Неолиберализм — это откат к механицизму Ньютона, к фундаментализму архаичного капитализма, который сегодня отрицает все то научное знание о мире и человеке, которое разум накопил за 200 лет. Это — страусиное разрешение того кризиса Запада, который порожден именно революционными изменениями в научной картине мира. Ведь в известном смысле мы опять вернулись к геоцентризму — тому представлению о Вселенной, которое было до Коперника. Люди почувствовали, что жизнь — уникальное явление, ее, похоже, нет в других мирах, и она может быть уничтожена самим человеком. Земля опять в центре Вселенной. Коммунисты оказались к этому не готовы — так же, как социал-демократы и либералы.
Почему же я сказал, что история дала коммунистам второй шанс? Потому, что их отстранили от власти, от того положения, в котором "сила есть — ума не надо". Они сегодня, как и большевики после 1905 года, могут учиться и думать, хотя и не в тюрьмах. А почему я думаю, что этот шанс упускают? Потому, что ни учиться, ни думать не хотят. А хотят бороться — но не за письменным столом и в аудитории (теоретическая борьба), и не в рабочей курилке или забастовочном комитете (экономическая борьба) — а за столами президиумов (политическая суета). Тасуют замусоленную колоду слов и понятий, лишь сдобрив эту колоду соборностью да геополитикой — но это сети дырявые, души человеков уловить не могут.
Долго не требовалась коммунистам философская мысль — "Сталин думал за нас", все заменяла сила государства СССР. На этой силе паразитировала и гирлянда европейских компартий (да, похоже, и все европейские левые, включая социал-демократов). Тихонько копал ходы крот антикоммунизма, прокопал до кабинета генсека, уселся в кресло, раздулся до невероятных размеров пиджака президента СССР — а компартии всего мира только моргали. Но теперь-то пора начать думать и не очень-то надеяться на множество маленьких генсеков. Сколько-то месяцев еще осталось.
И первый вопрос — об идеологии. Ведь из 17 млн. членов КПСС мало кто возвращается под это знамя. Ибо никто им не сказал внятно: что такое коммунистическая идея сегодня, в момент кризиса, что она будет означать завтра в двух разных случаях — если Россия выживет как страна, и если ее удастся размолоть и превратить в колонию. Все это — совершенно разные ситуации. И вот вожди начали спешно сочинять идеологии, иной раз даже нанимают для этого бойких писак за небольшой гонорар — выдай мне идеологию к следующему вторнику. И не только написать "Материализм и эмпириокритицизм" не могут, это естественно, но уже и прочитать ничего подобного не хотят. Конечно, и у либералов не лучше, но им-то теперь думать не надо, у них генералы Ерин и Грачев есть.
Идеологии возникают только на фундаменте нового, более реалистичного видения нынешнего мира и нынешнего человека. Маркс и Ленин дали нам мощный метод для такого анализа — а мы его выплюнули и занялись сочинительством. Почему же так сильна идеология, которая улавливает новую картину мира? Потому, что главный аргумент лозунгов и призывов прост: "так устроен мир!". И человек верит именно тем лозунгам, которые отвечают его интуитивному представлению о том, как устроен мир, что достижимо и что хорошо в этом мире.
И выходит, что сегодня настоящий марксист это тот, кто "преодолевает" марксизм. Зерно будет жить, только если умрет.
Наши же марксисты-ортодоксы пытаются законсервировать зерно, не дать ему умереть и превратиться в колос. Они возвращаются к терминологии классовой борьбы — благо эксплуататоры вроде бы появились. Они делают то же, что неолибералы, только став на сторону труда против капитала — ходят по кругу классической политэкономии. Но эта политэкономия, даже развитая Марксом, прекрасно объясняя важные черты западного капитализма, искажала суть и русского, и тем более советского хозяйства — не для этой системы она была создана. Чаянов писал: "Экономическая теоpия совpеменного капиталистического общества пpедставляет собой сложную систему неpазpывно связанных между собой категоpий (цена, капитал, заpаботная плата, пpоцент на капитал, земельная pента), котоpые взаимно детеpминиpуются и находятся в функциональной зависимости дpуг от дpуга. И если какое либо звено из этой системы выпадает, то pушится все здание, ибо в отсутствие хотя бы одной из таких экономических категоpий все пpочие теpяют пpисущий им смысл и содеpжание и не поддаются более даже количественному опpеделению". Чаянов это знал как ученый, а "совок" это осознает здравым смыслом — и не верит нынешним марксистам.
