Лозунги национального возрождения так же не стояли в повестке дня, ибо в этом случае мятежникам пришлось бы воевать не с русскими, а с австрийцами и пруссаками, отхватившими себе куски собственно польской территории. Они, конечно, были бы не прочь, да только на Западе свободный земельный фонд совершенно отсутствовал, вот необъятные восточные просторы выглядели более чем заманчиво.
КАТЫНЬ XVIII ВЕКАТак что резня в Варшаве действительно была, но пострадали в ней исключительно русские и поляки, заподозренные в симпатиях к России. Загодя соорудив множество виселиц, толпа приступили 28 мая к варшавской тюрьме и потребовали выдать им на расправу «предателей». Начальник тюрьмы Маевский отказался и был вздернут в числе первых. Тюремная стража, видя такой оборот, не препятствовала дальнейшей расправе, коей подверглись без разбору все узники, в числе которых, как можно предположить, были и русские, плененные во время апрельского бунта.
Тем временем 14 августа в Польшу прибыл генерал Суворов, и дела мятежников стали очень кислыми. Костюшко оказался бессилен, терпя одно поражение за другим. Наконец, 4 ноября (по новому стилю) Александр Васильевич взял штурмом Прагу - укрепленное предместье Варшавы на правом берегу Вислы, после чего 10 ноября повстанцы официально капитулировали. За этот успех Александр Васильевич был произведен в генерал-фельдмаршалы.
В диспозиции о штурме (приказе) Суворов специально предостерегает солдат от мести за убитых в апреле товарищей, ибо в штурме Праги участвовали солдаты того самого Киевского полка, потерявшего в церкви 3-й батальон и Харьковский полк, потерявший 200 человек убитыми во время прорыва из города: «Стрельбой не заниматься, без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать».
В русской армии приказы было принято выполнять, особенно те, которые исходили от обожаемого в войсках Суворова. Не выполнить его приказ – значит проявить к нему самое черное неуважение. А что касается расплаты с врагом за оскорбление, то русские понимали это дело по-своему. Корнет Харьковского полка Федор Лысенко во время боя у Мациевице 10 октября испросил у начальства разрешения «…отлучаться от полку для отыскания Польской революции Главнокомандующего генерала Костюшки». Когда поляки, не выдержав натиска, обратились в бегство, Лысенко, издалека заметив польского главнокомандующего, пробился к нему, а потом, «гнавшись за ним, дал саблею две раны по голове, взял в плен помянутого польскою Революциею начальника Костюшку». Подвиг выбившегося в офицеры простолюдина Лысенко никак не был отмечен, но зато сразу три генерала, в свое время битые Костюшкой - Ферзен, Тормасов и Денисов, получили ордена за взятие в плен предводителя мятежников.
Впрочем, вряд ли у русских солдат вообще была возможность учинить насилие над мирным населением Праги. Дело в том, что мирное население, видя как к их городу подступают неприятельские войска, всегда старается оттуда бежать, если есть куда. В данном случае обывателям надо было всего лишь перейти по мосту на левый берег Вислы, чтобы укрыться в Варшаве. Даже если бы они не сделали это заранее, то день перед штурмом русская артиллерия бомбардировала Прагу, и надо быть совершенным психом, чтобы не бежать в ужасе от смертоносных ядер и вспыхнувших пожаров.
Правда, «историки» пытаются объяснить «стойкость» защитников Праги тем, что все население от мала до велика взяло в руки оружие и умирало, защищая каждый свой дом, за свободу Польши. Тут надо принять во внимание один нюанс – как указывают многие источники, Прага была еврейским предместьем Варшавы, а чтобы евреи умирали за свободу Польши, а тем более за право шляхты иметь рабов на востоке – это, уж простите, какая-то фантастика. Да и откуда бы евреи взяли оружие, если его не хватало даже армии мятежников – вторую и третью линию войск Костюшки составляли обычно косиньеры – мобилизованные крестьяне, вооруженные лишь косами, надетыми на длинные древки. В любом случае, если человек берет в руки оружие и участвует в бою, считать его мирным обывателем уже никак нельзя.
Россказни о яростном сопротивлении Праги являются брехней. Все дело было кончено в несколько часов, и потери 25-тысячного русского войска составили всего 580 убитыми и 960 ранеными, в то время как из 20 тысяч поляков, защищавших Прагу, убито и ранено 8000 и взято в плен 9000, а 2000 считаются утонувшими в Висле, куда они в панике бросились после того, как во время боя русские, отрезая врагу путь к отступлению, подожгли мост. Да, патриотический порыв шляхты иссяк как-то очень быстро.
Но давайте допустим, что русские действительно, как пишет «историк» Буровский, «махали еще кричащими младенцами на штыках в сторону не взятого города, кричали, что со всеми поляками сделают так же». Интересно, сможет ли Буровский что-то кричать, если его слегка наколоть на штык. Еще интереснее, зачем пугать таким образом врага? Ведь у всякого нормального человека при виде таких ужасов отпадет всякое желание сдаваться в плен, если противник не щадит даже детей. Даже матери будут как волчицы защищать своих чад, что уж говорить о мужчинах, в руках у которых есть оружие. Между тем Суворов всячески сподвигал поляков к капитуляции. Во-первых, он не стал обстреливать из пушек Варшаву (а это очень весомый аргумент, знаете ли!). Во-вторых, многих плененных шляхтичей отпускали под честное слово больше не воевать с русскими сразу после битвы (повстанцев-крестьян вообще не брали в плен, так как кормить такую ораву – себе дороже). Кстати, многие из них нарушили слово и появились в России в качестве союзников Наполеона, как, например, генерал Ян Домбровский. Король Понятовский попросил Суворова отпустить одного пленного офицера. Суворов ответил: «Если угодно, я освобожу вам их сотню… двести… триста… четыреста… так и быть - пятьсот…» В тот же день было освобождено более пятисот офицеров и других польских пленных. В-третьих, он предложил настолько милостивые условия капитуляции, что отказаться было просто невозможно.
Поляки не заставили себя ждать. Сначала для переговоров прибыл министр иностранных дел непризнанного правительства мятежников Игнатий Потоцкий, но Александр Васильевич не удостоил его своим вниманием, потребовав для обсуждения условий капитуляции представителей официальных властей. На следующий же день трое уполномоченных депутатов магистрата подписали с Суворовым акт о капитуляции, который обещал следующее: «Именем Ее Императорского Величества, моей Августейшей Государыни, я гарантирую всем гражданам безопасность имущества и личности, равно как забвение всего прошлого, и обещаю при входе войск Ее Императорского Величества никоих злоупотреблений не допустить». 9 ноября состоялось торжественное восшествие Суворова и его войск в Варшаву. На конце моста представители магистрата Варшавы с поклоном вручили Суворову городские ключи. Условия соглашения Суворов выполнил, чем очень удивил поляков, с трепетом ожидавших кары за свои кровавые прегрешения. Русский фельдмаршал заслужил тем самым большое признание мещан, от имени которых 24 ноября 1794 года, в день ангела императрицы Екатерины II, варшавский магистрат вручил ему золотую табакерку (ныне находится в музее Суворова), украшенную бриллиантами. На крышке оной был изображен герб Варшавы — плывущая русалка, а над нею надпись «Warszawa zbawcy swemu» (Варшава своему спасителю). Внизу дата штурма Праги — «4 ноября 1794 г.». В хрониках упоминается еще и богато украшенная сабля с надписью «Варшава своему избавителю», поднесенная варшавскими обывателями Суворову в знак признательности за прекращение своеволия черни. В письме Румянцеву Суворов отмечал: «Все предано забвению. В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцев не любят. Нас обожают».
Но на все упреки в жестокости Суворов ответил самолично: «Миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие! И кто мог поручиться за будущее! Я пришел и победил. Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию».
Так почему же в мировом общественном мнении так прочно укоренился миф о пражской резне? После поражения мятежа по всей Европе, как тараканы расползлись представители польской аристократии, кричащие на каждом углу о кровавых зверствах русских карателей. Особенно много эмигрантов сбежало во Францию, где, сидя в кабачках, они раз за разом пересказывали свои страшилки, обогащая их все новыми и новыми подробностями. И это имело весьма любопытные последствия. В 1814 г. в Париж торжественно вошли русские полки, квартировавшие там до 1818 г. Парижане, наслушавшиеся от беглых поляков ужасных басен, находились в оцепенении, представляя, как жуткие бородатые казаки будут всех поголовно насиловать и рубить саблями детей. Однако выяснилось, что русские совсем не дикари и максимум вольностей, которые могут позволить себе казаки, – это мыть коней и самим плескаться в Сене, смущая француженок видом своих обнаженных торсов. Казачьи офицеры, как оказалось, прекрасно говорят по-французски и всю свою лихость проявляют исключительно на пирушках и балах, затанцовывая до упаду местных красоток.
