— Ну, это другое дело! Завтра к шестнадцати приезжайте на Белорусский, поедем. Это — указание товарища Сталина…
— Как завтра? У меня и загранпаспорта нет!
— Чемоданчик с бельишком найдется? Ну вот, а более ничего не требуется…
На следующий день Яковлев еле пробился со своей машиной через оцепленную площадь… У перрона уже дожидался литерный специальный поезд. Началась предотъездная суета, все недосчитывались каких-то мелочей. Поезд уходил, естественно, вне всякого расписания, но хлопот хватало. Наконец, после шести вечера он тронулся, но почти сразу же резко затормозил. Через пару минут опять поехали, и опять — толчок и остановка…
Оказалось, что причиной был Шуленбург. В суматохе граф забыл в посольстве парадный мундир, и теперь рвал стоп-краны и метал громы и молнии…
Но время уходило, поезд ушел без мундира…
В ноябрьский гололед его на бешеной скорости везли по Можайскому шоссе сразу два автомобиля. Резерв оказался нелишним — около Кубинки одна машина потерпела аварию, зато в Вязьме посольские чемоданы благополучно водворились в купе германского посла.
Проехали Белоруссию, вот уже и Брест, граница… На параллельном пути ожидал спецпоезд фюрера, но Молотов предпочел ехать и по Германии в своем. Начали менять русские колесные пары на европейские — для меньшей колеи… Впрочем, до Германии надо было проехать еще бывшую Польшу — генерал-губернаторство…
За безопасность с немецкой стороны отвечал Шелленберг, и поволноваться ему пришлось — поляки могли устроить всякое… Поэтому через каждые 150 метров были выставлены усиленные посты охраны, а дорогу патрулировал особый отряд.
Но все обошлось, и 12 ноября поезд подошел к Ангальтскому вокзалу… День был серый, дождливый… Встречали Риббентроп, Кейтель, Гиммлер, фюрер Трудового фронта Лей… Оркестр играл «Интернационал»…
Разместили гостей в замке «Бельвю» в Тиргартене… В апартаментах— цветы, фрукты, минеральная вода, буклеты…
Однако все это были «цветочки»… Молотов смотрел на плеть невиданных им до этого орхидей и думал как раз об этом — каковы-то будут «ягодки»?
ПЕРЕГОВОРЫ начались беседой с Риббентропом 12 ноября… Рядом с Молотовым в новом кабинете рейхсминистра сидели Деканозов и Павлов, который переводил. С немецкой стороны переводил Хильгер, а личный переводчик фюрера Шмидт делал заметки…
— С тех пор, как мы виделись, герр Молотов, произошло много событий, — сразу приступил к делу рейхсминистр. — Я не хочу предвосхищать ваши беседы с фюрером, но кое-что надо сказать сразу…
Риббентроп улыбался, Молотов, по обыкновению, был сдержан. Деканозов только слушал и молчал…
— Да, господин Риббентроп, я надеюсь, что смогу подробно ознакомиться со взглядами германского правительства на ситуацию, — согласился Молотов, — Думаю, это было бы взаимно полезным делом…
— Итак, герр Молотов, начну с военного положения… По нашему мнению, Германия уже выиграла войну… Англия разбита, и признание ею поражения— вопрос времени… Мы хотели бы, чтобы это произошло как можно скорее, потому что не хотим губить жизни людей… Но если этого не произойдет, то весной мы нанесем сокрушительные удары… Наш воздушный флот крепнет, подводный — тоже… У Англии одна надежда — на США… Но в Англии при таких военных дилетантах, как Черчилль, царит неразбериха…
Молотов слушал, поблескивая пенсне, а Риббентроп все более воодушевлялся:
— Мы уже не думаем, как выиграть войну, мы думаем, как ее быстрее закончить. «Ось» уже господствует над значительной частью Европы, и даже Франция вступает в борьбу против Англии и донкихота де Голля в Африке… И мы уже ищем друзей в послевоенном мире… И находим их— ряд стран готов присоединиться к «Пакту трех»…
Шмидт с интересом наблюдал за реакцией Молотова и удивлялся… Этот человек с жестким лицом был внешне абсолютно бесстрастен — реакции не было… Риббентроп же говорил весьма эмоционально, что было вполне объяснимо…
— Из Москвы я увез согласие господина Сталина с мыслью о том, что Германия может способствовать вашему сближению с Токио… Япония устремлена на Юг, а не на Север, и я думаю, фюрер затронет тему о сферах интересов Японии, Италии, СССР и Германии… Для нас важны наши бывшие колонии в Центральной Африке, Италия тяготеет к Средиземноморью, а СССР — как мне кажется, свойственно стремиться тоже на Юг, к открытому морю…
— К какому морю? — тут же спросил Молотов.
