Станиславу пришлось изобразить возмущение:
— Неужели вы это видели собственными глазами?! Постойте-ка… сейчас я достану блокнот. Повторите, пожалуйста, чтобы я мог точно записать, когда и где это происходило. Я сейчас же сообщу об этом в совет профсоюзов той области. Будьте уверены: виновников такого безобразия строго накажут. Это прямой долг наших свободных профсоюзов: ни при каких обстоятельствах не давать трудящихся в обиду!
На последнем курсе университета Левченко добровольно в течение трех месяцев занимался несколько необычным делом: находясь все это время на борту советского патрульного судна в Японском море, он участвовал как переводчик в допросах японских рыбаков, задержанных в советских территориальных водах. Он показал себя с такой хорошей стороны, что Министерство рыбного хозяйства после окончания им университета — дело было в 1964 году — закрепило его за собой. Впрочем, Международный отдел ЦК КПСС продолжал время от времени привлекать его как переводчика к выполнению разовых заданий, а в 1965 году предложил ему постоянную работу в Комитете защиты мира.
Эта организация совместно с Комитетом солидарности с народами Азии и Африки, куда в дальнейшем перешел работать Левченко, начала активную антиамериканскую кампанию. Ее цель заключалась в том, чтобы вынудить США бросить Юго-Восточную Азию на произвол судьбы, после чего весь этот район неминуемо подпал бы под коммунистическое господство. Левченко тогда искренне верил в справедливость этого дела. В его представлении Америка обнаружила свою агрессивную сущность, набросившись на нищих, безоружных и беззащитных вьетнамских крестьян, применяя против них самое современное оружие. И, конечно, он безоговорочно поддерживал официальные цели своего Комитета — борьбу за дело мира и за ядерное разоружение.
Оба Комитета — и защиты мира, и солидарности с народами Азии и Африки — содержались в значительной степени на средства, выжимаемые партией из русской православной церкви, и на пожертвования, которые демонстративно делались видными писателями, спортсменами и т. п. во имя «дела мира». Церковь убеждала и рядовых прихожан жертвовать их трудовые копейки на то же пресловутое дело мира, и небезуспешно. Бывали случаи, когда прихожане расставались во имя мира со своими фамильными драгоценностями. Люди легко поддавались на пропаганду, и иной раз пожертвования приобретали комический характер. Левченко помнил, например, одну старушку, которая принесла в Комитет цыпленка, полагая, видимо, что он будет отправлен голодающим Вьетнама или какой-нибудь другой страны.
На самом же деле Комитет солидарности с народами Азии и Африки использовал значительную часть пожертвований на то, чтобы приобретать оружие и военное снаряжение для так называемых национально-освободительных движений в Африке и на Среднем Востоке.
Левченко видел, что партия эксплуатирует точно так же, как церковь, и советский Красный крест. Чтобы расположить к себе московских корреспондентов зарубежных коммунистических газет, Международный отдел ЦК предоставлял им бесплатных помощников и выплачивал ежемесячные субсидии в размере трехсот рублей. Но Международный отдел, разумеется, не хотел, чтобы журналисты знали, что эти блага исходят от партии или советского государства. Поэтому все это делалось за счет Красного креста. Люди, платящие взносы в эту организацию, и не подозревали, что их деньги идут на подкуп зарубежных журналистов.
Оба Комитета, а с ними и еще несколько подопечных Международного отдела ЦК размещались в старинном особняке в доме номер 10 по Кропоткинской улице. Здесь Левченко и его сослуживцы трудились по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю стряпая пропагандистские материалы, организуя демонстрации и готовя инструкции для зарубежных фронтов советского государства. Вся эта деятельность в сущности была направлена на то, чтобы создать иллюзию народного гнева в разных странах — гнева, направленного на американцев, ведущих войну во Вьетнаме.
После такого дня во имя «дела мира» можно было и развлечься. Иногда Левченко присоединялся к компании сослуживцев, спускавшихся в подвал особняка, где располагалась фотолаборатория. Комитетский фотограф, пятидесятилетний старый холостяк, наловчился ловить голубей. Прикрепив кусочек хлеба к длинной бечевке, он одного за другим заманивал голубей в свой подвал и, свернув им шею и ощипав до последнего перышка, тут же зажаривал на вертеле. Жареные голуби отлично шли под водку. После такого изысканного ужина присутствующие привычно разбивались на парочки и расходились в поисках дальнейших удовольствий. Впрочем, по прошествии нескольких месяцев эти трапезы сделались более редкими, а там и вовсе сошли на нет: защитники мира съели в своем районе всех голубей.
