Жизненные припасы.
I.
Если будущая революция будет, действительно, революцией социальной, она будет отличаться от предыдущих движений не только по своим целям, но и по своим приёмам. Новая цель потребует и новых средств.
Мы видели три крупных народных движения во Франции в течение этого века; они различались между собою во многих отношениях, но все три имели одну общую черту. Всякий раз народ смело боролся ради свержения старого порядка, проливал свою драгоценную кровь, но затем, употребив на это все силы, отступал сам на задний план. Тогда образовывалось правительство из людей более или менее честных, которое и брало на себя задачу, или организовать Республику, как в 1793 году, или организовать труд, как в 1848, или организовать свободную коммуну, как в 1871 г.
Проникнутое насквозь якобинскими идеями, это правительство, заботилось, прежде всего, о вопросах политических: о перестройке правительственного механизма, об улучшениях в составе чиновников, об отделении Церкви от Государства, о политических правах и т. п. Правда, рабочие клубы зорко следили за новыми правителями и часто заставляли их действовать по-своему; но даже и в этих клубах — всё равно, ораторствовали ли там буржуа или рабочие— преобладало буржуазное направление: в них говорилось очень много о политических вопросах, и оставлялся в стороне вопрос о хлебе.
Великие идеи, перевернувшие мир, были высказаны в эти революционные эпохи; впервые произнесены были слова, до сих пор ещё, через сто лет, заставляющие биться наши сердца. Но в рабочих кварталах народ продолжал голодать!
Как только вспыхивала революция, работа неизбежно приостанавливалась. Движение товаров прекращалось, капиталы скрывались. Фабриканту это было не важно; если он и не наживался с чужой бедности, то жил на свою ренту; но рабочему приходилось перебиваться изо дня на день. Голод закрадывался в его конуру.
Народ начинал бедствовать, и нужда, которую он терпел, становилась даже сильнее, чем когда бы то ни было при старых порядках.
«Это жирондисты морят нас с голоду», говорили, в 1793 г., рабочие в предместьях. Жирондистов гильотинировали и власть переходила в руки Горы, в руки Парижской Коммуны — Маратистов. Эти последние, действительно, заботились о хлебе и употребляли героические усилия, чтобы прокормить Париж. В Лионе, Руше и Колло д'Эрбуа устроили запасные магазины, но они располагали слишком незначительными средствами, чтобы наполнить их. Городские Советы делали всё возможное, чтобы достать хлеба; торговцев, которые прятали муку, вешали, — а хлеба всё-таки не было!
Тогда взваливали вину на королевских заговорщиков. Их гильотинировали — по двенадцати, по пятнадцати человек в день— служанок и герцогинь, — особенно служанок, так как герцогини были в Кобленце. Но если бы даже гильотинировали по сто герцогов и графов в день, то и это ничему бы не помогло.
Нужда всё росла. Чем могла помочь лишняя тысяча трупов, когда для того, чтобы жить, нужно было получать плату за труд, а этой платы не было?
Тогда народ начинал разочаровываться. — «Хороша ваша революция!» — нашёптывали рабочим господа реакционеры. «Такой нищеты прежде никогда не было!» И вот, мало-помалу, богачи приободрялись, выходили из своих убежищ и ещё более раздражали бедняков видом своей роскоши. «Невозможные», т.-е. богатые щёголи, наряженные в самые невероятные наряды, появлялись на улице, смело вызывая революционеров и твердили рабочим: «Полно, наконец, заниматься глупостями! Ну, что вы выиграли от Революции? Пора всё это бросить!»
Сердце сжималось у революционеров. — «Опять революция погибла!» говорили они между собой и уходили в свои норы, предоставляя событиям идти своим чередом.
Тогда являлась реакция, открытая и высокомерная, и совершала свой государственный переворот. Революция была убита, оставалось только растоптать её труп. И чего только не делали с этим трупом! Кровь лилась ручьями, белый террор рубил головы уже тысячами, наполнял тюрьмы, а оргии богачей начинались, ещё более буйные и вызывающие, чем когда-либо.
Таков был ход всех французских революций. В 1848-м году парижский рабочий отдавал в распоряжение республики «три месяца нужды», а когда через три месяца ему уже не было возможности больше терпеть, он сделал последнее усилие — и это усилие было затоплено в потоках крови.
