Першин стремится вести допрос: «Бывали ли в СААБе Яшин и Найденов?».
Квачков: «Яшин бывал часто, мы дружили семьями. Ездили по ветеранским делам. А вот Найденов ни в кепке, ни без кепки в машине не бывал никогда».
Першин: «Почему же тогда на кепке обнаружены волосы, которые могли произойти от Найденова?».
Квачков: «Мы просили следователя провести генетическую экспертизу, но нам отказали».
Судья привычно: «Я Вас останавливаю, Квачков! У меня такое впечатление, что Вы, Квачков, принимаете все меры, чтобы я удалила Вас из зала. Так вот, я Вас не удалю!»
Першин: «Каков род трудовой деятельности Вашего старшего сына Александра?»
Квачков: «Мой сын работал охранником с лицензией на ношение оружия в частном охранном предприятии. То, что до этого мой сын служил рядовым в спецназе, имело огромное значение для его работы».
Судья как заведённая: «Я Вас останавливаю! Это не имеет значения для данного дела!»
Квачков переформулирует: «Мой сын работал охранником в частном банке для выполнения специальных задач. Рейдерство тогда не считалось уголовным преступлением. И к бывшим десантникам обращались для решения подобных задач».
Першин: «Где жил Александр?».
Квачков: «Сначала с нами на Бережковской набережной. Потом Саша переехал в квартиру на Беловежской. У меня дочь – инвалид первой группы. Она поступила в техникум-интернат и переехала в общежитие, а Саша - на Беловежскую».
Судья срывается. Уже не останавливая подсудимого, она ставит на обсуждение вопрос о применении к подсудимому Квачкову меры воздействия в виде удаления из зала судебных заседаний.
Защита дружно протестует.
Першин, вконец измотанный стычками с судьей, из последних сил бросает в сторону судейского престола: «Это решение будет незаконным!».
Адвокат Чепурная почти молит судью: «Прошу предоставить подсудимому Квачкову возможность дать показания в полном объеме. Оснований его удалять не имеется… Прошу не удалять Квачкова, чтобы его права на защиту не были нарушены».
Подсудимый Миронов не просит, наоборот, ставит диагноз суду: «Ваша честь, удаление Квачкова на столь ключевом и важном моменте, как его показания, превращают суд в профанацию, потому что возникает вопрос, ради чего мы здесь собрались? Ради того, чтобы всё-таки понять, что это была за имитация, кто за ней стоит, при каких обстоятельствах она была спланирована и реализована? Или будем дальше публично продолжать гнобить с подачи стороны обвинения подсудимых, которые, по-моему, и так уже настрадались выше крыши».
Диагноз Миронова потрясает судью Пантелееву: «Суд предупреждает подсудимого Миронова о недопустимости нарушения порядка в судебном заседании, оскорблении суда и стороны обвинения! Суд предупреждает, что при повторном нарушении порядка в судебном заседании, проявлении неуважения к суду подсудимый Миронов в соответствии с частью третьей статьи 258 УПК Российской Федерации будет удалён из зала судебного заседания! Выбирайте слова, которые Вы произносите. Здесь производится судебное действие, государственное действие! Здесь слова, которые Вы используете в своей речи, употреблению не подлежат и не могут подлежать!»
Миронов, уверенный, что высказался на добротном русском литературном языке, просит: «Ваша честь, не могли бы Вы уточнить, какие именно мои слова не подлежат употреблению?».
Судья аж дар речи теряет от возмущения: «Ваши слова, которые Вы произносили, я повторить не могу, потому что, во-первых, Ваша просьба носит некорректный характер и оскорбляет суд, а во-вторых, те слова, которые Вы произносите, я как человек физически произнести не могу. Не только процессуальным, но и непроцессуальным образом, м-м-м, путём, в непроцессуальной ситуации я таких слов не произношу!»
Мироновский диагноз незаконному судейскому произволу у Роберта Яшина, выступившего следом, вырастает в окончательный приговор: «То, что здесь творится, это не судебное заседание, это – разборка. Ещё она похуже, чем на блатном сходняке, там и о справедливости больше думают, и о равноправии сторон больше думают, и человеку высказываться дают перед тем, как принять решение, а здесь Ваши придирки к интонациям, взглядам и так далее – смешно смотреть. И это судебное заседание!? Ещё удалить хотите?! У человека судьба решается, а Вы ему рот затыкаете!»
Переполненный напряжением накалённый зал не выдерживает, взрывается криками: «Правильно!», «Позор!», «Это не суд, это – судилище!».
