…На втором этаже основного нашего здания, на Кропоткинской улице, 19, имелось относительно большое фойе. Его превратили в проходной зрительный зал, соорудив здесь сцену. В день, о котором я рассказываю, оба курса были собраны здесь на лекцию «Коварные методы иностранных разведок по разложению советского тыла». Читал какой-то чин (с двумя ромбами) из наркомата внутренних дел. Во время перерыва я вышел в тыльную часть зала, начал закуривать и вдруг за своей спиной слышу:
- Вы не могли бы мне показать майора Григоренко? Я обернулся. Увидел, что вопрос этот задает сегодняшний лектор.
- Я Григоренко, - взглянул я на него.
- Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
После паузы он спросил:
- Вы хорошо помните ваш прием у Роговского?
- Да, конечно.
- И Рогинский там был? С самого начала или потом пришел?
- Нет, был уже там, когда я вошел.
- А в приемной кто был?
- Девушка - секретарь Роговского и еще два каких-то, в гражданском.
- А пропуск у вас при входе отбирали?
- Да, девушка взяла его и положила в свою папку.
- Так, все правильно. А как вы думаете, почему вас не арестовали?
- А я не знал, что меня кто-то хотел арестовывать. И не понимаю, за что меня могли бы арестовать.
- Ну, арестовывали же и ни за что. Вы же сами об этом писали. Вот и вас должны были арестовать в тот день. Для этого и Рогинского пригласили. Он должен был ордер подписать, как главный военный прокурор. Вопрос об аресте был решен твердо. Не договорились только о том - принимать вас или забрать прямо из приемной. Потом, видимо, решили принять и арестовать по выходе в приемную. Но что-то им помешало. Что-то напугало их. Но что?!
- А почему бы вам не спросить об этом у них самих?
- Поздно. В свое время не спросили, а теперь поздно. Расстреляны».
Следует сказать, что Григоренко приукрасил эпизод, поскольку на самом деле упомянутый Григоренко Г.К. Рогинский в 1939 году был арестован, но не расстрелян. Он получил 15 лет лагерей за то, что (цитирую обвинительное заключение) «проводил вредительскую работу, умышленно извращая революционную законность. Давал необоснованные санкции на массовые аресты и сознательно, с целью вызвать недовольство населения против Советской власти, не принимал никаких мер по жалобам осужденных и их родственников». И то, что это действительно было так, антисоветчик Григоренко, как видите, подробно и убедительно показал.
Вот как из этого эпизода можно сделать вывод, что Политбюро давало разнарядку репрессировать невиновных?
Наоборот, Сталин, опираясь на честных людей, в данном случае, на Вышинского, делал все, чтобы невиновные не пострадали. Между прочим, о том, что Вышинский жестоко карал всех фабрикантов незаконных дел, рассказывает и другой антисоветчик, бывший бургомистр оккупированного Смоленска, а до войны адвокат Меньшагин. В Смоленске в годы репрессий устроили показательный суд над «вредителями», в первой инстанции судил облсуд, а обвинителем был облпрокурор. Приговорили невиновных к расстрелу. И Меньшагин описывает, практически, то же, что и Григоренко. Меньшагин, как адвокат, поехал с жалобой к Вышинскому, узнав, что дело расстрельное, его пропустили к Вышинскому без очереди. Тот исполнение приговора остановил, затребовал дело, в результате невиновных освободили, председателя областного суда выгнали, облпрокурора посадили.
Многие удивятся – как же так, мы же с детства слышали, что Вышинский требовал всех бить и пытать до тех пор, пока они не признаются в преступлении, которое не совершали. Это же он сказал, что «признание - царица доказательств». Признание во все времена было и остается до сих пор царицей доказательств, а Вышинский – это пример того, как можно быдлу показывать на белое и говорить «черное». Дело в том, что в СССР признание на предварительном следствии не имело никакой доказательной силы. И именно Вышинский требовал, чтобы следствие на признание не ориентировалось. Вот его слова на мартовском пленуме 1937 года.
