Вчера, на наших глазах, где были материалисты и атеисты? В Парижской Коммуне. А где были идеалисты, верующие в Бога? В Версальском Национальном Собрании. Чего хотели парижские революционеры? Они хотели окончательного освобождения человечества, посредством освобождения труда. А чего хочет теперь победоносное Версальское Собрание? Окончательного падения человечества под двойным игом духовной и светской власти. Материалисты, полные веры и презирающие страдания, опасность и смерть, хотят идти вперед, потому что они видят перед собой торжество человечества; а идеалисты, задыхаясь, не видя ничего перед собой, кроме кровавых призраков, хотят во что бы то ни стало опять толкнуть его в тину, откуда ему так трудно выбраться. Пусть сравнивают и судят!
Мадзини утверждает своим доктринерским, не терпящим возражений тоном, свойственные всем основателям новых религий, что материалисты не способны любить и посвятить свою жизнь служению великим идеалам. Говоря это, он только доказывает, что, как последовательный идеалист и презирающий человечество во имя своего Бога, очень серьезно считая себя его пророком, он не имеет никакого понятия ни о человеческой природе ни об историческом развитии общества, и что, если он не совсем невежда в истории, то он ее понимает странным образом.
Он рассуждает, как все теологи. Если бы не было Бога творца, говорит он, мир со всеми своими удивительными законами не мог бы существовать или представлял бы лишь ужасный хаос, в котором все не управлялось бы божьим промыслом, а было бы предоставлено на волю судьбы и беспорядочному действию слепых сил. Не было бы никакой цели в жизни; все было бы только материальным, грубым и случайным. Ибо без Бога нет гармонии в физическом мире, и нет нравственного закона в человеческом обществе; а без нравственного закона нет долга, нет права, нет добровольной жертвы, нет любви, нет человечества, нет отечества, нет Рима и нет Италии; ибо, если Италия существует, как нация, то только потому, что она должна выполнить мировую миссию; а она могла получить эту миссию только от Бога, отеческая заботливость которого об этой царице наций дошла до того, что он своим собственным божественным перстом начертал ее границы, угаданные и описанные пророческим гением Данте.
В следующих статьях я постараюсь доказать против Мадзини:
1. Что если бы существовал Бог творец, не могло бы существовать мира;
2. Что если бы Бог был законодателем естественного мира, — который по нашему понятию заключает в себе весь мир в собственном смысле этого слова, как физический мир, так и мир человеческий и социальный, — то то, что мы называем естественными законами, как законы физические, так и социальные, тоже не могли бы существовать. Как все политические государства, управляемые сверху вниз самовластными законодателями, мир представлял бы тогда зрелище возмутительного хаоса. Он не мог бы существовать.
3. Что нравственный закон , существование которого мы, материалисты и атеисты, представляем, себе более реально, чем это могут сделать идеалисты какой бы то ни было школы, мадзинисты или нео-мадзинисты, является действительно нравственным законом, законом, который должен восторжествовать над заговорами всех идеалистов мира, только потому что он вытекает из самой природы человеческого общества, действительные основы которой надо искать не в Боге, а в животном мире;
4. Что идея Бога, далеко не необходимая для установления этого закона, внесла в него лишь путаницу и извратила его;
5. Что все Боги, прошлые и настоящие, обязаны своим существованием человеческой фантазии, едва освободившейся от пелены своей первобытной животности; что вера в сверхестественный или божественный мир является лишь исторически неизбежным заблуждением в прошлых стадиях развития нашего ума, и что, употребляя выражение Прудона, люди, обманутые известного рода оптической иллюзией, всегда поклонялись в своих Богах только собственному образу, чудовищным образом преувеличенному;
6.. Что божество после того, как оно воссело на свой небесный трон, сделалось бичем человечества, союзником всех тиранов, всех шарлатанов, всех мучителей и эксплоататоров народных масс;
7. Что, наконец, исчезновение божественных призраков, необходимое условие торжества человечества, будет одним из неизбежных последствий освобождения пролетариата.
