С точки зрения Шика, рынок сам не порождает никакого плюрализма интересов, он лишь является тем местом, где можно найти определенное разрешение этих противоречий, вызванных плюрализмом реально сложившихся интересов.
В данном случае Шик резко отмежевывается как от либеральной, так и от сталинской традиции. И в первом, и во втором случае рынок трактуется внеисторически.
Легко догадаться, что ревизионисты попытались решить проблему за счет максимального включения рыночных методов. Во всяком случае, это должно было придать системе какую-то рациональность. К тому же очевидно, что рынок не противоречит государственной собственности. Пусть будет общественная собственность, но одновременно пусть будет и рынок. В Югославии, где экономические идеи ревизионистов получили одобрение на уровне официальной партийной верхушки, решено было пойти еще дальше. Наряду с государственной собственностью и рынком начало развиваться рабочее самоуправление.
Демократия рабочих коллективов должна была, во-первых, смягчить отрицательные последствия рыночных отношений для трудящихся, а во-вторых, породить новую модель предприятия, отличную от пресловутой капиталистической фабрики. Однако последующий исторический опыт показал, что в столкновении со свободным рынком система самоуправления в конце концов разрушилась.
Что касается идеологии рыночного социализма, то она в разных формах получила развитие в Чехословакии, Венгрии, Польше и даже в СССР. Позднее эти же идеи легли в основу экономических реформ в Китае. Официальное советское руководство относилось к идеям рыночного социализма двойственно. Формально они были отвергнуты. На практике ими интересовались.
В 1964-1965 годах началась экономическая реформа, которая, однако, вскоре затормозилась. Среди специалистов по политической экономии шли длительные, абстрактные и догматические дискуссии о природе социализма. Одни говорили, что он «товарен», другие, наоборот, что он «не товарен». Соответственно, получилось две школы - «товарников» и «антитоварников». С позиции сегодняшнего дня все это сильно напоминает дискуссии об ангелах в средневековых университетах. Одновременно появилась целая волна журналистских публикаций, пропагандировавших идеи экономической реформы. Статьи написаны были ярко, читались легко и сформировали в среде интеллигенции твердую убежденность в преимуществах рынка. Самостоятельной теоретической ценности подобная публицистика, разумеется, не имела.
Лишь под самый занавес советской истории появились работы Александра Бузгалина и Андрея Колганова, которые скептически оценивали перспективы рынка, но признавали и реальные противоречия централизованной бюрократической системы, сложившейся в СССР.
В Чехословакии очень быстро от экономических экспериментов перешли к политическим, «ревизионистские» теории дали толчок движению «коммунистов-реформаторов», которое овладело руководящими позициями в правящей партии. Советский Союз вмешался, движение было подавлено. Ота Шик и другие теоретики «рыночной» школы вынуждены были эмигрировать или замолчать. В 1968 году вторжение советских войск кладет конец любым дискуссиям. Зато в Венгрии экономические реформы поощрялись - в той мере, в какой оказывались совместимы с сохранением партийного контроля над политической жизнью.
Благодаря экономическим реформам, начавшимся после 1968 года, Венгрия получила прозвище самого веселого барака в коммунистическом лагере.
Побочным эффектом дискуссии о рыночном социализме в Венгрии было появление Будапештской школы. Под этим именем стали известны ученики Лукача. Правда, концентрировались они на проблематике, весьма далекой от Лукача. По крайней мере - от раннего Лукача, прославившегося работами о диалектике классового сознания. Молодые будапештские интеллектуалы получили от него изрядную дозу марксистской выучки, определенную теоретическую культуру, но сосредоточились на других проблемах. Их интересовала критика коммунистического порядка в странах Восточной Европы, особенно же вопросы о взаимоотношениях личности и системы. Одна из ключевых идей Будапештской школы - идея навязанных потребностей. С этой точки зрения общество, сформировавшееся в Восточной Европе после 1945 года (а в СССР после 1932 года), рассматривается не просто с точки зрения политических или экономических институтов.
