VII
Какое влияние на гражданскую свободу оказывает знакомство
с главной причиной бедности
Из всего сказанного выше вытекает, что сам народ является главнейшим виновником своих страданий. Быть может, на первый взгляд такое утверждение покажется неблагоприятным для свободы. Мне могут заметить, что это утверждение дает правительству основание для угнетения подданных и в то же время отнимает у последних право жаловаться на угнетение, а правительству дает возможность сваливать пагубные последствия притеснения на естественные законы природы или неблагоразумие бедных. Однако не следует судить по первому впечатлению. Я уверен, что при ближайшем знакомстве с предметом нетрудно убедиться, что лишь полное и всеобщее понимание главной причины бедности является самым верным средством для утверждения на прочных основаниях действительной и разумной свободы и что, наоборот, главное препятствие к ее утверждению заключается в неведении этой причины и в естественных последствиях, проистекающих от такого неведения.
Бедствия низших классов населения и привычка винить в этих бедствиях правительство представляются мне истинной опорой деспотизма. Эти бедствия и эта привычка создают основание для злоупотребления властью, практикуемого якобы с целью сдерживать недовольных. Вот почему свободному правительству нередко грозит погибель от терпимости тех, кто обязан его поддерживать; вот истинная причина бесплодности самых великодушных усилий и гибели во время революций возникавшей свободы. Пока всякий недовольный, обладающий талантами человек будет иметь возможность волновать народ, внушая ему, что нужно винить правительство в своих бедствиях, до тех пор всегда будут отыскиваться новые способы и поводы для возбуждения неудовольствия. Свергнув правительство, народ, оставаясь под гнетом прежней нищеты, обращает свою ненависть на тех, кто занял место прежних правителей. Не успеет он погубить эти новые жертвы, как уже требует других, и нельзя предвидеть конца мятежам, вызываемым все той же деятельной причиной. Неудивительно поэтому, что большая часть благонамеренных людей обращается к неограниченной власти. Они убедились, что правительство, придерживающееся благоразумных границ, неспособно обуздать революционные страсти; их утомили бесконечные перемены; они утратили веру в собственные силы и ищут покровителя, способного оградить их от неистовств анархии.
Мятежная толпа есть следствие излишка населения. Она возбуждается испытываемыми страданиями, не зная того, что сама является виновницей этих страданий. Эта безумная мятежная толпа есть злейший враг свободы; она порождает и поддерживает тиранию. Иногда она яростно сокрушает тиранию, – но для того лишь, чтобы тотчас же восстановить ее в иной форме. Англия, быть может, не замедлит представить пример влияния мятежа на возникновение тирании. Как сторонник свободы и противник многочисленных постоянных армий, я должен с глубоким прискорбием сознаться, что лишь благодаря этой силе во время последних неурожаев (1800 и 1801 гг.) народ, поощряемый невежеством и безрассудством высших классов, не покусился на самые пагубные насилия, которые могли повергнуть страну во все ужасы голода. Если такие бедствия повторятся (а настоящее положение страны дает возможность это предвидеть), то нам предстоит мрачная будущность. Английская конституция пойдет быстрыми шагами к той медленной смерти, которую предсказал ей Юм, если только какое-нибудь народное возмущение не остановит ее, но это будет печальное средство, способное лишь усилить наш ужас. Когда политические неудовольствия присоединяются к воплям, вызываемым голодом, когда революции производятся народом из-за нужды и недостатка пропитания, то следует ожидать постоянных кровопролитий и всевозможных насилий, которые могут быть остановлены лишь безусловным деспотизмом.
Трудно допустить, чтобы естественные защитники английской свободы подчинились обнаружившимся в последнее время постепенным захватам власти, если бы они не надеялись избежать этим путем еще больших бедствий. Как бы сильно ни было влияние подкупов, из уважения к народным представителям в парламенте, я не могу допустить, чтобы они отказались от прав, обусловливающих их свободу, если бы не находились под влиянием непритворного страха, что со стороны народа угрожает большая опасность, чем со стороны властей. Они перешли на сторону правительства, вероятно, под условием, чтобы оно охраняло их от черни; если бы опасности не существовало в действительности или в их воображении, они никогда не решились бы на такую печальную сделку. Нельзя отрицать того, что подобные опасения искусственно преувеличивались и превысили пределы возможного; тем не менее я считаю несомненным, что постоянные походы против несправедливых общественных учреждений и лживые доводы в защиту равенства, распространяемые среди низших классов народа, вызывали справедливые опасения и заставляли предполагать, что если бы народу в этом вопросе был предоставлен свободный голос, то это был бы голос заблуждения и даже безумия.
