В Горьком, закрытом тогда для иностранцев, А. Д. Сахаров был им недоступен, что было плохо как для западных спецслужб, так и для самого академика, привыкшего к повышенному влиянию Запада. К этому следует прибавить влияние Е. Боннэр, которая не желала, чтобы ее муж отошел от «борьбы».
Вот как об этом сообщается в записках КГБ СССР, составленных в августе — сентябре 1982 года:
«Поведение САХАРОВА зачастую не укладывается в общепризнанные нормы, чересчур подвластно влиянию окружающих лиц, и в первую очередь жены, явно противоречит здравому смыслу. Аномальность прослеживается и в настроениях САХАРОВА, подверженных резким переходам от отрешенности и замкнутости к деловитости и общительности. По мнению крупнейших советских психиатров, ему присущи глубокие психические изменения, дающие основания считать его «патологической личностью, нередко встречающейся в семьях с большой отягощенностью шизофренией» (родной брат и дочь стоят на учете как больные шизофренией, сын лечился от неврастении).
С каждым годом поведение САХАРОВА все труднее поддается объективной логической оценке. С одной стороны, он обуреваем манией величия, возрастающей пропорционально усилиям западных спецслужб по рекламированию его в качестве «всемирного борца за гражданские права», с другой — вынашивает намерение составить завещание о захоронении его праха в Осло.
Метаморфозы в поведении САХАРОВА не исключают, по нашему мнению, в будущем новых не поддающихся прогнозированию враждебных проявлений с его стороны, что учитывается Комитетом госбезопасности в работе по нему. Принимается также во внимание и то обстоятельство, что САХАРОВ долгие годы находится под психологическим прессом своей жены и постоянно совершает по ее указке противозаконные действия, наносящие моральный ущерб Советскому государству.
В настоящее время по инициативе БОННЭР и с согласия Сахарова враждебные круги на Западе готовятся развернуть широкую провокационную кампанию за присуждение ему Нобелевской премии по физике. Другая ее затея состоит в побуждении мужа к написанию и опубликованию на Западе научных работ и всевозможных антисоветских «обращений», «заявлений», «протестов», что, по мнению БОННЭР, улучшит материальную обеспеченность ее детей в США, а также создаст и ей лично благоприятные условия для проживания в будущем за границей.
Установлено, что действия БОННЭР, подогревающей антисоветизм мужа, основаны не только на ее враждебном отношении к советской власти, но и соответствуют рекомендациям спецслужб США и зарубежных антисоветских центров. О ее связи с ними говорит такой факт. В 1979 году американцы, воспользовавшись пребыванием БОННЭР на лечении в Италии, вывезли ее в США под чужой фамилией, без оформления документов в установленном порядке. Там она установила контакты с антисоветчиками и встречалась с лицами, подозреваемыми в связях с ЦРУ. Из этой поездки БОННЭР привезла и навязала САХАРОВУ, в частности, идею по объединению антисоциалистических элементов СССР, ПНР и ЧССР. И только выселение его из Москвы позволило пресечь эту подрывную акцию…».
«По поступившим в Комитет государственной безопасности данным, САХАРОВ и его жена БОННЭР пытаются активизировать свою антиобщественную деятельность. При этом БОННЭР, выступая в качестве подстрекателя, внушает САХАРОВУ мысль о том, что Запад забыл их и необходимо предпринять новые провокационные акции. САХАРОВ, находясь полностью под влиянием жены, изготовил, а БОННЭР передала американцам т. н. «обращение» к Пагуошской конференции, о чем КГБ СССР докладывал ЦК КПСС (№ 1789-Ф от 31 августа 1982 года).
Наряду с этим БОННЭР принудила САХАРОВА подготовить и заверить в нотариальной конторе г. Горького завещание и доверенность (тексты прилагаются). Как видно из содержания завещания, БОННЭР становится единоличным распорядителем авторских прав и денежных вкладов, находящихся в заграничных банках, а в случае смерти последней все права переходят ее дочери ЯНКЕЛЕВИЧ Т. И., проживающей в настоящее время в США.
При оформлении завещания САХАРОВ настаивал на включении в него следующих положений: «В случае моей смерти прошу кремировать мое тело в СССР, а затем вывезти прах за границу для захоронения там, где живут мои дети (имеются в виду дети БОННЭР, проживающие в США). Прошу Советское правительство не препятствовать вывозу моего праха. Все поручаю моей жене… При наследовании авторских прав предоставляю моей жене право рецензировать мои воспоминания, политические статьи, а также научные и популярные работы».