В 1871 году Коммуна гибла от отсутствия борцов за неё. Она не забыла провозгласить отделение Церкви от Государства, но слишком поздно позаботилась о том, чтобы обеспечить для всех хлеб. В самый разгар борьбы, богатые господа в Париже потешались над коммунарами, говоря им: «Что ж, идите, глупые вы люди, защищать стены и рисковать жизнью за тридцать су (полтинник) в день, пока мы будем себе кутить по модным ресторанам!» Только в последние дни эта ошибка была понята и начали устраивать вольные столовые на средства Коммуны; но тогда уже было поздно: версальцы уже вступали в парижские укрепления.
— «Хлеба! Хлеба, прежде всего! Революции нужен хлеб!»
Пусть занимается кто хочет рассылкой громких циркуляров с трескучими фразами! Пусть кто хочет надевает на себя сколько угодно галунов! Пусть кто хочет рассуждает о политических правах!..
Наше дело будет устроить так, чтобы с первых же дней революции и во всё время пока она будет продолжаться, на пространстве, охваченном восстанием, не было ни одного человека, страдающего от недостатка хлеба, ни одной женщины, которой пришлось бы ждать своей очереди у булочных, пока ей бросят, как милостыню, кусок хлеба из отрубей; ни одного ребёнка, у которого бы не было того, чего требует его слабый организм.
Задачею буржуазии было рассуждать во время революции о великих принципах, или, вернее, о великих обманах. Задача же народа будет в том, чтобы хлеб обеспечить всем и каждому. В то время, как буржуа и обуржуазившиеся рабочие будут играть в великих людей в своих говорильнях, пока «практические люди» будут вести бесконечные рассуждения о формах правления, — нам, «утопистам», придётся позаботиться о хлебе насущном.
Да, мы имеем дерзость утверждать, что всякий должен и может быть сытым, и что Революция победит именно тем, что обеспечит хлеб для всех.
II.
Что мы «утописты» — это всем известно. Мы, действительно, настолько утописты, что решаемся утверждать, что революция должна и может обеспечить каждому помещение, одежду и хлеб, — и это, конечно, очень не нравится всем — красным и синим — буржуа, которые отлично знают, что если народ будет сыт, то справиться с ним будет очень трудно.
Да, мы упорно настаиваем на этом: восставшему народу нужно обеспечить хлеб, и вопрос о хлебе должен быть поставлен прежде всего. Если он разрешится в интересах народа, революция окажется на верном пути, потому что для решения вопроса о пропитании необходимо будет признать принцип равенства, помимо которого никакого решения быть не может.
Нет сомнения, что будущая революция разразится — как было с революцией 1848 года — во время какого-нибудь крупного промышленного кризиса. За последние тридцать лет, промышленность всё время перебивается кое-как между тучных и голодных лет, и это положение может только ухудшиться; всё способствует этому: — конкуренция молодых стран, выступающих на сцену в борьбе за старые рынки, войны, всё растущие налоги и государственные долги, неуверенность в будущем, крупные предприятия в отдалённых странах…
Миллионы европейских рабочих постоянно находятся без работы, и в тот момент, когда революция вспыхнет и начнёт распространяться, как огонь, вспыхнувший в порохе, общее положение промышленности может только ухудшиться. Как только в Европе или в Соединённых Штатах появятся баррикады, число рабочих без работы удвоится. Что же делать, чтобы прокормить всю эту массу людей?
Не знаю, задавались ли когда-нибудь этим вопросом, во всей его неумолимости, так называемые «практические» люди? Но мы знаем наверное, что они хотят сохранить наёмный труд, а потому, по всей вероятности, для доставления хлеба безработным, они станут проповедовать какие-нибудь «национальные мастерские», или «общественные работы».
Национальные мастерские открывали уже в 1789 и 1793 годах; к тому же средству прибегли в 1848 году; затем Наполеону III удалось, в течение восемнадцати лет сдерживать парижский пролетариат, занимая его перестройкой Парижа, — чему Париж обязан своим двухмиллионным долгом и городским налогом в 90 франков с человека. Тем же прекрасным средством для «обуздания зверя» пользовались ещё в Риме и даже в Египте, четыре тысячи лет тому назад; наконец, все деспоты, короли и императоры, во все времена, отлично умели вовремя бросить народу кусок хлеба, чтобы воспользоваться передышкой и, тем временем, снова взяться за хлыст. Совершенно естественно поэтому, что «практические» люди будут проповедовать тот же самый излюбленный способ, лишь бы сохранить наёмный труд. Стоит ли, в самом деле, ломать себе голову, когда под руками есть средство, которым пользовались ещё египетские фараоны!
