Россия и Священный союз
Еще во время пребывания Александра I в Англии в 1814 г. Оксфордский университет на торжественном собрании преподнес ему диплом на звание доктора права. При вручении российский монарх спросил ректора: «Как мне принять диплом! Я не держал диспута». – «Государь, – возразил ректор, – вы выдержали такой диспут против угнетателя народов, какого не выдерживал ни один доктор прав во всем мире» [620] . Для российского императора после ухода со сцены его главного антипода настало время бурной международной деятельности, когда его авторитет безмерно возрос и в «концерте» победителей ему по праву принадлежала первая скрипка («Вождь вождей, царей диктатор, Наш великий император»). Александр I до 1815 г. находился в поисках формулы европейской солидарности, и, как он сам считал, он ее нашел именно к этому времени, как и поддержку со стороны лидеров других государств. Во всяком случае об этом свидетельствует твердый внешнеполитический и идеологический курс России после 1815 г.
Будучи одним из главных творцов Венской системы, русский самодержец лично разработал и предложил схему мирного существования, предусматривавшую сохранение сложившегося баланса сил, незыблемость форм правлений и границ. Она базировалась на широком круге идей, прежде всего на нравственных заветах христианства, что многим давало повод называть Александра I идеалистом-политиком. Принципы были изложены в Акте о Священном союзе 1815 г., составленном в стиле Евангелия. Безусловно, сегодня несколько странно читать, что три монарха (русский, австрийский и прусский) назначили себя толкователями и исполнителями Божественного Провидения в делах земных, да и тогда многие политики за абстрактными и непрактичными устремлениями спасти человечество искали скрытые от посторонних глаз эгоистические территориальные притязания или претензии на европейское господство Александра I. Но за расплывчатыми постулатами Акта, первоначальная редакция которого была написана рукой российского императора, прочитывалась новая трактовка «европейской идеи» или «европейского равновесия». И, по мнению известного специалиста в этом вопросе А.О. Чубарьяна, «в историческом плане это было первое общеевропейское объединение такого рода» [621] .
В свое время Наполеон также пытался своей железной волей и несокрушимой энергией объединить народы. Но реализовать свой замысел он стремился путем военного насилия и введением на всей европейской территории Гражданского кодекса, что, по его мнению, позволило бы «образовать единственную и единую нацию...». А.О. Чубарьян резонно полагал, что «идеи равенства трансформировались в гегемонистские планы», а сам Наполеон силой оружия пытался «не только завоевать и покорить европейские страны и народы, но и «унифицировать» их» [622] . В противовес этому Александр I предложил добровольный союз монархов. Механизм функционирования Священного союза основывался на взаимных контактах, для чего по мере надобности созывались международные конгрессы, которые по существу являлись предтечами современного Европарламента и ООН, и они заложили основы современного международного права. В условиях феодальной Европы было невозможно предложить ничего иного. Но как прецедент это имело важное значение. Мир вернулся к реализации этой преждевременно сформулированной идеи значительно позднее.
Безусловно, в начале ХIХ в. идея мирной европейской интеграции опережала время, поскольку не стимулировалась экономической заинтересованностью в таком объединении. Но даже первая, в целом не совсем удачная попытка привела к тому, что Европа в первой половине ХIХ столетия не знала крупных войн. Конечно, сразу возникает вопрос о цене прогресса, на который до сих пор человечество не дало однозначного ответа: что лучше – стабильное и мирное развитие или эпохи бурных перемен? Эволюция или потрясения?
Наполеон попытался навязать интеграцию силой и превратился в «поработителя» народов, что предопределило его падение. Исторический парадокс заключался в том, что Александр I, правящий страной, где господствовало унизительное для человеческого достоинства крепостничество, возглавил борьбу против Наполеона и стал народами приветствоваться как «освободитель». Хотя вынашиваемая им «идея Европы» также не выдержала испытания временем, но уже в ХХ столетии элементы его концепции получили дальнейшее развитие и сегодня взяты на вооружение современными политиками.
