Это стало началом «Великой африканской войны», которую часто называют «Первой африканской мировой войной». В ней участвовало более 20 военизированных группировок и 9 государств Африки. Война эта, в которой даже по официальным данным погибли 5,5 миллиона, а по сведениям независимых экспертов – от 6 до 10 миллионов человек, сопровождалась не только массовыми убийствами мирных жителей, расправами над военнопленными, пытками и изнасилованиями женщин и мужчин, но и возвратом к первобытным местным культам, включающим каннибализм.
Значительную часть воюющих групп составили мобилизованные или захваченные в плен и превращённые в солдат подростки и дети, общее число которых превысило 100 тысяч человек. Эта распространённая в третьем мире, в том числе в Африке, практика буквально торпедирует все конвенции о правилах ведения войны: воевать приходится не просто с гражданским населением, но с несовершеннолетними, а иногда в прямом смысле слова детьми. При этом военные действия на момент, когда были написаны настоящие строки, не закончились, но распространились на Центрально-Африканскую Республику и район Великих Озёр.
Уничтожение людей по религиозному и этническому признаку в Африке облегчает то, что местные племена, как правило, исповедуют так называемое южное христианство и южный ислам. То есть, формально обратившись в одну из монотеистических религий, в полной мере сохраняют обычаи, соответствующие культу предков, анимистские и другие верования. Трайбализм, широко распространённый в Южной, Восточной, Юго-Восточной Азии, а также на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке по сей день в огромной мере формирует основу самосознания её коренного населения. Последствия этого сказываются практически на всей территории континента.
Массовость и жестокость убийств, ставшая после крушения колониальной системы визитной карточкой современной Африки, облегчается доступностью и широкой распространённостью современных вооружений при отсутствии какого бы то ни было контроля над ними. О безнаказанности за совершение преступлений против человечности не приходится и говорить. В большинстве стран Африки деятельность Международного Уголовного Суда представляет собой пародию на правосудие, а миротворческие контингенты ООН либо не могут никого защитить, с трудом справляясь с обеспечением собственной безопасности, либо прямо или косвенно способствуют деятельности враждующих группировок. Причём речь не только о военных конфликтах.
В целом ряде случаев в Африке причиной геноцида становится «обычная» политика. Как это было в Зимбабве (бывшей Южной Родезии), когда в ходе борьбы её диктатора Роберта Мугабе, этнического шона (и католика), со своим соратником по войне с белыми Джошуа Нкомо, опиравшимся на матабеле, были в 1980 году убиты от 50 до 100 тысяч мирных жителей Матабелелэнда. Перебила их 5-я парашютная бригада, подготовленная для Мугабе северокорейскими инструкторами. Эту операцию назвали «Гукурахунди» – «ранний дождь, смывающий мякину перед весенними ливнями». Очень поэтично…
Впрочем, и в тех случаях, когда африканские лидеры вследствие размаха и жестокости кровопролития обвиняются в геноциде, результат, как правило, нулевой. Примером этого служит Судан. Ну предъявили президенту этой страны, правящему ею с 1989 года, Омару аль-Баширу соответствующие обвинения на основании геноцида в Дарфуре, жертвами которого стали как минимум 400 тысяч человек, при том что число беженцев превысило 2 миллиона. Однако как правил он Суданом, так и правит, игнорируя решения МУС. При этом его принимают в арабских и африканских странах, куда он совершенно спокойно ездит с визитами – благо никто его там не арестовывает и арестовывать не собирается.
С Суданом ведут переговоры, в том числе соседние Египет и Эфиопия. Он балансирует между Саудовской Аравией и Катаром, с одной стороны, и Ираном – с другой, не забывая о Турции. И успешно обходит международные санкции, хотя охлаждение отношений с саудовским руководством, раздражённым сближением Хартума с Тегераном, для него по-настоящему неприятно. При этом понятно, что Судан, и без того развалившийся на две части в итоге длившейся десятилетиями войны между мусульманским севером и языческо-христианским югом, в результате этноконфессиональных мятежей и восстаний в Дарфуре, Кордофане и других провинциях просто прекратит своё существование, если они не будут подавлены – любой ценой.
В африканских условиях цена эта – геноцид. Его при поддержке правительственных войск в Дарфуре осуществляло против оседлого населения (относившегося к народностям фур, загава и массалит) вооружённое ополчение арабизированных кочевых племён «Джанджавид», уничтожавшее под корень целые деревни. Тем более что деваться суданским арабам некуда: распространение Сахары заставляет их откочёвывать на земли своих соседей-земледельцев. Как шла борьба на выживание в Сахеле сотни и тысячи лет назад, так идёт она и в наши дни. Остановить её никто не может – и вряд ли сможет.