Пока Мадзини довольствовался оскорблением учащейся молодежи, которая одна только в среде глубоко развращенной и так низко павшей современной буржуазии проявляет еще немного энтузиазма по отношению к великим идеям, истине и справедливости; пока он ограничивался нападками на немецких профессоров, на Молешоттов, Шиффов и других, которые совершают ужасное преступление, преподают истинную науку в итальянских университетах, и пока он забавлялся тем, что доносил на них итальянскому правительству, как на распространителей вредных идей в отечестве Галилея и Джордано Бруно, мы могли хранить молчание, диктуемое нам чувством уважения и жалости к нему. Молодежь достаточно энергична и профессора достаточно учены, чтобы самим защищаться.
Но теперь Мадзини переступил границы. По прежнему оставаясь добросовестным и попрежнему вдохновляемый своим идеализмом, фанатическим и искренним, он совершил
два преступления, которые, на наш взгляд, на взгляд всей социалистической демократии Европы, непростительны.
В тот самый момент, когда геройское население Парижа, самоотверженнее, чем когда либо, десятками тысяч, с женщинами и детьми, шло на смерть, защищая самое человеческое, самое справедливое, самое великое дело, когда либо происходившее в историй, дело освобождения трудящихся всего мира; когда ужасная коалиция всех гнусных столпов реакции, которые празднуют теперь свою победную оргию в Версале, не довольствуясь массовыми избиениями и заключением в тюрьмы наших братьев и сестер Парижской Коммуны, выливает на них потоки грязи и клевет, какие могут возникнуть только в мозгу людей, потерявших всякий стыд, Мадзини, великий, чистый демократ Мадзини, отворачиваясь от пролетарского дела и помня только свою миссию пророка и жреца, тоже бросает против них оскорбления! Он осмеливается отрицать не только справедливость их дела, но и их геройское, величайшее самоотвержение, выставляя их, пожервовавших собой для освобождения всего мира, грубыми существами, не знающими никаких нравственных законов и повинующихся лишь эгоистическим и диким порывам.
Не в первый раз Мадзини оскорбляет и клевещет на парижский народ. В 1848 г., после достопамятных июньских дней, которые открыли в Европе эру пролетарской борьбы и социалистического движения в собственном смысле слова, Мадзини выпустил гневный манифест, предающий проклятию и парижских рабочих и социализм. Против рабочих 1848 г., самоотверженных, геройских, как их сыновья 1871 г., и, как и эти последние, массами избиваемых, сажаемых в тюрьмы, ссылаемых на каторжные работы буржуазной республикой, Мадзини повторял все клеветы, пущенные в ход Ледрю-Ролленом и его друзьями, так называемыми красными республиканцами Франции, чтобы извинить в глазах мира и, может быть, своих собственных свое смешное и постыдное бессилие.
Мадзини проклинает социализм: как жрец или как делегат, посланный всевышним господом, он должен проклинать его, так как социализм, рассматриваемый с нравственной точки зрения, это уважение человека, приходящее на смену божественному культу; и рассматриваемый с научной практической точки зрения, провозглашение великого принципа, который, вошедши отныне в сознание народов, стал единственным отправным пунктом как исследований и развития позитивной науки, так и революционного движения пролетариата.
Этот принцип, во всей своей простоте, следующий:
„Как в мире, называемом материальном, неорганическая материя (механическая, физическая, химическая) есть определяющая основа органической материи (растительной, животной, умственной или мозговой), точно также и в мире социальном, который, впрочем, может рассматриваться лишь как последняя известная нам ступень развития материального мира, развитие экономических вопросов всегда было и продолжает еще быть определяющей основой всякого развития религиозного, философского, политического, и социального".
Мы видим, что этот принцип приносит с собой ни более ни менее как самое смелое низвержение всех теорий, как научных так и нравственных, всех религиозных, метафизических, политических, и юридических идей, которые все вместе составляют верование всех идеалистов прошлых и настоящих. Это революция, в тысячу раз более грозная, чем революция, которая начиная с эпохи Возрождения и особенно с семнадцатого века, ниспровергла схоластические доктрины, этот оплот церкви, неограниченной монархии и феодального дворянства, чтобы заменить их метафизическим догматизмом так называемого чистого разума, столь благоприятного для господства последнего привилегированного класса, т. е. буржуазии.