Указанные требования САХАРОВА нотариусом были отклонены. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что БОННЭР в соответствии с доверенностью получает право распоряжаться не только всем имуществом, принадлежащим САХАРОВУ, но и вести от имени мужа «дела во всех государственных учреждениях, кооперативных и общественных организациях, гражданские и уголовные дела во всех судебных учреждениях».
По имеющимся в КГБ СССР сведениям, БОННЭР, заручившись указанными документами, в ближайшее время обратится в МВД СССР с заявлением о поездке в Итаию для лечения глазного заболевания…».
Как видно из этих документов, в дуэте Сахаров — Боннэр западные спецслужбы отдали предпочтение Е. Боннэр. Впрочем, мечта А. Д. Сахарова о захоронении его праха в США, может быть благополучно осуществилась бы со временем, если бы не горбачевская «перестройка». Она реанимировала «Великого диссидента» Сахарова (как с иронией называл его А. Зиновьев), но она же и похоронила его на Родине.
История олимпийского движения насчитывает более двух тысяч лет, и со времен античности Олимпиады имели огромное политическое значение. Они были не только яркими спортивными зрелищами, но и политическими форумами, где решались многие важные вопросы. А после возобновления олимпийского движения в конце XIX века Олимпиады неизменно были ареной острой политической борьбы. Чаще всего на них применялся бойкот страны, которая по каким-либо причинам не устраивала большинство государств-участников.
Первый случай сознательно организованного олимпийского бойкота произошел в преддверии VII Олимпиады в Антверпене в 1920 году. По официально объявленным политическим мотивам — в качестве наказания за развязывание Первой мировой войны— на Олимпиаду не были приглашены спортсмены Германии и ее стран-союзниц.
Кроме того, организаторы Игр демонстративно проигнорировали наличие Советской России, предпочтя вплоть до середины 1930-х годов считать российскими представителями в Международном олимпийском комитете (МОК) эмигрантов прежнего царского режима, в частности князя Льва Урусова. МОК оставил без внимания ходатайство Главного управления Всевобуча РСФСР о допуске на Игры восьми российских спортсменов. Официальной причиной отсутствия официальной реакции на советский запрос было указано непризнание РСФСР финансовых обязательств прежнего режима, из чего логически следовало отсутствие преемственности. Из мемуаров идеолога и организатора современных Олимпийских игр, председателя МОК барона Пьера де Кубертена известно, что член МОК Лев Урусов в 1920-х годах разрабатывал проект параллельного и равноправного участия сразу двух сборных России — советской и эмигрантской. Несмотря на благосклонное отношение к идее де Кубертена, она осталась без одобрения со стороны Международного олимпийского комитета.
В ходе подготовки к следующим, VIII Олимпийским играм в Париже в январе 1924 года при посредничестве Французского рабочего спортивно-гимнастического союза оргкомитет парижской Олимпиады передал в Высший совет по физической культуре РСФСР официальное приглашение России на Игры. Однако на сей раз последовал отказ уже с российской стороны: РСФСР посчитала неприемлемой подобную— через посредника — форму отношений с олимпийским движением. В итоге советский спорт оказался впервые представлен лишь на XV Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки.
Прием Олимпиады в послевоенные десятилетия XX века всегда был исключительно престижным для страны-организатора. И, если он и не приносил значительных финансовых прибылей (все Олимпиады тогда были убыточными), то доставлял немало политических дивидендов. Понимая значимость Олимпиады для политического престижа страны в целом и для идеологических целей в частности, в 1970 году советское руководство пыталось добиться согласия МОК на утверждение Москвы в качестве столицы Олимпиады 1976 года, но эта попытка не увенчалась успехом.
9 сентября 1971 года было принято Постановление Политбюро ЦК КПСС «О выдвижении кандидатуры Москвы на проведение XXII летних Олимпийских игр 1980 г.», за которым последовало обращение Исполкома Московского городского Совета депутатов трудящихся в МОК. 23 октября 1974 года в Вене на 75-й сессии МОК столица Советского Союза была избрана местом проведения будущих XXII летних Игр, на 19 голосов опередив кандидатуру Лос-Анджелеса.
