Иногда сервенты бастовали. Один хозяин из Мэриленда в 1663 г. подал жалобу в провинциальный суд, заявив, что его слуги «категорически отказываются выходить и делать повседневную работу». Последние ответили, что их кормят только «бобами с хлебом» и потому они «так слабы, что не способны выполнять работу, которую он нам поручает». По приговору суда сервенты получили по 30 ударов плетью.
Более половины поселенцев, прибывших к североамериканским берегам в колониальный период, появились там в качестве законтрактованных слуг. Если в XVII в. это были в большинстве своем англичане, то в XVIII столетии – ирландцы и немцы. По мере того как они совершали побег или заканчивался срок их контракта, этих людей все в большей степени заменяли рабы, но даже в 1755 г. белые сервенты составляли десятую часть населения Мэриленда.
Что происходило с этими последними, когда они обретали свободу? Есть бодрые свидетельства того, как бывшие сервенты становились процветающими гражданами – землевладельцами и важными персонами. Но Э. Смит, который тщательно изучал этот вопрос, приходит к выводу, что колониальное общество «не было демократическим и уж точно не было эгалитарным; в нем господствовали люди, у которых было достаточно средств, чтобы заставить других работать на себя». И «не многие из них были потомками законтрактованных слуг, и практически никто не принадлежал к этому классу сам».
После того как мы сумеем пробраться сквозь презрение, которое Смит испытывает к сервентам, считая их «грязными и ленивыми, грубыми и невежественными, распутными и часто нарушающими закон мужчинами и женщинами», которые «воровали и бродяжничали, имели незаконнорожденных детей и растлевали общество отвратительными болезнями», мы узнаем, что «примерно каждый десятый был разумным и основательным человеком, который, если бы ему повезло пережить свой «срок выдержки» и отработать до конца по договору, взял бы себе землю и добился достойной жизни». Возможно, еще один из каждых десяти стал бы ремесленником или надсмотрщиком. Остальные 80 %, которые «точно были… ленивыми, безнадежными и загубленными личностями», либо «умерли во время действия договора, вернулись в Англию после его окончания, либо стали «белыми бедняками».
Вывод Смита подтверждается более поздним исследованием жизни сервентов в Мэриленде XVII в., по данным которого первые группы этих людей стали землевладельцами и играли определенную роль в политической жизни колонии, но ко второй половине столетия более половины кабальных слуг – даже после десяти лет жизни на свободе – оставались безземельными. Сервенты становились арендаторами и являлись источником дешевой рабочей силы для крупных плантаторов, как во время действия договора, так и после его окончания.
Очевидно, что классовые противоречия в колониальный период усиливались, различия между богатыми и бедными становились все более резкими. К 1700 г. в Виргинии насчитывалось 50 богатых семейств, обладавших состоянием, эквивалентным 50 тыс. фунтов стерлингов (по тем временам огромная сумма), живших за счет труда чернокожих рабов и белых сервентов, владевших плантациями; представители этих семейств заседали в губернаторском совете и занимали должности местных мировых судьей. В Мэриленде поселенцами правил владелец колонии, чье право тотального контроля над ней было даровано английским королем[16]. В 1650–1689 гг. против лорда-собственника пять раз поднимались восстания.
Фундаментальные законы Северной и Южной Каролины были написаны в 60-е гг. XVII в. Джоном Локком, которого часто считают философским предтечей отцов-основателей и американской системы. В локковском документе устанавливался аристократический режим правления феодального типа, при котором восьмерым баронам принадлежало 40 % земель колонии, а один из них мог занимать пост губернатора. Когда после бунта, связанного с распределением земель, британская корона взяла под свой прямой контроль Северную Каролину, богатые земельные спекулянты присвоили себе свыше полумиллиона акров, монополизировав прилегающие к побережью пригодные для сельского хозяйства угодья. Бедняки, страдавшие от безземелья, скваттерскими способами вели хозяйство на небольших участках и весь дореволюционный период боролись против попыток землевладельцев взимать с них ренту.
Исследование положения в колониальных городах «Города в глуши», проведенное К. Брайденбо, также выявляет ясно очерченную классовую систему:
Первые бостонские лидеры были господами с весьма внушительным состоянием, которые при поддержке духовенства настойчиво стремились сохранить в Америке социальные установки метрополии. Обладая средствами контроля за ремеслом и коммерцией, политически доминируя над населением посредством церкви и городского собрания, а также заключая между собой продуманные брачные союзы, члены этой небольшой олигархической группы закладывали основы аристократического класса в Бостоне XVII в.
