Российские историографы соглашаются, что к концу XVII в. представление о том, что Россия отстает от Запада, распространилось весьма широко, становясь частью национального самосознания. С. М. Соловьев признает это, возможно, убедительнее других русских историков: «Сознание экономической несостоятельности было тесно соединено с сознанием нравственной несостоятельности. Русский народ не мог оставаться в китайском созерцании собственных совершенств, в китайской уверенности, что он выше всех народов на свете. Уже по самому географическому положению своей страны: океаны не отделяли его от западных европейских народов. Побуждаемый силою обстоятельств, он должен был сначала уходить с запада на восток: но как скоро успел усилиться, заложить государство, так должен был необходимо столкнуться с западными соседями, и столкновение это было очень поучительно… Стало очевидно, что насколько восточные соседи слабее России, настолько западные сильнее. Это убеждение, подрывая китайский взгляд на собственное превосходство, естественно и необходимо порождало в живом народе стремление сблизиться с теми народами, которые показали свое превосходство, позаимствовать от них то, в чем они являлись сильнее; сильнее западные народы оказывались своим знанием, искусством и потому надобно было у них выучиться»[44].
Реальность была грубее и опаснее, ведь ничего нет мучительнее процесса рекультуризации. Еще грознее выглядел неудержимый западный экспансионизм. Партия противников России на Западе именно в это время получает своих идеологов. Довольно широко обсуждался на Западе «великий проект» французского политика Сюлли (1636), который предполагал исключение России (наряду с Оттоманской империей) из европейской семьи наций[45]. Британский журналист и политик уже тогда говорил о России как о «самой устрашающей по величине империи, распростершейся на поверхности Земли»[46].
Возможно, первым о готовящемся скоординированном наступлении Запада на Россию предупредил российский посол в Польше Тяпкин. Посол писал царю о «дивных замыслах французской фракции: французский король хлопочет о мире поляков с турками, чтоб можно было французские и польские войска обратить против цесаря и Пруссии; победивши цесарцев и пруссаков, обратиться вместе со шведами на Московское государство. Победивши Москву, все католические государи пойдут на Турцию, не соединяясь с православными государями, чтоб народы греческого православия обратились к римской церкви»[47].
В 1670 г. Г. Лейбниц, один из самых светлых умов современной ему Европы, опубликовал (под псевдонимом) трактат в защиту кандидатуры германского принца на польский престол, а русских конкурентов он подал в самом невыгодном свете: «Погрязшие в схизме, нетерпимые, не слушающие требований рассудка, жертвы невежества, хуже, чем турки, создавшие при этом слишком мощное государство и жестокую диктатуру»[48]. Предвидя политические перемены в Восточной Европе, Лейбниц предсказал, что в будущем Россия станет колонией Швеции[49]. Этот малообещающий России прогноз разделяли многие в Западной Европе.
У молодого царя Петра вызрело непоколебимое желание «войти в Европу» как независимому самоуважающему свои особенности члену мирового сообщества, европейской семьи наций. В 1697 г. в составе Великого посольства царь посетил Запад (впервые после князя Святослава в 972 г. восточнославянский правитель вышел за пределы своей страны), и многое повергло его в недоумение. Увидев вокруг Вестминстерского дворца в Лондоне бесчисленные юридические конторы, Петр воскликнул: «И это все законники? У меня на все царство их двое, и одного я собираюсь повесить»[50]. Знакомство Петра с Голландией, Британией и Францией показало царю степень отставания России от Запада: у России не было флота, а Голландия строила сотни кораблей в год; в России никто никогда не видел справочников по сельскому хозяйству, а в Англии лишь за первую половину XVIII в. вышло более сорока агрономических трактатов; парижанин эпохи Людовика XV уже не мыслил себе жизни без газеты — а в Москве не знали, что это такое; западные страны устремились за океаны — Россия была замкнута в глубине континента. Россия встретилась с Западом, находясь на качественно ином этапе исторического развития. Петр «осознал грозящую России опасность попасть в экономическую зависимость от передовых стран, превратиться в колонию или даже быть завоеванной соседями»[51].
Как подчеркивает Н. Рязановский, «большинство исследователей Петра Великого и его правления отмечают тот факт, что он отвернулся от московского прошлого к новому миру Запада. Но они часто недооценивают страсти и психологической мощи его реакции и убеждений. Прошлое означало для монарха невежество, предрассудки, неэффективность и коррупцию — в политических терминах слабость и поражение[52]; Запад представлял собой знание, разум и спасение. «Западничество» Петра Первого тем более примечательно, что он не восхищался всем слепо, но всегда старался отделить как на Западе, так и дома здоровые зерна от плевел и всегда оставался убежденным русским патриотом»[53].
Творческий подвиг реформатора едва поддается описанию: тотальной трансформации была подвергнута система государственного управления. Отроки из глухих поместий отправились на Запад для освоения его опыта. В короткий срок было создано 200 мануфактур, 11 металлургических заводов. По приказу царя в Амстердаме переводили не отвлеченные трактаты, а технические и научные труды. В Москве основали Школу математики и навигации. Убеждением, личным примером и насилием Петр I сделал частью национального самосознания представление о том, что пассивное ожидание самоубийственно, что национальная гордыня в данном случае может обернуться лишь национальным несчастьем.
Оценив позиции России, восприняв Запад и как угрозу, и как надежду, великий реформатор России определил свою стратегию. Россия страдала, прежде всего, от бездорожья и отсутствия связей с внешним миром. При решении первой задачи он мог опереться лишь на зачатки экономической структуры страны. Безотрадная картина открылась первому западнику на троне: торговля в эмбриональном состоянии, одна аптека на всю страну, в России нет университетов, наука — национальная терра инкогнита. Несколько железоделательных заводов Тулы, Каширы, Москвы, Воронежа не шли в сравнение с мощью развивающейся индустрии Запада. Интеллектуальный уровень страны не шел в сравнение с уровнем региона, где уже совершили свой творческий подвиг Т. Гоббс и Б. Спиноза, Р. Декарти Дж. Мильтон. Следовало решить две главные задачи: увеличить материальную мощь своего государства; рекультуризировать свой народ, т. е. изменить его культуру, избавив его от косности и привить ему легкость в восприятии перемен как естественного процесса. Как пишет Н. Рязановский, «вся жизнь Петра I была одним интенсивным усилием нагнать Запад, как сказали бы современные ученые, модернизировать свою страну. Реальности, с которыми он столкнулся во время Северной войны, лишь еще больше укрепили его неоднократно выраженное убеждение в том, что промедление смерти подобно»[54].
Опираясь на растущее население России, на талант своего еще не вполне востребованного историей народа, император Петр предпринял тяжелую, временами отчаянную попытку приобщения страны к мировому, т. е. западному, потоку цивилизованного развития. По оценке А. Тойнби, «петровская политика ставила своей целью превращение русского универсального государства в одно из государств современного западного мира, с тем чтобы русский народ мог занять определенное место среди других западных наций. Стратегия Петра Великого была направлена на то, чтобы при включении России в западное сообщество в качестве равноправного члена сохранить ее политическую независимость и культурную автономию в мире, где западный образ жизни уже получил широкое признание. Это был первый пример добровольной самовестернизации незападной страны»[55]. Англичанин Уайтворт в 1707 г. писал из Москвы, что среди всех русских военачальников только двое могли бы рассчитывать на получение звания армейского капитана на Западе. Но при всех преимуществах Западу нужно было спешить: восточный гигант просыпался. Такие европейские специалисты по России, как Г. Нойгебауэр, видели опасность для Швеции в мобилизационных усилиях Петра. Чтобы гарантировать доминирование Швеции на севере Европы и обеспечить экспансию в восточном направлении, они рекомендовали Карлу не терять времени, не дожидаясь возможного укрепления «петербургской» России, отнять у Петра трон и передать его оппоненту вестернизма, наследнику престола — традиционалисту Алексею.