— Мы часто говорили об этом с фюрером… — начал с другого рейхсминистр, — и думаем, что после войны в мире произойдут большие перемены. Мы как партнеры по Московскому пакту уже сделали взаимовыгодный гешефт, но господин Сталин говорил, что Англия не имеет больше права господствовать над миром. Поэтому Советский Союз мог бы извлечь выгоды при перераспределении британских владений там, где у Германии отсутствуют интересы…
— Где же?
— Скажем, в направлении Персидского залива и Аравийского моря…
Молотов не ответил, и Риббентроп продолжил:
— Второй вопрос — Турция и Проливы… Мы понимаем, что вы недовольны конвенцией Монтрё… Мы ею тоже недовольны, и ее надо бы заменить соглашением между СССР, Турцией, Италией и Германией…
Конвенция 1936 года о режиме Черноморских Проливов, подписанная в швейцарском Монтрё СССР, Австрией, Болгарией, Англией, Грецией, Италией, Кипром, Румынией, Турцией, Францией и Югославией, провозглашала свободу прохода через Босфор, Мраморное море и Дарданеллы торговых судов всех стран и регулировала проход через Проливы военных кораблей нечерноморских стран… Но регулировала не лучшим образом.
Англичане тогда требовали «равенства для всех» и неограниченного права захода в Черное море любых судов… Турки их поддерживали… Так что режим Монтрё был проблемным, а к тому же дискриминировал немцев — нынешних лидеров Европы… И Риббентропа можно было понять…
Молотов кивнул и признал:
— Это надо обсуждать…
— Да, так же, как возможность вашего сближения с «Осью» и Японией… Тем более что японцы хотели бы как-то уладить дела с Чан Кайши.
— Это хорошо, но что надо понимать под Великой Восточной Азией? — спросил Молотов «в лоб».
— О, к вам она не относится, — заверил его немец…
Это была действительно разминка, потому что обоим министрам вскоре предстояла поездка в рейхсканцелярию — к фюреру…
ПОСЛЕ перерыва на завтрак для нашей делегации в узком кругу кортеж автомашин выехал из Бельвю, проехал по Аллее Побед через Бранденбургские ворота, свернул на Вильгельмштрассе и въехал в глухую красноватую «коробку» Почетного внутреннего двора новой имперской канцелярии— служебной резиденции Гитлера…
Напротив огромных распахнутых ворот краснели такие же огромные дубовые двери… У них застыли часовые в черных мундирах…
К кабинету Гитлера вели четыре палаты — мрамор, гранит, орлы, мозаики, кресла, гобелены, картины кисти великих мастеров… Общий тон — красноватый, торжественный. Большая Мраморная галерея у кабинета была вдвое длиннее Зеркального зала в Версале—146 метров.
Все было строго и, честно говоря, впечатляюще — интерьерами занимался сам фюрер…
Хозяин этой огромной резиденции смотрел на Молотова с явным интересом и был подчеркнуто предупредителен.
— Мысль, которая заставила меня просить об этой встрече, — пояснил он после протокольных вежливостей отнюдь не протокольно вежливым тоном, — заключается в следующем….
Гитлер остановился перед долгой речью, и вот она полилась:
— Тенденцию развития на будущее время установить трудно. Вопросы будущих конфликтов зависят от многого, однако я попытаюсь — насколько это возможно — определить условия такого будущего, когда конфликты исключаются… Я думаю, что это особенно возможно, когда во главе двух основных наций мира стоят люди, которые пользуются абсолютным авторитетом и могут решать на долгие сроки вперед… Это сейчас есть в России и в Германии… Герр Молотов, речь идет о двух больших нациях, которые от природы не должны иметь противоречий…
Гитлер сделал небольшую паузу и потом пояснил:
— Конечно, противоречий не будет, если одна нация поймет, что другой требуется обеспечение определенных жизненных интересов… Однако я уверен, что в наших обеих странах сегодня такие режимы, которым не нужна война, но нужен мир для внутреннего строительства… И при учете взаимных интересов — особенно экономических, можно найти такое решение, которое сохранило бы мир на весь период жизни господина Сталина и моей, а также обеспечило бы и на будущее мирную совместную работу.
— Я приветствую это ваше заявление, — вставил Молотов.
— Да, — задумчиво кивнул фюрер, — трудно установить направление развития народов и государств надолго… Но это — возможно…
На лице Гитлера появилось какое-то даже мечтательное выражение, синие глаза затуманились, и он сказал:
