Через несколько часов более 200 агентов ФБР, федеральных судебных исполнителей и полицейских Бюро по делам индейцев окружили и заблокировали поселок. В их распоряжении имелись бронеавтомобили, автоматические винтовки, автоматы, гранатометы и снаряды со слезоточивым газом, и вскоре началась стрельба. Три недели спустя Глэдис Биссонетт сказала: «Пока мы находимся здесь, в Вундед-Ни, в нас постоянно стреляют, всегда – с наступлением темноты. Но прошлая ночь была самой тяжелой. Я думаю, что Великий Дух с нами, поэтому пулям не удается проникнуть в наши тела. Прошлой ночью мы бежали под градом пуль… Мы собираемся держаться до тех пор, пока не станем полностью независимым суверенным народом, народом оглала-сиу».
После начала осады истощились запасы пищи. Индейцы из штата Мичиган отправили продовольствие на самолете, который приземлился в лагере оглала-сиу. На следующий день агенты ФБР задержали пилота и мичиганского доктора, который арендовал самолет. В Неваде были арестованы 11 индейцев, собиравшие продукты питания, одежду и медикаменты для отправки в Южную Дакоту. В середине апреля еще три самолета сбросили 1,2 тыс. фунтов продовольствия, но, когда люди собрались, чтобы подобрать груз, их обстреляли с правительственного вертолета, а наземный огонь велся со всех сторон. Одна из пуль сразила индейца Фрэнка Клируотера, лежавшего на койке в здании церкви. Когда его жена поехала с ним в больницу, она была арестована и отправлена в тюрьму. Клируотер скончался.
Перестрелки продолжились, еще один человек погиб. Наконец было подписано мирное соглашение, в котором обе стороны согласились разоружиться (помня о резне 1890 г., индейцы отказывались сдавать оружие, будучи окружены вооруженными людьми). Правительство США обязалось изучить положение коренных американцев, а назначенная президентом комиссия должна была рассмотреть условия договора 1868 г. Осада окончилась, 120 участников акции арестовали. Позднее федеральные власти заявили, что упомянутый договор был изучен и признан законным, но заменен так называемым правом США на «отчуждение частной собственности», а именно полномочиями правительства отобрать земли.
Индейцы продержались 71 день, создав на осажденной территории удивительное сообщество. Были организованы общественные столовые, клиника и больница. Вот что сказал представитель навахо, ветеран войны во Вьетнаме: «Здесь царит удивительное спокойствие с учетом того, что другая сторона лучше вооружена и численно превосходит нас… Но люди остаются, потому что у них есть вера и цель. Вот почему мы проиграли во Вьетнаме, там у нас не было цели. Мы участвовали в войне богатых, для богатых… В Вундед-Ни мы держимся отлично, в смысле морального духа. Мы даже еще способны смеяться».
Послания поддержки приходили в поселок из Австралии, Финляндии, Германии, Италии, Японии, Англии. Одно письмо написали собратья из Аттики, двое из которых были индейцами: «Вы сражаетесь за Мать-Землю и Ее Детей. Наши души сражаются вместе с вами!» Уоллес Черный Олень ответил: «Маленький поселок Вундед-Ни превращается в огромный мир».
После этих событий, несмотря на смерти, испытания, использование полиции и судов с целью сломить сопротивление, движение коренных американцев в защиту своих прав продолжилось.
Индейцы, жившие в общине Аквесасне, где издавалась «Аквесасне ноутс», всегда утверждали, что их территория суверенна и на нее не должны распространяться законы белых. Однажды полиция штата Нью-Йорк выписала три штрафных талона могауку, водителю грузовика, и совет индейцев встретился с лейтенантом полиции. Поначалу последний настаивал на том, что ему необходимо было соблюдать инструкции и выписывать штрафы даже на территории Аквесасне, но при этом он старался действовать разумно. В конце концов лейтенант согласился, что не следует арестовывать индейцев в резервации или за ее пределами, не проведя перед этим встречу с советом могауков. Затем полицейский сел и закурил сигару. Индейский вождь Джоакуисо, человек с характерной внешностью и длинными волосами, поднялся и серьезным голосом обратился к этому человеку. «Есть еще один вопрос, перед тем как вы уйдете, – медленно произнес он, глядя прямо на лейтенанта. – Не найдется ли у вас лишней сигары?» Встреча закончилась смехом.
Газета «Аквесасне ноутс» продолжала выходить. На странице, посвященной поэзии, поздней осенью 1976 г. появились стихи, отражавшие дух того времени. Ила Абернати писала:
Я – трава, что растет, и я косарь травы,
Я и ива, и расщепляющий прутья,
Ткач и сотканное, брачный союз ивы с травой.
Я – мороз на земле и жизнь мертвой земли,
Я – дыханье, и зверь, и острый камень под ногами,
Во мне живы горы и взмахи крыльев совы,
И я – в них. Я – солнца близнец,
Тот, кто движет кровь, и истекшая кровь,
Я – олень и оленья смерть,
Я – заусенец в вашем сознании,
Признайте меня.
А вот строки Баффи Сент-Мари:
Вы думаете, что мне являются видения
Потому, что я индианка?
Мне являются видения
Потому, что они есть.
В 60—70-х гг. не было просто женского движения, движения заключенных или движения индейцев. Имел место всеобщий бунт против гнетущего, искусственно насаждаемого, прежде не вызывавшего сомнений образа жизни. Он коснулся каждого аспекта жизни человека: рождения ребенка, детства, любви, секса, брака, одежды, музыки, спорта, языка, продуктов питания, жилья, религии, литературы, смерти, образования.
Новые нравы и манера поведения шокировали многих американцев. Они вызывали напряженность в обществе. Иногда это воспринималось как «пропасть между поколениями» – молодежь все больше отдалялась от образа жизни старшего поколения. Но через какое-то время оказалось, что это не столько вопрос возраста, – часть молодежи оставалась «ортодоксальной», в то время как некоторые люди среднего возраста меняли образ жизни, а старики начинали вести себя так, что поражали окружающих.
Сексуальное поведение изменилось радикально. О сексе до брака больше не молчали. Мужчины жили с женщинами вне брака, пытаясь найти верные слова, характеризующие их отношения: «Познакомьтесь, это… мой друг». Супружеские пары откровенно заговорили о своей жизни, появились книги, в которых обсуждался «открытый брак». О мастурбации стали говорить вслух, даже с одобрением. Гомосексуализм более не скрывали. Мужчины-геи и женщины-лесбиянки сообща боролись с дискриминацией, чтобы осознать свою общность, преодолеть стыд и изоляцию.
Все это нашло отражение в литературе и в средствах массовой информации. Суды признавали недействительными местные запреты на книги эротического и даже порнографического содержания. Появилась новая литература (книга «Праздник секса» и др.), которая обучала мужчин и женщин достижению сексуальной самореализации. В новом кино не стеснялись показывать наготу, хотя киноиндустрия, стремясь сохранить наряду с прибылями и принципы, ввела систему классификации фильмов (R – «просмотр в присутствии взрослых», X – «запрещен просмотр детям»). Язык секса стал обычным в литературе и в быту.
Все это было связано с новыми условиями жизни. Общины процветали в особенности среди молодежи. Действительно настоящих коммун, т. е. таких, где принято делиться деньгами и совместно принимать решения, создавая сообщество близких по духу людей, привязанности и доверия, было мало. Большинство их появилось из практических соображений – для совместной оплаты аренды, – и основывались они на разной степени дружбы и близости участников. Для мужчин и женщин стало обычным явлением быть «соседями по комнате» и проживать группами по два-три человека и более, исходя из практичности и общности интересов, не вступая в сексуальную связь.
Самой важной переменой в стиле одежды 60-х гг. стала большая неформальность. Для женщин это являлось продолжением традиционных настойчивых требований феминисток убрать из обихода «женственную», стесняющую движения одежду. Многие американки перестали носить бюстгальтеры. Ограничивающий свободу «корсет» (фактически униформа 40—50-х гг.) стал редкостью. Юноши и девушки теперь одевались похоже – носили джинсы и поношенную военную форму. Мужчины прекратили носить галстуки, а женщины всех возрастов часто надевали брюки, чем безмолвно отдавали должное Амелии Блумер.
Возникла новая популярная музыка протеста. Пит Сигер пел песни протеста начиная с 40-х, но теперь он добился признания; его аудитория стала гораздо шире. Боб Дилан и Джоан Баэз, исполнявшие не только песни протеста, но и песни, отражающие новое одиночество, новую культуру, превратились во всеобщих кумиров. Жившая на Западном побережье женщина преклонных лет Малвина Рейнолдс писала и исполняла песни, соответствовавшие ее социалистическим воззрениям и духу борца за свободу личности и содержавшие критику современной коммерциализированной культуры. Она пела, что все теперь живут в «маленьких коробках», а вначале «все были одинаковыми».