Насколько можно судить в наши дни, через 70 лет после окончания Второй мировой войны, положившей начало современному мироустройству, анализируя деятельность структур, выполняющих функции обеспечения «закона и порядка», этих «мировых шерифов» (или «жандармов» – тут всё зависит от вкуса пишущего), работают они (если их деятельность можно назвать работой) из рук вон плохо. То есть, если конфликтующие стороны добровольно готовы разойтись в разные стороны и не стрелять в «миротворцев», деятельность ООН и прочих менее статусных организаций, сформированных «мировым сообществом» в качестве «наднационального парламента» и такого же «правительства», будет успешной. А если нет, то нет.
То есть, если есть страны, готовые проплатить (автор специально избегает нейтрального «пролоббировать» – не тот случай) ту или иную резолюцию ООН (как Саудовская Аравия и Катар в случае Ливии в «Арабскую весну»), мировое сообщество вмешается. Хотя толк от этого вмешательства не просто сомнителен: результаты его, как показывают события в той же Ливии, прямо противоположны намерениям стран-доброхотов, на свою голову (как это произошло с европейскими членами НАТО) поддержавших заказчиков интервенции и ликвидации Каддафи. А вот если их нет… Тогда хоть Конго, Руанда или Судан, Зимбабве или Кампучия. Не важно. И сколько в результате человек будет убито – не важно.
Нет, теоретически газеты что-то могут написать. Или не напишут. Как все эти люди погибнут, для них тоже не важно. Разве что Голливуд снимет что-то вроде «Кровавого алмаза»: фильмы ужасов, основанные на реальных событиях, не так уж плохо продаются. Кто же отказывается от больших денег… Или в США возникнет очередной фонд помощи беженцам – это хороший бизнес, особенно если помогать предлагают детям. Так что, рассуждая о том, как хорошо устроен современный мир, прими в расчёт, читатель, что ты скорее всего просто живёшь в той его части, которую современные геноциды не затрагивают. Точнее, пока не затрагивают. Что не есть предлог для спокойствия. Поскольку никто не знает, что будет с твоей частью этого мира завтра.
Глава 6
Оккупированная Западная Европа – малые страны
Бельгия, Люксембург, Нидерланды, Норвегия и Дания. Коллаборационисты, подполье и рыбаки
Накануне оккупации Бельгии в 1940 году здесь проживали 90–110 тысяч евреев. Из них лишь 5–10 % были гражданами Бельгии. Мужчины – беженцы из Германии находились под наблюдением бельгийской полиции. После нападения Германии на Бельгию большинство евреев бежало из этой страны главным образом во Францию.
22 июля 1942 года нацисты приступили к истреблению оставшихся. Их заключали в лагерь Доссин невдалеке от Малина (Мехлина), после чего депортировали в лагеря смерти на Востоке. Евреи Бельгии оказали депортации хорошо организованное сопротивление. Комитет еврейской защиты создал сеть укрытий, благодаря которым были спасены 3 тысячи детей и 10 тысяч взрослых. Помощь евреям оказали и бельгийцы, в том числе деятели католической церкви, среди которых особенно выделился кардинал ван Руй.
Люксембург был оккупирован 10 мая 1940 года. Более тысячи его евреев бежали во Францию. С октября 1940 по январь 1941 года около 700 евреев были изгнаны из Люксембурга, а около тысячи переселились во Францию нелегально. Из 700 евреев Люксембурга, депортированных в лагеря смерти, лишь 35 человек остались в живых. После войны около 1500 евреев возвратились в страну.
В Нидерландах перед Катастрофой проживало около 140 тысяч евреев (121,4 тысячи членов ашкеназской общины, 4,3 тысячи сефардов, 12,4 тысячи не состоявших в религиозных общинах), не считая 30 тысяч беженцев из Германии, Австрии и Чехословакии, а также 1900 крещеных евреев.
Первые антиеврейские меры были введены нацистскими властями в сентябре 1940 года. В 1942 году евреям было разрешено проживать только в трёх провинциях из одиннадцати, указом от 13 апреля 1943 года – только в Амстердаме. В 1942 году было создано 42 трудовых лагеря для евреев с 5242 заключёнными.
