В главах 2-6 рассматриваются вопросы формирования массового национального самосознания в Советском Союзе на протяжении десятилетия, предшествовавшего Великой Отечественной войне. Сначала исследуется развитие стратегии партийного руководства, направленной на социальную мобилизацию и внедрение чувства патриотизма в массы. Отдельные главы посвящаются анализу различных сторон этого процесса: формированию идеологии внутри партийной верхушки; ее распространению через всеобщее народное образование, партийные кружки политграмоты и официальную массовую культуру, а также ее восприятию обществом в целом. Будучи эмпирическим по своему замыслу, данный подход уделяет особое внимание сложностям, с которыми связано формулирование группового самосознания, трудностям его перехода на массовый уровень и особенностям его восприятия на массовом уровне. Формирование массового национального самосознания является долгим процессом, требующим постоянного внимания и последовательности; в главах 7-10 прослеживается его динамика в военные годы, в главах 11-15 — до середины 1950 годов. При рассмотрении каждого периода отдельные главы обращаются к формированию идеологии, ее распространению и восприятию, подробно описывая строго контролируемый процесс, в котором массовая агитация в общеобразовательных школах и партийных кружках была усилена широким вниманием к аналогичным темам во всей официальной советской массовой культуре (литературе, печати, кино, театре, музеях и т. д.). Оставаясь долгое время превратно истолкованным, использование сталинским партийным руководством русских национальных героев, мифов, иконографии было в высшей степени прагматичным шагом, направленным на наращивание глубоко скрытых аспектов марксизма-ленинизма популистской риторикой, разработанной для поддержания легитимности советского государства и насаждения чувства лояльности к СССР во всем обществе. В книге приводятся доказательства того, что в эти годы главная цель Сталина и его приближенных заключалась не столько в продвижении этнических интересов русских, сколько в воспитании максимально понятного, популистского чувства советского самосознания через эффективное использование руссоиентричной риторики.
Хотя этот процесс проходил на массовом уровне и был в итоге достаточно хорошо продуман, его результаты, тем не менее, были ограничены в связи с низким уровнем образованности общества. Другими словами, настоящее исследование показывает, что своеобразное восприятие официальной линии русскоговорящим обществом в течение приблизительно двадцати лет привела к едва ли ожидаемому партийной верхушкой результату — образованию все в большей степени последовательного и ясного русского национального самосознания на массовом уровне. Хотя официальная линия пыталась продвигать марксизм-ленинизм, пролетарский интернационализм и советский патриотизм посредством языка руссоцентричной системы образов и иконографии, многие философские аспекты этой пропаганды просто-напросто не нашли отклика у тех, кому они были адресованы. Ирония состоит в том, что зарождающийся в сталинскую эпоху общественный менталитет принял форму, качественно более «русскую», нежели «советскую» (по крайней мере, в классическом марксистском значении слова), и это нечаянное следствие партийного популизма с тех пор отразилось на всех бывших территориях СССР.
Как становится ясно из приведенных ранее соображений, данное исследование отводит государству и политическим деятелям более значительную, по сравнению с подходом Андерсона и Хроха, роль в формировании национальной идентичности на массовом уровне, поскольку зачастую именно в руках этих деятелей сосредоточены средства проведения в жизнь последовательного национального курса через массовою культуру и народное образование во всем обществе в целом. Данное исследование также показывает, что популяризация этнически унифицированных героев, мифов, символов и системы образов не обязательно должна быть ярко выражено националистической по своему характеру, для того чтобы ускорилось формирование соответствующего национального сообщества. В основу данной работы положено эмпирическое исследование, которое необходимо для детального понимания того, каким образом у русскоговорящего населения СССР сформировалось национальное самосознание. Кроме того, здесь объяснены не только причины столь позднего формирования идентичности (в середине двадцатого века), но и то, почему оно произошло и было принято в обществе, которому прививались идеи утопических социальных идентичностей, основанных на классовом сознании и пролетарском интернационализме.
Для разъяснения различных аспектов последующего обсуждения необходимо дать определения некоторым терминам. В настоящем исследовании за аксиому принимается то, что национальное самосознание является главным образом результатом членства в обособленном сообществе («народе»), которое определяет себя как степенью чужеродности других сообществ, так и своей собственной этнической самобытностью. Это чувство самобытности, сообщающееся со статусом нации, зачастую наделяет членов сообщества чувством принадлежности к «высшей» или «элитной» группе [16]. Историческая, географическая, культурная и лингвистическая исключительность играет важную роль в образовании этого чувства принадлежности, которое, как правило, вытесняет другие формы идентификации, в основе которых лежат расовые, классовые, гендерные, религиозные или экономические категории [17].
В свете разнообразия научных взглядов, касающихся вопроса национальной идентичности, правильным было бы дать некоторые пояснения. Ученые редко сходятся в том, какие факторы играют решающую роль в формировании национального самосознания, – расовая, этническая принадлежность, язык, культура, религиозные убеждения или географические границы – каждый находит своих сторонников и скептиков. Единственным пунктом, как правило, не вызывающим разногласий, является важность истории в определении национальной идентичности [18] . Регулярность, с которой исторические события изобретаются, скрываются, подвергаются новым толкованиям и искажаются, свидетельствует о главенствующей роли прошлого в концептуализации нацией настоящего. Перефразируя Э. Ренана, можно сказать так: неправильное понимание истории — составная часть национального самосознания [19]. Настоящее исследование рассматривает исторический нарратив — миф об общих национальных истоках с его пантеоном героев — как ключ к формированию ясно выраженного чувства национальной идентичности [20].
Поскольку настоящая работа посвящена массовым национальным идентичности и сознанию, она сосредоточивается на последовательных и самосогласованных взглядах и отношениях — на убеждениях, которых придерживаются члены всех социальных слоев данного общества. На последующих страницах особое внимание уделяется национальным элитам. Тем не менее, нами были предприняты попытки расширить рамки исследования и рассмотреть взгляды и убеждения не только интеллигенции и партийного руководства, но и всего общества [21]. Таким образом, данное исследование является по сути своей анализом истоков массового русского национального самосознания — присущего огромному количеству людей чувства особого значения, внушаемого сознанием связи с общей территорией, государством, обществом, историческим опытом.
Для понимания последующих рассуждений принципиально важно различие между руссоцентризмом и русским национализмом. Первый — это выражение этнической гордости и происходит из сильного, ясно выраженного русского национального самосознания, в то время как последний, согласно определению Геллнера, является намного более политизированным понятием, связанным с групповыми стремлениями к политическому суверенитету и самоуправлению в соответствии с национальными приоритетами [22]. Хотя в настоящем исследовании много места уделено рассмотрению различных форм выражения русской национальной гордости с конца 1930-х до середины 1950 годов, «национализм» как таковой редко находит место в изложении. В конце концов, партийное руководство никогда не поддерживало идею русского самоопределения или сепаратизма и решительно подавляло всех ее сторонников, осознанно проводя черту между положительным явлением формирования национальной идентичности и вредоносностью созревших националистических претензий [23].
Курс, проводимый сталинской партийной верхушкой и обозначенный М. Н. Рютиным как «национал-большевизм», облачал марксистско-ленинское мировоззрение в руссоцентричную, этатистскую риторику. Национал-большевизм в этом смысле описывает специфическую форму марксистско-ленинского этатизма, вобравшую в себя следование коммунистическим идеалам и более прагматичные, государственнические, великодержавные традиции. Поскольку великодержавность стремилась стать доминирующим компонентом, идеологии, роль марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма часто ограничивалась лишь уровнем риторики [24].