Судья жандармским взором отыскивает на зрительских скамейках бунтовщиков: «Назовите свои фамилии! Пристав! Удалите тех, кто кричал!» и с притворным спокойствием обращается к подсудимому Яшину: «Яшин желает выступить или практически всё сказал?».
Яшин сказал не все: «Я категорически против удаления Квачкова. Считаю, это делается с целью не дать говорить Кавчкову. Он поступает по закону, он логично выстроил линию защиты, которую Вы мешаете осуществлять под надуманными предлогами, а потом говорите о якобы многочисленных нарушениях порядка подсудимым».
Последнюю точку в позиции защиты ставит Александр Найдёнов: «Считаю, что законных оснований удаления Владимира Васильевича Квачкова нет. На этой стадии удаление Квачкова будет иметь характер беззакония и вседозволенности».
Судья обращает взгляд на своего всегдашнего верного друга прокурора, ожидая от него привычной солидарности, но, о, чудо! – прокурор не желает согласиться с судьей, напротив, почти умоляет ее не оставить его без работы: «Прошу не удалять Квачкова, исходя из равенства прав сторон, так как удаление его лишит возможности сторону обвинения задать ему вопросы по фактическим обстоятельствам дела».
Пока прокурор увещевал судейское кресло, оно успело принять соломоново решение, в котором милосердие и кровожадность упокоились в зыбком равновесии: «Учитывая мнение стороны обвинения, суд постановил продолжить допрос подсудимого Квачкова. Суд удаляет подсудимого Яшина за нарушение порядка в судебном заседании до окончания прений сторон».
Итак, за дальнейшее пребывание Квачкова в судебном зале заплачено дорогой ценой удаления из этого зала Яшина, вступившегося за честь и авторитет Суда. Но даже не эта циничная рокировка подсудимых иезуитским решением судьи Пантелеевой возмутила умы и души сидящих в зале журналистов. Заветное слово ЗАЩИТА, на которую наивно уповают сотни тысяч неправедно обвиняемых, стараниями судьи Пантелеевой, как и сотен подобных ей российских судей, постепенно теряет всякий смысл. Как оправдаться, как оборониться от обвинений в преступлении, которого ты не совершал, если суд никакие твои доводы не принимает, всякую оборону пресекает, факты, обеляющие подсудимого, объявляет не относящимися к фактическим обстоятельствам дела, даже ссылки на материалы уголовного дела объявляет незаконными? Как защищаться, если защищающемуся и его защитнику просто-напросто затыкают рот, а то и вовсе выкидывают из суда за нарушение порядка в судебном заседании?! Ох, не хотела бы я быть на месте подсудимых, господа! А вы?.. Но в том-то и состоит горькое лукавство современной российской действительности, что на их месте может оказаться КАЖДЫЙ ИЗ НАС!
Любовь Краснокутская, Информагентство СЛАВИА
Приходится наблюдать очередную гримасу истории. Видные деятели партии, называющей себя «коммунистической» и когда-то считавшейся образцово интернационалистской, подхватывают грязное знамя своих идеологических врагов начала века - черносотенцев. Широко используются их лозунги о «еврейском засилье», о «продавшейся евреям прессе», в парламентский лексикон возвращается считавшееся уже в прошлом веке площадной бранью в России слово «жид», ведутся рассуждения о «коренных» и «некоренных» народах страны и т.д. Результаты политики, навеянной такими «идеями», уже оказались роковыми для судеб исторической России в уходящем столетии. Надеемся всё же, что здравомыслие российского народа позволит избежать новой беды в следующем веке, связанной с угрозой того, что в ответ может возникнуть вопрос: «А кто, собственно, «коренной» на Северном Кавказе (в Татарии, Башкирии, Якутии и т.д.)?». Положение в Чечне и во многих бывших советских республиках демонстрирует наглядные примеры ответа на него. Но раз уж зашла речь о «коренных», то нелишне указать, даже не вдаваясь в очень древнюю историю, что, согласно древнерусским летописям, еврейские (иудейские) общины существовали на территории Древней Руси еще задолго до принятия там христианства при князе Владимире.
Вместе с тем, в связи с обострением общественного интереса к соответствующей тематике, видимо, необходимо хотя бы кратко напомнить историко-филологическую историю эволюции понятий «еврей» и «жид» в российской общественно-политической традиции несмотря на то, что этот сюжет считался исчерпанным уже в XIX веке.
