Однако, с созданием Советского государства, по мере укрепления политических и экономических связей РСФСР с другими советскими республиками вождь большевистской партии пересматривает свою прежнюю позицию по вопросу о национальном самоопределении. Возможность отказа от программного положения о праве наций на самоопределение была обозначена еще в марте 1919 г на VIII съезде РКП(б). Полемизируя с Н. И. Бухариным, предлагавшим изъять это положение из программы партии, В. И. Ленин заметил: «Тов. Бухарин говорит: “Зачем нам право наций на самоопределение!”. Я должен повторить то, что возражал ему, когда он в 1917 году летом предлагал откинуть программу-минимум и оставить только программу-максимум. Я тогда ответил: “Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати”. Когда мы завоюем власть, да немного подождем, тогда мы это сделаем. Мы власть завоевали, немножечко подождали, теперь я согласен это сделать»[229] (т. е. отказаться от политической линии на «самоопределение наций» – А. К.). Характеризуя наметившийся поворот в национальной и геополитической стратегии большевиков, Э. Карр подчеркивал: «”Право на отделение” – фраза, однажды сказанная Лениным, – постепенно заменялась “правом на объединение”. Было в принципе немыслимо, чтобы какая-либо социалистическая нация пожелала отделиться от социалистического содружества наций; было практически немыслимо к концу 1920 г., чтобы кто-либо, не будучи непримиримым врагом советского строя, захотел порвать с таким единством, которое было уже достигнуто»[230]. Однако сторонники создания социалистического интернационального государства обозначали и реальную «угрозу» единству советских наций. Она, по их мнению, прежде всего исходила от «великорусских шовинистов».
В том же выступлении на VIII съезде В. И. Ленин указывал и на опасность «великорусского шовинизма» в разных его проявлениях, который, по мнению вождя пролетарской партии, препятствовал многонациональному классовому сплочению трудовых масс новой России: «Осторожность особенно нужна со стороны такой нации, как великорусская, которая вызвала к себе во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научились это исправлять, да и то плохо. У нас есть, например, в Комиссариате просвещения или около него коммунисты, которые говорят: единая школа, поэтому не смейте учить на другом языке, кроме русского! По-моему, такой коммунист, это – великорусский шовинист. Он сидит во многих из нас и с ним надо бороться. Вот почему мы должны сказать другим нациям, что мы до конца интернационалисты и стремимся к добровольному союзу рабочих и крестьян всех наций»[231]. Озабоченность Ленина проявлениями «великорусского шовинизма» едва ли можно считать доказательством «русофобии» лидера партии. Как было показано выше, в годы Гражданской войны «великорусскому фактору», политике воспитания в массах нового социалистического патриотизма – одной из идеологических компонент революционного оборончества, – Ленин придавал особое значение. Однако, если какое-либо проявление излишней «русскости» мешало, по мнению лидера большевиков, классовому интернациональному сплочению народов в деле социалистического строительства и напоминало о прежней «великодержавной» политике царской власти, оно жестко пресекалось. Ленинская стратегия построения многонационального государства, которое по мере развития мировой революции должно было принимать в «братскую семью народов» все новые этносы и территории, исключала какие-либо проявления национализма, в особенности «великорусского». Таким образом, русский народ как ведущая сила революционных преобразований и строительства нового социалистического общества ставился в неравное и даже подчиненное положение по отношению к другим национальностям.
На опасность т. н. «великорусского шовинизма» неоднократно указывали решения партийных съездов начала 1920-х гг. При этом проявления русского национализма, особенно в среде партийного и государственного аппарата представляли, по мнению руководства РКП(б), бо́льшую угрозу для формирования коммунистического интернационального единства народов, чем местный национализм[232]. Любое, даже невольное нарушение местных обычаев, допущенное русскими партийными и советскими работниками в национальных районах, квалифицировалось как «шовинистический уклон»[233]. Так, в резолюции X съезда партии, в частности, отмечалось: «Работающие на окраинах великорусские коммунисты, выросшие в условиях существования «державной» нации и не знавшие национального гнета, нередко преуменьшают значение национальных особенностей в партийной и советской работе, либо вовсе не считаются с ними, не учитывают в своей работе особенностей классового строения, культуры, быта, исторического прошлого данной народности, вульгаризируя, таким образом, и искажая политику партии в национальном вопросе. Это обстоятельство ведет к уклону от коммунизма в сторону великодержавности, колонизаторства, великорусского шовинизма»[234]. Установка на то, что русский народ якобы являлся «угнетающей нацией» до революции и вследствие этого должен был постоянно «завоевывать доверие» угнетаемых национальностей бывшей Российской империи, стала в 1920-е гг. одной из главных идеологических составляющих партийной политики по национальному вопросу. Если великорусский пролетариат, как указывалось в партийных решениях тех лет, все же смог завоевать доверие «своих инонациональных братьев», то большинство населения – русское крестьянство, «полное националистических предрассудков», в союзе с буржуазной интеллигенцией объявлялись главной социальной базой «шовинизма» бывшей «державной нации»[235].