Если бы британская конституция окончательно выродилась в деспотизм, как это ей пророчили, ответственность за это, по моему мнению, пала бы на народных представителей в гораздо большей степени, чем на министров. Тем не менее, желая быть справедливым к этим представителям, я готов признать, что оставление некоторыми из них поста защитников британской свободы было следствием скорее страха, чем подкупа, и что основанием для этого страха служило невежество народа, могущество, которое ему приписывали, и ожидание ужасающих смут в том случае, если бы при подобном состоянии умов народ захватил власть посредством восстания.
Полагают, что лекции Пейна о правах человека причинили много вреда среди низших и средних классов общества. Это весьма вероятно и не потому, чтобы человек не имел прав или чтобы он не должен был знать о них, а потому, что Пейн впал в важные заблуждения относительно оснований правительственной власти и оказался несведущим относительно сущности общественного устройства. Он заблуждается, между прочим, также относительно тех нравственных влияний, которые оказывают различные физические условия Англии и Америки. Тот особый вид черни, который всюду встречается в Европе, не имеет ничего себе подобного в Америке. Физические условия Соединенных Штатов не допускают существования большого числа людей, не имеющих собственности, поэтому в этой стране нет надобности в столь сильном, как в Европе, гражданском управлении, которое всегда имеет целью охранение собственности. Пейн совершенно справедливо утверждает, что какова бы ни была кажущаяся причина народных возмущений, действительная их причина всегда кроется в бедствиях народа. Но когда он прибавляет, что это служит признаком какого-либо несовершенства правительства, когда он приходит к заключению, что последнее причиняет вред общественному благосостоянию, вместо того, чтобы охранять его, он впадает в весьма распространенное заблуждение, возлагающее на правительство ответственность за все народные бедствия. Нетрудно заметить, что бедствия могут существовать и вызывать возмущения при отсутствии знакомства народа с причиной бедствий и без всякой вины со стороны правительства. Избыток населения в старых государствах представляет такую причину, совершенно неведомую в Америке. Если бы для устранения бедствий был установлен, согласно предложению Пейна, налог в пользу неимущих, то этим значительно усилилось бы зло, и общество вскоре было бы поставлено в невозможность собрать необходимые для такого назначения суммы.
Ничто не могло бы в такой степени ослабить вредные последствия проповедуемых Пейном «человеческих прав», как всеобщее распространение знакомства с действительными правами человека. Я не считаю себя призванным перечислять их, но среди этих прав есть одно, которое обыкновенно присваивают человеку, но которое, по моему глубокому убеждению, не принадлежит и никогда впоследствии не будет ему принадлежать. Я разумею воображаемое право человека на пропитание в том случае, когда его собственный труд не доставляет ему для этого средств. Английское законодательство, действительно, как будто признает это право и принуждает общество доставлять занятия и пропитание тем людям, которые не могут приобрести их собственным трудом при обыкновенных условиях купли-продажи; но таким признанием законодательство восстает против естественных законов. Необходимо ожидать поэтому, что предписываемые им меры не только не увенчаются успехом, но даже усилят бедствия неимущих, вместо того, чтобы ослабить их, и таким образом послужат лишь к обольщению неимущих несбыточными надеждами.
Аббат Рейналь говорит по этому поводу следующее: «До возникновения каких бы то ни было общественных законов человек имел право на существование». Он имел такое же точно основание сказать, что до возникновения общественных законов человек имел право жить до ста лет. Не подлежит никакому сомнению, что человек всегда пользовался и пользуется в настоящее время этим правом; он имеет право жить даже тысячу лет, если может и если пользование этим правом не причиняет вреда ближним; но в обоих случаях вопрос заключается не столько в праве, сколько в возможности. Общественные законы усиливают эту возможность; они доставляют возможность для существования большему числу лиц чем то, которое могло бы существовать без них. В этом смысле законы значительно расширяют право на существование. Но на до установления общественных законов, ни после этого установления не могло пользоваться жизнью безграничное число людей-человек, не имевший возможности жить, всегда был лишен права на жизнь. Если бы эти великие истины получили всеобщее распространение; если бы низшие классы народа сознавали, что собственность необходима для усиления производства предметов потребления и что, признавая собственность, человек, не имеющий возможности купить или заработать себе пропитание, не может требовать его по праву; если бы, наконец, народ сознавал, что эти истины установлены самой природой и совершенно не зависят от человеческих учреждений, то все опасные и зловредные учения о несправедливости общественных законов потеряли бы свое значение и не заслуживали бы ничьего внимания. Нельзя допустить, чтобы все неимущие были мечтателями. Их бедствия всегда