капитализма и последовавших за этим гонений, к революционным партиям отнести уже невозможно — они полностью интегрировались в систему буржуазного парламентаризма, как, впрочем, и КПРФ. Часть коммунистов перешла к троцкистам, в IV Интернационал. По сути, то же самое попытался сделать Э.Лимонов со своей национал-большевистской партией экстраполировав в РФ европейскую троцкистскую модель партии «перманентной революции», которая осуществляется в виде бесконечных провокаций. В России и ряде других стран СНГ традиционный коммунизм стали исповедывать группы типа «Трудовой России» Ампилова, за которыми идут разве что люмпены. По западному сценарию маргинализации компартий Ампилов, покойный Шандыбин и подобные им «лидеры» для правящего класса — незаменимые актеры на политической сцене бывших социалистических стран. Да и изнутри компартий в капстранах тоже. С их помощью коммунизм и коммунисты легко превращаются в посмешище.
Помимо аппаратного загнивания и бюрократизации, выхолащивания марксизма и его полного отрицания, не говоря уже об идеологической всеядности, компартии в развитых капстранах столкнулись с сильной конкуренцией на традиционном поле своей активности. Социальная защищенность, достигнутая в СССР и других социалистических странах, до поры способствовала популярности коммунизма. По мере роста социального обеспечения, становления систем социальной защиты, медицинского страхования и др., развитые капиталистические страны уже в 60-х годах во многом превзошли достижения реального социализма. Для трудящихся Европы, Америки, Австралии Японии и даже многих других стран Азии, да и Африки, привлекательным примером развития и центром притяжения, а значит и идеологического влияния, становился развитый капиталистический Запад, со всеми его потребительскими ценностями и антикоммунизмом. Перераспределение доходов «по справедливости», что также было всегда сильным козырем коммунистов, в развитых капстранах было постепенно осуществлено, хотя и частично, во многом чисто формально через дифференцированное налогообложение. Рост среднего класса и исчезновение пролетариата в его классическом виде, что привело к поправению не только белых, но и «синих воротничков», неуклонный рост занятых в сфере обслуживания одновременно с ростом числа мелких и средних предпринимателей, нейтрализация безработных путем компенсаций за пребывание в «резервной армии труда», фермеров — за счет выплат за «невыпас и невысев», рост потребления в целом, не говоря уже об опосредствованном социальном контроле и манипуляции сознанием, истощили революционный потенциал трудящихся масс. В этом, кстати, можно было убедиться в ходе экономического кризиса 2008–2009 гг. — активных выступлений трудящихся вне профсоюзных митингов и кратковременных забастовок не наблюдалось практически нигде. Революционность перешла к «антиглобалистам» и другим протестным движениям, которые добиваются не социальных перемен, а осуществления конкретных программ — университетской реформы, охраны окружающей среды, и т. д. при сохранении существующего социального строя. К концу ХХ века численность протестного электората, на который традиционно опирались компартии, резко сократилась вместе с уменьшением числа людей живущих ниже уровня бедности или немного выше этой черты. Была нарушена семейная традиция — дети и внуки коммунистов в компартии не вступали и их никак не поддерживали. Термин «коммунистический» перестал автоматически восприниматься, как синоним слова «прогрессивный». Скорее наоборот. Еще в годы «холодной войны» в сознании обывателя стояли в одном ряду слова «коммунистический», «сталинистский», «тоталитарный», «репрессивный». Обучение подрастающего поколения на Западе шло именно в этом духе, начиная с 70-х годов, после потрясения студенческих революций «новых левых». В ходе этих «революций», кстати, компартии показали, что их революционность — всего лишь миф, а поэтому студенческая молодежь отказала им в доверии повсеместно. Окончательный разрыв компартий с левой интеллигенцией произошел примерно в тот же период после событий 1968 года в Польше и Чехословакии, после вторжения в Афганистан и гонений на диссидентов по всему соцлагерю.
Интеллигенция в массе своей сдвинулась с левого фланга к левому центру, к социал-демократии. Прежде всего, потому, что при правительствах социалистов и социал-демократов борьба за права человека, за восьмичасовой рабочий день, за сокращенную рабочую неделю стала делом государства, профсоюзов, неполитических правозащитных организаций, Совета Европы, Европейского парламента, различных международных институтов, прежде всего структур ООН, и т. д. Коммунисты в этой борьбе перестали играть ведущую роль. Их опередили. Социализм — в виде социального государства — был построен на Западе, причем в лучшем виде, чем в странах «реального социализма», включая СССР.
Идеологическое оружие коммунистов устарело, а нового — они не нашли. Уже в силу того, что партийные иерархи слишком долго претендовали на монополию на истину. В этих условиях компартии не увидели иного приложения своих сил, иного метода завоевания власти, кроме парламентской борьбы. Но на этом поле социал-демократы оказались, однако, куда опытнее их и сильнее поддержкой капитала. Если они и предлагали коммунистам посты в своих правительствах после победы на выборах в благодарность за поддержку коммунистического электората, то это не было властью, а лишь приобщением к власти все той же буржуазии, т. е. интеграцией в систему буржуазного парламентаризма. В результате — произошла неизбежная социал-демократизация компартий Западной и Восточной Европы, что сопровождалось и потерей их влияния: западный потребитель всегда предпочитает оригинал суррогату. Странно, что Зюганов, который, даже в публичных дебатах, уже не отрицает, что КПРФ ближе к социал-демократии, чем когда-либо, этого так и не понял. Итог такой политики один — потеря исторической перспективы и возврат к основным установкам социал-демократии начала ХХ века.
Патриотические силы, которые с самого начала объединялись в России вокруг КПРФ, объективно мешают осуществлению зловещих сценариев «глобализации», даже, несмотря на то, что в последние годы многие прежние союзники компартии из числа этих сил, от зюгановцев отошли и стали действовать самостоятельно. На Западе это учли. Учли и то, что массовое обнищание населения в странах реставрированного капитализма не позволит быстро добиться ликвидации компартий. С ними приходилось считаться, хотя в период с 1991 по 2000 гг. в России и на Украине, практически во всех других странах СНГ, неоднократно принимались попытки их запрета под тем или иным предлогом. Победа коммунистов в Молдавии на президентских выборах тут скорее исключение из правил, чем закономерность. Да и не долго побыл Воронин в президентском кресле — очередная «оранжевая» революция заставила его отступить даже после победы на выборах и объявить пересчет голосов. Ну, а там дальше все пошло по сценарию украинского майдана.