Особенно острой и уничтожающей критике «великорусский шовинизм», как едва ли не главное политическое препятствие интернациональному сплочению народов, был подвергнут в дни образования Союза ССР. В конце декабря 1922 г., находясь в Горках во время нового обострения болезни, В. И. Ленин продиктовал тексты писем к руководству РКП(б) по важнейшим вопросам государственного строительства и партийной жизни (впоследствии весь комплекс этих документов будет известен как «Политическое завещание» Ленина). Тема «шовинизма» была затронута в одном из материалов «Завещания» – письме «К вопросу о национальностях или об «автономизации», предназначавшемся для оглашения на предстоящем в апреле 1923 г. XII съезде партии. Угрожающие признаки русского национализма тяжелобольной и теряющий политическое влияние Председатель Совнаркома и глава РКП(б) разглядел в действиях представителей руководящего партийно-советского аппарата и даже среди своего ближайшего окружения. Как известно, появлению этой статьи предшествовали два события, непосредственно связанные со сложным процессом объединения республик в союзное государство.
Еще в августе 1922 г. Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) был рассмотрен вопрос «О взаимоотношениях РСФСР и независимых республик». Для выработки решения по данному вопросу к предстоящему в октябре партийному Пленуму была создана комиссия Оргбюро ЦК под председательством В. В. Куйбышева. По заданию комиссии И. В. Сталиным был подготовлен проект «автономизации», предусматривавший вхождение Украины, Белоруссии и республик ЗСФСР (Грузии, Армении и Азербайджана) в РСФСР на правах автономий. В своем письме к В. И. Ленину от 22 сентября 1922 г. Сталин приводил аргументацию своего проекта: «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы… Если мы теперь же не заменим формальную (фиктивную) независимость формальной же (и вместе с тем реальной) автономией, то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство советских республик»[236]. Хотя предложенный Сталиным проект был в основном поддержан представителями республик (за исключением Грузии, Украина заняла выжидательную позицию), он вызвал негативную реакцию Ленина. В централистской по свое сути «автономизации» он усмотрел грубое нарушение государственного суверенитета республик и отход от принципов интернационализма. В сентябре 1922 г. Ленин предлагает свой проект «федерализации», предусматривающий создание союзного государства – «Союза Советских Республик Европы и Азии», – на основе добровольного и равного объединения юридически самостоятельных республик (при наличии общефедеральных органов власти). Свою оценку столь резкому изменению позиции лидера большевистской партии по вопросу об «автономизации» (ранее В. И. Лениным одобренной) дает российский историк Ю. Н. Жуков: «Получив все материалы комиссии Оргбюро, Ленин, наконец, весьма неожиданно отреагировал на них. Категорически отверг подготовленный проект решения предстоящего пленума. Так и не сумел понять, что Сталин заботился только о воссоединении страны ради ее успешного экономического развития. Более близкими главе партии и государства – интернационалисту – оказались взгляды явных националистов и сепаратистов, “воспитанных”, по выражению Сталина, “среди коммунистов”, “ настоящих социал-независимцев” – Мдивани и Раковского[237]… Ленин, несомненно, лукавил. Не мог он, как юрист, не знать по прежним партийным дискуссиям, в которых участвовал и сам, что навязываемый им “союз” отнюдь не равнозначен “Федерации”. Он – нечто иное – конфедерация… Ленин как бы забыл или просто отверг все, о чем не раз говорили на съездах, о чем сам неоднократно писал. Забыл о “Программе” РКП, подготовленной при его прямом участии и принятой три года назад, на VIII съезде – “как одну из переходных форм на пути к полному единству партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу”… Что же это было? Следствие перенесенного тяжелого заболевания (инсульта)? А может, нечто иное, кем-то (нельзя исключить Троцкого) навязанная воля? Ответа пока мы не имеем»[238]. Сталин расценил ленинскую позицию «вместе и наравне» как проявление «национального либерализма», однако впоследствии вынужден был согласиться с мнением лидера партии.
