Военными дорогами прошли лучшую часть своей жизни главные редакторы, члены ЦК КПСС Михаил Васильевич Зимянин, Виктор Григорьевич Афанасьев и его тезка, редактор отдела писем Виктор Гришин, наши белорусские собкоры Иван Новиков и Александр Симуров, украинские — Александр Богма и Михаил Одинец, псковский корреспондент “Правды”, партизанский поэт Иван Васильевич Виноградов. Просто и человечно рассказывали нам, новобранцам главной газеты, о том, как пали от фашистских пуль военные корреспонденты “Правды” Петр Лидов, Владимир Ставский, Григорий Гринев, фотокоры Михаил Калашников, Сергей Струнников, как погибли Иван Ерохин, Яков Рогач. О том поведал нам тоже вернувшийся с ратных полей военкор Яков Макаренко, в 1973-м — спецкор отдела мирных полей — сельскохозяйственных.
Не могу назвать всех имен. Но, конечно же, я не раз вспоминал на заре правдистской юности писателя-правдиста Бориса Горбатова с его ныне несправедливо подзабытой добротной повестью “Непокоренные” — одним из самых правдивых произведений о Великой Отечественной войне, и “Письмами к товарищу”, которые читала вся страна. В коридорах “Правды” тогда можно было встретить и побеседовать с самим легендарным Константином Симоновым и автором легендарной “Повести о настоящем человеке” Борисом Полевым, с другими крупными писателями.
Я уж не говорю о том, что в коридорах старого здания “Правды”, где после перестройки и реформ конца ХХ века, согласно законам дикого рынка, укоренились коммерческие структуры, в приснопамятных 70-х годах витал дух великого Михаила Шолохова: здесь писатель читал правдистам и “Судьбу человека”, и главы из так и незаконченного романа “Они сражались за Родину”, и столь мучительно рождаемой воображением гениального мастера художественного слова второй книги “Поднятой целины”
Кстати, с 11 мая 1932 года Шолохов приказом номер 9 был зачислен постоянным сотрудником газеты “Правда”. Помощником знаменитого писателя стал штатный сотрудник “Правды”, прослуживший в этой должности до катастрофы 1991-го, а редактором шолоховских произведений — по желанию самого автора — Юрий Борисович Лукин, с которым мне тоже посчастливилось работать в “Правде”.
В “Правде” особо ценилась верность “Правде”. Тот, кто предавал ее идеи, ее принципы, уходил из газеты навсегда. За редким, повторюсь, исключением.
Переходы и перебеги стали обычными через 90 лет.
Но о том, что стало возможным спустя век, я расскажу чуть позже.
А тогда, в августе-сентябре 1991-го, мы были наивны, хотя уже и немолоды, и порядком побиты жизнью.
Профессор Владлен Терентьевич Логинов к тому времени сделал себе имя, и не только в науке, но и в политике. Ранее бывший ведущим сотрудником полулегального института КПСС, где “ковали” коммунистов-интернационалистов для всего мира, он стал и одним из основателей, возможно, первой оппозиционной партии, движения или группы — “Московская трибуна”. Эта вольнодумная “трибуна” объединяла столичных (по преимуществу) интеллектуалов, которых привлекала к ней возможность, открытая перестройкой, перейти от кухонных полуподпольных дискуссий к совершенно свободной дискуссии в лучших московских клубах. При поддержке новых властей, которые, как все провинциалы, любили группировать вокруг себя по преимуществу звонкие имена и творческие силы, подражая, хотя и неосознанно, небезызвестной мадам Помпадур. Думаю, именно “Московская трибуна” послужила своеобразным прологом Межрегиональной депутатской группы — прибежища всесоюзной, еще эсеровской, оппозиции, вознесшей на гребень своей волны не самого интеллектуального, но, пожалуй, самого тертого политика, побывавшего и на прежних вершинах власти, но будто бы гонимого более удачливыми и догматичными соперниками. Вы уже догадались, что этим “открытием” в перестроечной политике стал Борис Николаевич Ельцин — тогда самый продвинутый в демократию по-советски, даже по-коммунистически, деятель горбачевско-лигачевской выделки.
Профессор-историк Логинов был близким другом профессора-экономиста, тоже влипшего в историю, Гавриила Попова (греческие “друзья” “Правды” господа Янникосы почему-то люто ненавидели грека Попова, но это так, к слову). Гавриил Харитоныч уже возглавил Совет народных депутатов столицы, уже осваивал антисоветскую риторику, изобрел термин “административно-командная система”, готовил статью для “Известий” о четырех или пяти “Де” (десоветизация, дефедерализация и т.д.), а Владлен Терентьевич состоял, как и я, в членах полозковского Центрального Комитета КП РСФСР, не оставившего следа в истории.