действительны, хотя они ошибаются относительно причины, которая порождает эти бедствия. Если бы поэтому неимущим объяснили обстоятельство, составляющее предмет их заблуждения, если бы им указали, как ничтожна ответственность правительства за их бедствия и, наоборот, как велико в этом отношение влияния причин, не имеющих никакого отношения к правительству, – то недовольство и возбуждение среди низших классов обнаруживалось бы несравненно реже и проявлялось бы не в столь жестоких формах, как в настоящее время, а усилия недовольных и беспокойных умов из среды средних классов общества, направленные к возбуждению народа, потерпели бы неудачу. Как только неимущие узнали бы, что их собственная выгода заключается в том, чтобы не поддаваться опасным обольщениям; как только они поняли бы, что, поддерживая проекты всеобщей ломки общественного строя, они оказывают услугу лишь честолюбивым замыслам нескольких вожаков без всякой выгоды и преимуществ для самих себя, так тотчас же можно было бы смело пренебречь всякими попытками беспокойных людей к возбуждению народа. В то же время народные представители и земельные собственники Англии могли бы с полной безопасностью вновь приняться за спасительное сопротивление незаконным захватам власти; вместо того чтобы признавать себя вынужденными ежедневно приносить свободу граждан в жертву общественной безопасности, они могли бы без всяких разумных поводов к опасениям не только следовать по своему прежнему пути, но и настаивать на постепенных улучшениях общественного строя сообразно требованиям времени и во избежание политических бурь, угрожавших разрушением британскому государственному строю.
Всякие улучшения государственного управления должны исходить от людей, получивших тщательное воспитание, а таких людей естественнее всего искать среди класса собственников. Какого бы мы ни были мнения о некоторых лицах из этого класса, нельзя допустить, чтобы большинство их находило свою выгоду в злоупотреблениях. Они совершают злоупотребления лишь из опасения, чтобы преобразования не вызывали еще большего зла. Если бы это опасение справедливо рассеялось, улучшения и преобразования совершались бы с такой же легкостью, с какой удаляются нечистоты или освещаются улицы. В жизни нередко представляется необходимость мириться со злом для избежания более крупного бедствия, и обязанности всякого благоразумного человека заключаются в том, чтобы подчиняться этой необходимости добровольно. Но то же благоразумие предписывает не подчиняться злу, которого можно избегнуть без всякой опасности. Как только исчезнут опасения насилия и заблуждений со стороны народа, незачем будет страшиться правительственного деспотизма, ибо последний не будет иметь ни цели, ни основания, ни оправдания. Я льщу себя надеждой, что в этой книге достаточно ясно доказана та истина, что при наиболее совершенном управлении, порученном наиболее выдающимся и бескорыстным людям, страдания и крайняя нищета могут распространиться и даже сделаться всеобщими среди народа, который не установил обыкновения противодействовать благоразумными мерами чрезмерному размножению населения. Но так как до сих пор сущность и действие закона народонаселения не были поняты и старания общества были направлены скорее к усилению, чем к ослаблению последствий этого закона, то мы имеем разумное основание сделать заключение, что при всяком данном порядке управления влиянию именно этой причины необходимо приписать большую часть бедствий, постигающих низшие классы народа.
Таким образом, возлагаемая Пейном и его единомышленниками на правительство ответственность за народные бедствия, очевидно, ошибочна. Хотя свободные государственные учреждения и хорошее правительство содействуют до некоторой степени уменьшению бедности, тем не менее их влияние в этом отношении оказывается лишь косвенным и крайне медленным. По своим последствиям влияние это нисколько не соответствует тому непосредственному и быстрому облегчению, которое народ рассчитывает достигнуть при посредстве революций. Эти преувеличенные надежды и возбуждение, вызываемое неисполнением их, дают ложное направление усилиям народа добиться свободы и препятствуют введению возможных преобразований, хотя медленных и постепенных, но в то же время верных и несомненно ведущих к улучшению участи народа.
Поэтому в высшей степени важно упрочение правильного мнения о том, что может сделать правительство и что находится вне его власти. Если бы был задан вопрос: в чем заключается действительная причина, замедлившая развитие свободы? Я ответил бы: в неведении причины народных бедствий и его неудовольствий в связи с возможностью злоупотреблять этим неведением для усиления власти. Поэтому я считаю в высшей степени полезным распространение мнения, что возникновение народных бедствий лишь косвенно зависит от правительства, которое не может бороться с ними непосредственно, и что главная причина этих бедствий кроется в образе действий самого народа. Распространение подобной истины не только не содействовало бы укреплению злоупотреблений, но, наоборот, предупреждало бы их путем устранения тех опасностей, которые являются предлогом для поддержания злоупотреблений. Таким образом, эта истина послужила бы прочной опорой для разумной свободы.