Сегодня сама картина мира изменилась — мир оказался замкнут и мал. Человек явно не успевает, как надеялся, вынести электростанции в космос и качать оттуда даровую энергию, а океан и атмосфера уже не вмещают загрязнения. Марксизм же исходил из представлении о неисчерпаемости Природы. Взяв у Карно идею цикла тепловой машины и построив свою теорию циклов воспроизводства, Маркс, как и Карно, не включил в свою модель топку и трубу — ту часть политэкономической "машины", где сжигается топливо и образуется дым и копоть. Тогда это не требовалось. Но сейчас без этой части вся модель абсолютно непригодна. Ну кого же может сегодня увлечь явно негодная модель? Но вместо того, чтобы сделать новый шаг, освоить Вернадского и Чаянова, привести идеологию в соответствие с уже осознанной реальностью физического мира, коммунисты откатываются к середине XIX века. Это — тот марксизм, от которого открещивался сам Маркс.
Рушится сам "закон стоимости" — ключевая абстракция Маркса. А ведь именно взывая к этой вбитой в наши головы догме и увлекли народ сладкоголосые сирены рыночной утопии. Ведь как рассуждал советский человек? Рынок — это закон эквивалентного обмена, по стоимости, без обмана. Ну, пусть приватизируют мой завод, наймусь я к капиталисту, хоть бы и иностранному — так он честно отдаст мне заработанное. А сейчас у меня отбирает государство, номенклатура ненасытная, всякие повороты рек на мои кровные устраивает. Но ведь этот эквивалентный обмен, это "деньги — товар — деньги" было мифом уже во времена Маркса! Отношения на рынке между метрополией и колонией уже тогда были резко неэквивалентными — и этот дисбаланс поддерживался канонерками да массовыми расстрелами. Но ведь без колоний, а теперь без "третьего мира" Запад в принципе не может существовать. Запад и возник как фурункул на человечестве, как прекрасный тропический цветок-паразит. И ведь эта неэквивалентность исключительно быстро растет. "Третий мир" выдает на гора все больше сырья, сельхозпродуктов, а теперь и удобрений, химикатов, машин — а нищает. Соотношение доходов 20 проц. самой богатой части населения Земли к 20 проц. самой бедной было 30:1 в 1960 г., 45:1 в 1980 и 59:1 в 1989. Цены на рижском рынке диктует наша скромная мафия, а цены в мире — политическая мафия "семерки". И все решает сила. Чехи работают получше испанцев, а цену рабочей силы, когда они "открылись" Западу, им установили почти в 5 раз меньше. Полякам в среднем положили 0,85 долл. в час, а в Тунисе, которому до Польши еще развиваться и развиваться, 2,54 доллара. А о наших высококлассных рабочих и говорить не приходится. Где здесь закон стоимости?
Да есть ли этот закон, если сегодня 2/3 стоимости товара — это сырье и энергия. Но они же не производятся, а извлекаются. Их стоимость — это лишь труд на извлечение (да затраты на подкуп элиты, хоть арабской, хоть российской). Теория стоимости, не учитывающая реальную ценность ресурсов (например, нефти) для человечества, кое-как могла приниматься, пока казалось, что кладовые земли неисчерпаемы. Но сейчас-то все изменилось, и когда Россия сбросила железный занавес, к ней не купец идет, а пес-рыцарь в кафтане купца. Неужели опыт Мексики и Бразилии ничему не учит? Потому-то там и шарахнулись от марксизма к маоизму.
Игнорирует закон стоимости и ключевую для нас проблему "взаимодействия с будущим" — с поколениями, которые еще не могут участвовать ни в рыночном обмене, ни в выборах, ни в приватизации. Рыночные механизмы в принципе отрицают обмен любыми стоимостями с будущими поколениями, поскольку они, не имея возможности присутствовать на рынке, не обладают свойствами покупателя и не могут гарантировать эквивалентность обмена. Но ведь это — отказ от российского понятия "народ", подрыв важной основы нашей цивилизации.
Да и рыночный обмен с современниками марксизм искажает сегодня в неприемлемой степени. Он идеализирует акт обмена, учитывая лишь движение потребительных стоимостей (товаров). А что происходит с "антитоварами" (по выражению М.К.Берестенко)? С отрицательными стоимостями, которые всегда, как тень товара, образуются в ходе производства? Если бы действовал закон эквивалентного обмена стоимостями, то продавец "антитовара" должен был бы выплачивать покупателю эквивалент его "антистоимости". Вот тогда категории прибыли и цены отражали бы реальность. Но на деле-то этого нет! Антитовар или навязывается, без всякого возмещения ущерба, всему человечеству (например, "парниковый эффект"), или навязывается слабым — вроде захоронения отходов в Лесото или России. Но марксистская политэкономия этого не учитывает — и совершенно чудовищным образом завышает эффективность экономики капитализма. А наш бедный инженер, напичканный обрывками марксизма, этим завышенным оценкам поверил и сам полез в петлю. Но хоть сегодня-то надо в этом разобраться!