Вскоре после основания колонии Массачусетской бухты, в 1630 г., губернатор Джон Уинтроп провозгласил философию правящих кругов: «…во все времена некоторые люди должны быть богатыми, некоторые – бедными, некоторые должны занимать высокое положение и иметь сан; остальные – находиться в более низком положении и зависимости».
Состоятельные купцы воздвигали особняки; лица «высшего сорта» путешествовали в каретах и паланкинах, носили напудренные парики, питались изысканной пищей, запивая ее мадерой, а художники писали их портреты. В законодательное собрание Массачусетса в 1678 г. поступила следующая петиция из городка Дирфилда: «Возможно, вам будет приятно узнать, что лучшие земли, лучшие почвы, наиболее удачно расположенные, лежат в центре города; что же до количества их, то около половины принадлежит восьми или девяти владельцам».
К. Брайденбо обнаружил, что в Ньюпорте (Род-Айленд), как и в Бостоне, «городские собрания, при всей кажущейся демократичности, на деле год от года становились все более подконтрольны одной и той же группе купцов-аристократов, которые занимали большинство наиболее важных постов». Современник описывал ньюпортских торговцев «…людьми в огненно-красном верхнем платье и камзолах с ярко-желтой тесьмой и бахромой. Хитрые квакеры, не рискуя носить такие наряды, но обожая пышное убранство, украшали столовым серебром свои буфеты».
Нью-йоркская аристократия была наиболее хвастливой. Брайденбо поведал об «оконных драпировках из камлота, покрытых черным лаком столиках, зеркалах в позолоченных рамах, спинетах и массивных часах с заводом на восемь дней… богато отделанной мебели, драгоценностях и посуде… В домах прислуживали чернокожие».
В колониальный период Нью-Йорк был подобен феодальному королевству. Голландцы создали систему огромных поместий вдоль реки Гудзон, которыми владели так называемые патроны. Землевладельцы-бароны полностью контролировали арендаторов, живших на их землях. В 1689 г. многие жалобы бедноты совпали с выступлением фермеров под предводительством Джекоба Лейслера[17]. Его повесили, а распределение огромных участков продолжилось. В бытность губернатором Бенджамина Флетчера три четверти земель в колонии Нью-Йорк было даровано примерно 30 персонам. Так, Флетчер подарил своему другу полмиллиона акров за номинальную ежегодную плату в 30 шиллингов. В начале XVIII в. при лорде Корнбери одной группе земельных спекулянтов передали площади размером в 2 млн. акров.
В 1700 г. церковные старосты города Нью-Йорка попросили у городского совета средства, поскольку «крики бедных и слабых о помощи слишком тяжко слушать». В 30-х гг. XVIII в. начали усиливаться требования создать учреждения, в которых бы содержались «многие попрошайки, ежедневно в страданиях бродящие по улицам». В резолюции городского совета говорилось:
«Принимая во внимание возникшую необходимость, связанную с тем, что число бедных в сем городе крайне велико и постоянно растет… и оные регулярно совершают правонарушения в сем городе, живут здесь, бродяжничая и не работая, дебоширя и совершенствуясь в воровстве и дебоширстве… для избавления от чего… постановляем, что должно построить… хороший, крепкий и удобный дом и обитель».
Двухэтажное строение получило название «Дом для бедных, Работный дом и Исправительный дом».
В 1737 г. в письме читателя в нью-йоркскую газету «Джорнэл»[18], издававшуюся Питером Зенгером, описывался бедный местный уличный мальчишка: «Субъект в человеческом облике – полуголодный и замерзший, в разорванной на локтях одежде, с проглядывающими сквозь дырявые штаны коленями, всклокоченными волосами… В возрасте примерно с 4 до 14 лет они [эти дети] проводят свои дни на улицах… а затем их берут в подмастерья, и так они живут еще четыре, пять или шесть лет».
В XVIII в. колонии быстро росли. К английским поселенцам присоединились шотландцы из Ольстера (Северная Ирландия) и выходцы из Германии. Завозилось множество чернокожих рабов; в 1690 г. они составляли 8 % населения, в 1770 г. – уже 21 %. В 1700 г. колонистов было 250 тыс. человек, а к 1760 г. их численность возросла до 1,6 млн. Развивались сельское хозяйство, мелкое товарное производство, судоходство и торговля. Население крупных городов: Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Чарлстона – удвоилось и утроилось.