«Вышинский: Соприкасаясь с работой НКВД в течение ряда лет сначала в качестве заместителя прокурора Союза, а затем прокурора Союза ССР и в качестве работника, не только обвинителя, но человека, которому пришлось председательствовать в суде по таким делам, как «Шахтинское дело», «Дело промпартии», Дело электровредителей (Метро — Виккерс), я должен сказать, что в основе всех этих процессов лежал всегда материал вполне объективный, убедительный и добросовестный. Это же нужно сказать и о двух последних процессах. Но, однако, сплошь и рядом чувствуется, что в следственном производстве имеется целый ряд недостатков. В большинстве случаев следствие на практике ограничивается тем, что главной своей задачей ставит получение собственного признания обвиняемого. Это представляло значительную опасность, если все дело строилось лишь на собственном признании обвиняемого. Если такое дело рассматривается судом и если обвиняемый на самом процессе откажется от ранее принесенного признания, то дело может провалиться. Мы здесь оказываемся обезоруженными полностью, так как, ничем не подкрепив признание, не можем ничего противопоставить отказу от ранее данного признания. Такая методика ведения расследования, опирающаяся только на собственное признание, — недооценка вещественных доказательств, недооценка экспертизы и т.д. — и до сих пор имеет большое распространение.
Известно, что у нас около 40% дел, а, по некоторым категориям дел — около 50% дел кончаются прекращением, отменой или изменением приговоров. Против этой болезни и была еще в 1933 году направлена инструкция 8 мая. В чем заключается основная мысль этой инструкции? Она заключается в том, чтобы предостеречь против огульного, неосновательного привлечения людей к ответственности. Я должен добавить, что до сих пор инструкция 8 мая выполняется плохо».
И Сталин, Политбюро и Вышинский не просто требовали исполнения инструкций от тех, кто репрессировал невиновных, они их безжалостно наказывали за репрессии против невиновных.
В книге военных юристов А.И. Муранова и В.Е. Звягинцева «Досье на маршала» (М: «Андреевский флаг», 1996) рассматриваются конкретные дела конца 30-х годов. Авторы – ярые антисталинисты, тем не менее они сообщают.
«Только в 1937— 1938 годах были арестованы и тайно осуждены (как правило, несудебными органами) председатели военных трибуналов округов —А.И. Мазюк (ЛенВО), Я.К. Жигур (СКВО), А.Ф. Козловский (ХВО), А.Г. Сенкевич (ЗабВО), Ф.Я. Бауманский (Зап.-СибВО), Б.П. Антонов (ВТ ОКДВА), председатели военных трибуналов корпусов М.И. Ситников, И.В. Смирнов, Ф.В. Марков, члены коллегии трибуналов окружного звена К.Я. Петерсон, И.С. Чижевский, К.Г. Сеппе, многие другие руководители военно-судебных органов и рядовые судьи...».
Причем, поскольку в те годы судьи обязаны были руководствоваться собственным убеждением в виновности подсудимых, то доказать, что они вынесли заведомо неправосудный приговор было трудно, поскольку преступные судьи твердили, что таково было их убеждение. В результате судей судили Особым совещанием при НКВД. Этот орган был создан для социальной защиты от преступников, преступность деяний которых была понятна, но доказательств этой преступности не хватало для обычного суда. Так, скажем, царская прокуратура ни разу не собрала достаточное количество фактов, чтобы осудить Сталина за его революционную деятельность, и его семь раз отправляли на каторгу по решению Особого совещания при МВД царской России. Особое совещание было и в СССР, поэтому Муранов и Звягинцев сетуют: «Военных юристов пропускали через заседания Особого совещания, и они умирали в лагерях при невыясненных до конца обстоятельствах...».
Авторы этой книги все же вынуждены и объяснить, за что при Сталине отправляли судей в лагеря.
«Одним из таких судей и был И.С. Чижевский. Его арестовали 17 июня 1938 года. К этому времени Чижевский отдал правосудию два десятка лет. Работал в реввоентрибуналах Петроградского военного округа, Туркфронта, Каспвоенфлота. В 1926 году, после реорганизации системы военно-судебных органов, был уволен из армии и стал народным судьей Ленинграда. В период нарастания массовых репрессий вновь призван на службу.
В трибунал ЛенВО пришел в самое мрачное время — в августе 37-го. Включился в работу. Рассматривал контрреволюционные дела, выносил по ним и смертные приговоры. Трудно понять причину, но по большинству из этих дел Военная коллегия приговоры отменила…».
Как видите, юристам нынешней России уже трудно понять, почему отменяла приговоры кассационная инстанция – нынешним юристам уже и в голову не приходит, что кассационная инстанция должна отменять неправосудные приговоры. И авторы так заканчивают свой горестный рассказ о конце карьеры Чижевского.