Весной 1966 года Левченко как-то позвали к телефону. Сам по себе телефонный звонок был весьма ординарным — обычный вызов в военкомат. Но в военкомате Станислава поджидал некто в гражданском костюме, представившийся как полковник из ГРУ (военная разведка).
— Здесь разговаривать неудобно, — заметил полковник. — Выйдем отсюда.
Они долго прохаживались по объятому покоем и миром парку, среди благоухающих цветов. Полковник откровенно говорил о подготовке к войне. Когда станет ясно, что война вот-вот должна разразиться, Советский Союз намерен забросить в страны Западной Европы своих разведчиков и диверсантов. Они будут сброшены на парашютах или высажены в прибрежных районах с подводных лодок. Левченко знает английский язык, изучал Англию в своей специальной школе, поэтому ГРУ намерено подготовить его к выполнению задания в окрестностях Ливерпуля.
— Не хочу вас вводить в заблуждение, — продолжал полковник. — Когда вас забросят туда, вам едва ли удастся продержаться дольше нескольких дней. Потом — смерть. Вам надо обдумать это предложение, вы вправе свободно решать, и, если откажетесь, это никак не запятнает вашу биографию. Ну, а если согласитесь, — значит, вы достойный сын нашей великой Родины…
Левченко дал согласие, не раздумывая.
Тем же летом его призвали на военные сборы. В течение шести недель он ежедневно являлся на учебу, и офицеры военной разведки обучали его тайнописи и шифрам, радиооператорскому мастерству, распознаванию на местности складов ядерных боеприпасов и прочим премудростям, необходимым разведчику. На следующее лето, проходя военные сборы в Подмосковье, он прыгал с парашютом с вышки, тренировался в умении выживать «на подножном корму», в стрельбе из ручного оружия, в ориентировке на местности.
Ливерпуль интересовал советское военное ведомство как один из важнейших портов Великобритании. Один из офицеров подробно ознакомил Левченко с особенностями этого города и, главным образом, района доков. Станиславу предстояло засекать здесь все данные, связанные с перемещениями военных кораблей и воинских частей. Вот когда ему должны были пригодиться знания, накопленные при изучении фотоснимков различных видов английского вооружения, как ядерного, так и обычного. Ему четко объяснили: с того момента как он ступит на британскую землю, ему придется полагаться только на себя и действовать в одиночку.
— А как я выберусь оттуда? — спросил он.
Инструктор помедлил с ответом.
— Ну, когда вы там окажетесь, вам дадут знать… всему свое время.
Оба рассмеялись: было ясно, что его готовили на роль смертника.
Предполагалось, что в дальнейшем Левченко придется время от времени проходить краткий курс дополнительного обучения, чтобы освежить свои знания и получить новую информацию взамен устаревшей. Офицеры ГРУ произвели на него впечатление смелых людей, которые с пренебрежением относились к КГБ и были далеки от всепроникающей партийной демагогии. Казалось, они всецело поглощены делом защиты отечества. Станиславу льстило то, что и его сочли достойным работать в ГРУ. И если бы ему было позволено остаться в этом ведомстве, его идеологические разногласия с советской системой, вероятно, постепенно бы стерлись.
Но вот как-то в начале 1968 года, после сытного, с обильной выпивкой обеда в ресторане, офицер ГРУ смущенно сказал ему, что отныне он переходит в ведение Второго главного управления КГБ. Левченко оскорбленно запротестовал, но его собеседник ответил: «Мы тоже возражали. Но нам приходится слушаться КГБ. Так что и тебе придется подчиниться».
Левченко должен был явиться в один из номеров гостиницы «Берлин», рядом с площадью Дзержинского. Эта гостиница давно была облюбована Вторым главным управлением, которое установило подслушивающую аппаратуру в каждом номере и оборудовало ею каждый стол в гостиничном ресторане и баре. С помощью волоконно-оптических световодов, вмонтированных в потолки, оперативные работники могли подглядывать за всеми действиями иностранцев, которых поселял в эту гостиницу «Интурист», и фотографировать их. Наиболее пикантные фотографии, полученные таким путем, часто ходили по рукам во Втором главном управлении, забавляя его офицеров.