Собственно, одной из главных побудительных причин существования Священного союза являлась лишь боязнь монархов новой революции и наличие самой фигуры Наполеона. Даже находясь на о. Св. Елены, он внушал страх европейским монархам. Как только бывший французский император ушел из жизни, солидарность европейских властителей и деятельность Священного союза стала постепенно сходить на нет. Теснее всего в идеологическом отношении Европу сплачивало наполеоновское наследство. В данном случае уместно привести мнения современника, русского полковника И. Радожицкого, давшего оценку яростной антинаполеоновской публицистике своего времени и сделавшего неожиданный вывод о Наполеоне: «Между тем полководцы, министры и законодатели перенимали у него систему войны, политики и даже форму правления. Он был враг всех наций Европы, стремясь поработить их своему самодержавию, но он был гений войны и политики; гению подражали, а врага ненавидели» [623] .
В данной связи затронем и дискутируемый вопрос о том, какое государство больше выиграло от падения наполеоновской империи. Большая европейская политика тогда стала разыгрываться по новым правилам венского урегулирования, определяемым державами-победительницами (Россия, Великобритания, Австрия, Пруссия). Значительно увеличила свои владения в Германии Пруссия. Самое большое территориальное расширение получила Австрия. Другое дело, что расширение многонационального государства не всегда можно назвать благом, поскольку этот процесс таит в себе потенциальные опасности. Бесспорно, Великобритания после 1815 г., надолго убрав со сцены своего главного конкурента, решила основную внешнеполитическую проблему и достигла своей главной цели. Но для этого она понесла колоссальные расходы по ведению в течение 22 лет войн – более двух миллиардов фунтов стерлингов! [624] Но от сложившегося на континенте стабильного статус-кво получили свою выгоду все более или менее крупные и давно существовавшие государства Европы, даже те, которые потеряли часть своей территории (например, Дания или Саксония). Образовавшийся международный баланс сил великих держав спасал заведомо слабые страны от потенциальной агрессии сильных соседей, давал им возможность существовать и жить самостоятельной жизнью. Решения Венского конгресса были подготовлены предшествующим двадцатилетием почти беспрерывных европейских войн. Международные отношения приобрели в этот период новые качества – права одних государств стали напрямую зависеть от обязательств других стран. Важно также и то, что в целом, по мнению известного больше как политика, чем историка, Г. Киссинджера, «мирные договоры 1814–1815 гг. были ориентированы не на прошлое (мщение), а на будущее предупреждение войн» [625] .
Международная ситуация после 1815 г. не уникальна, есть с чем ее сравнивать. Можно привести множество примеров в мировой истории, когда бывшие союзники, одержав победу над сильным противником, вступали в споры меж собой и становились на путь конфронтации уже друг с другом. Одно противоборство заканчивалось, но из-за диссонанса интересов в измененном миропорядке начиналось новое. И после изменения «политического пейзажа» в 1815 г. каждая держава-победительница не была заинтересована в усилении влияния как-либо государства, а не только России, хотя ее боялись в первую очередь. Поэтому разве что в плюс всем европейским политикам того времени (а Александру I больше, чем кому-либо) необходимо поставить тот факт, что при наличии взаимоисключающих устремлений разных государств и противодействия друг другу была разработана и принята Венская система. Да, она существовала как союз монархов в борьбе против вероятных революций, но именно это и дало возможность избежать больших войн и худо-бедно, но обеспечить Европе «долгий мир» до 1853 г. И абсолютно прав В.В. Дегоев, считающий, что «зачастую критика в адрес творцов Венского порядка обуславливается, как ни странно, именно тем фактом, что у них слишком многое получилось. А с тех, у кого получается, всегда особый спрос. От них ожидают чего-то большего, этакого несбыточного совершенства – тем более когда на дипломатической сцене священнодействует такое созвездие талантов, как Александр I, Калсри, Талейран, Меттерних. Заслуга политиков 1815 г. – не в исчерпывающем разрешении стоявших перед ними проблем, а в выработке прагматических методов решения» [626] . По нашему мнению, в тот период было трудно придумать другую политическую комбинацию для сохранения долгого мира в Европе, кроме Священного союза монархов.