Авторы Будапештской школы доказывают, что ключевым видом контроля является не слежка за людьми со стороны тайной полиции или партийная пропаганда, а диктатура над потребностями. Создается система навязанных потребностей. Эту тему можно найти в работах Агнеша Хеллера, Ференца Фехера. Понятно, что такие мысли возникали у авторов, работавших именно в Венгрии с ее относительно мягким политическим режимом. Ведь, если контроль сохраняется, несмотря на отсутствие репрессий, значит, есть какие-то более глубинные механизмы, которые работают.
Правда, возникает вопрос: чем в таком случае система советского типа отличается от капитализма? Ведь там тоже создан мощный механизм формирования потребностей и контроля над ними - реклама, телевидение с мыльными операми и т.д., навязываемые корпоративными системами представления об успехе и «успешном человеке».
Другим интересным персонажем Будапештской школы является М. Раковский. Под этим псевдонимом скрываются два человека: Янош Киш и Дьердь Бенце. Позднее они разошлись, а их взгляды существенно изменились. Таким образом, несуществующий человек Марк Раковский, похоже, остался в истории марксистской мысли самостоятельным персонажем, совершенно отделившимся от своих создателей. Между тем именно Раковский является наиболее ярким представителем Будапештской школы.
Вышедшая в 1979 году в Лондоне под псевдонимом Марк Раковский книга «К восточноевропейскому марксизму» оказалась последней в череде публикаций Будапештской школы. Авторы предлагали «восточноевропейский марксизм» как некую альтернативу «западному марксизму». Надо сказать, что, как только авторы опубликовали эту работу, они сами перестали быть марксистами. Но парадоксальным образом собственными превращениями Бенце и Киш лишь подтвердили прогноз, сделанный Марком Раковским: оппозиционная интеллигенция в коммунистических странах стремительно деградировала.
Одним из наиболее интересных аспектов книги Марка Раковского является как раз теоретический анализ этой деградации. В поисках альтернатив официальной идеологии, рассуждают авторы книги, восточноевропейские оппозиционеры начинают пользоваться материалом все той же господствующей идеологии. В условиях, когда другие информационные источники фактически отсутствуют, а официальная идеология дискредитирована, люди начинают обращаться к ней уже затем, чтобы найти в ней самой опору против нее же. Иными словами, если человек, например, не любит коммунистов, он понимает, что я должен стать антикоммунистом. Но кто такие антикоммунисты? Какова их позитивная программа? Информацию об этом можно почерпнуть лишь в тех же сталинистских учебниках.
Как в песне Владимира Высоцкого «Антисемит»:
И вот я решил,
И кому-то быть битым.
Но надо ж узнать,
Кто такие семиты?
Можно, допустим, стать либералом. В официальных книгах много написано про либерализм. В том же сталинском «Кратком курсе истории партии» можно отыскать необходимые сведения. И вот люди продолжают изучать все тот же «Краткий курс», только теперь отождествляют себя не с большевиками, а с кем-то из отрицательных персонажей этого учебника. Отрицательные персонажи становятся для меня положительными. Но дело-то в том, что все эти персонажи изображены карикатурно, они зачастую неадекватны реальным историческим фигурам. Это некий идеологический конструктор, фантом, который был создан с пропагандистскими целями для обоснования именно официальной идеологии и успешно функционировать может только в ее рамках. Этот фантом имеет что-то общее с теми реальными фигурами, но эта общность относительна. Потому что фантом устроен таким образом, что утрированы наиболее отвратительные, реакционные, негативные в интеллектуальном плане черты той или иной «вражеской» идеологии.
Соответственно, именно такие модели поведения усваиваются оппозиционерами. То, что было почти карикатурой, становится образцом. Теперь это уже реальная модель поведения, которой надо следовать, чтобы бросить вызов системе. Итак, фантомы, порожденные сталинской пропагандой, начинают материализоваться, оживают. Политическая жизнь в Восточной Европе, по пророчеству Марка Раковского, сведется к торжеству материализовавшихся фантомов. Позднее, в 1990-е годы, в России и в Восточной Европе часто жаловались, что и либералы у нас неправильные, и социал-демократы какие-то странные. Но все эти странности были закономерны.