Вот ведь какая история получается!
Могу заверить моих читателей, что профессор Логинов никогда не был антисоветчиком и убеждений своих, как перчатки, не менял. Он, как и многие из нас, иногда заблуждался…
Я еще раз убедился в этом, когда уже в 2003-м смотрел передачу с его участием, которую вел на телеканале “Культура” Виталий Третьяков, отставленный большим рынком с должности главного редактора “Независимой газеты”. Логинов говорил то, что думал.
Мы много раз встречались с историком Логиновым в редакции “Правды”, где он на общественных началах вел семинар для журналистов. Как-то они приходили к нам вместе с Олегом Ефремовым — соавтором исторической драмы на ленинскую тему.“Слово о Ленине” — к какой-то юбилейной дате — для М.С. Горбачева тоже писал (с кем-то в соавторстве) Владлен Терентьевич. Да и само его имя — дань уважения человеку, которого, как можно понять, очень высоко ставили родители: Владлен — это сокращенное “Владимир Ленин”.
(В скобках: никто не хочет называться Шариковым, да еще Полиграфом Полиграфовичем, тем более — Швондером, у которого, по-моему, и имени-то нет. Но я не слышал, чтобы кто-то сменил свое ленинское имя. Сжечь партбилет — это пожалуйста, это нам ничего не стоит, а вот имена дают родители, а уж они знали в жизни толк).
А поближе мы познакомились с Владленом Терентьевичем, когда в 1991-м году несколько месяцев жили в Волынском 2, вблизи сталинской дачи, и за похлебку работали над последней Программой КПСС, позднее обозванной р-революционерами предательски-оппортунистической. Там не было призывов к мировой революции. Признавались ошибки, допущенные в 20-е, 30-е, 50-е годы и — самое страшное! — в послесталинские десятилетия. Говорилось о том, что экономика наша буксует, что КПСС запоздала с реформами в политике, в социальной сфере, что наше прежнее (не нынешнее же!) руководство прошляпило научно-техническую и особенно — технологическую революцию, и страна стала стремительно отставать от более динамично развивающихся народов и государств… Разве это не чистый оппортунизм? Было время, когда подобные мысли назвали бы политическим капитулянством. И …. (дальше додумайте сами.)
Куда ты, несешься Русь?
Споры о партийной программе, об оценке прошлого и настоящего нашей страны и путях ее развития приобрели тогда необычайно острый характер.
Впрочем, такие гадания об особом пути России, о ее роли в мире, об отставании от Запада были в моде с незапамятных времен.
“Куда ты несешься, Русь?” — спрашивал весьма прозорливый романтик XIX века Н.В. Гоголь.Это ему принадлежит горькое признание: нет пророка в своем отечестве. Даже великие мыслители и писатели искали примеры достойной жизни в чужих странах — для подражания и исправления российских нравов. Но — тщетно.
Очерки М.Е. Салтыкова-Щедрина, названные незатейливо — “За рубежом”, рассказывали россиянам того же века (тогда еще не было такого красивого слова — россияне), что там, за бугром, ботинки выставляются на ночь перед дверью гостиничного нумера не для того, чтобы их умыкнули, а только почистили, что один ихний Курт или Ганс выполняет работу, какую в необъятной Российской империи делают, да еще и бурчат при сем, десять Ванек.Но и до сих пор почему-то не все знают, что селедку надо чистить с головы, а не с хвоста.Мы, несмышленые почитатели гениального А.П. Чехова, отчего-то плачем над грустным повествованием о незадачливом Ваньке Жукове, а деревню, где прозябал его всеблагой дед Константин Макарович, так и не нашли — ни в советские годы, ни во время буйствования демократии — и ничего благоразумного для нее не сделали. Пока не явился туда мещанин во дворянстве — продукт не французского, не мольеровского, а нашего, домотканого рукомесла, да не понастроил там дворцов для себя и своего семейства. Я был поражен в самое сердце, когда впервые и, увы, по трагическим обстоятельствам (хоронил друга своего Ивана Шарова),побывал в одной из черноземных, природою щедро одаренных областей нашей Родины, нашей России, и узнал, что и малую, и великую нужду наши прекрасные россияне справляют в огороде,как и две тыщи лет назад. Но — вот писк цивилизации! — ходят не прямо в огород, на грядки картошки или клубники, а сначала на газетку (неважно, как она называется, лишь была бы под рукой…)
