Всего один пример: несмотря на огромный размах жилищного строительства, средняя жилая площадь, приходящаяся на одного человека, все еще составляет менее 6 кв. м. Поскольку справедливое распределение все еще остается крупнейшей проблемой, это означает, что на многих приходится 5—4 кв. м или даже менее. Как видим, средние цифры те же, что были в конце сталинской эры. Это и не удивительно, если вспомнить, что только за последние 15 лет прирост населения в городах равен численности населения Британских островов. Однако подобная статистика вряд ли принесет облегчение или утешение людям, живущим в перенаселенных квартирах; ведь хотя положение и должно постепенно улучшаться, ждать придется весьма долго. Диспропорция между прилагаемыми усилиями и полученными результатами, примером чему является положение с жильем, характерна для многих сторон советской жизни. В слишком многих областях Советский Союз рвется вперед — прямо бешеными темпами, — а в результате оказывается, что он топчется на месте.
Западные туристы, пораженные сильным, почти всепоглощающим стремлением русских к материальному благополучию и комфортной жизни, часто говорят в связи с этим об «американизации» советского образа мышления. Однако эта навязчивая идея имеет совсем иное происхождение. В Соединенных Штатах весь образ жизни и господствующая идеология поощряют стремление к материальным благам, а коммерческая реклама постоянно и всячески подогревает это стремление, с тем чтобы искусственно увеличить или поддержать потребительский спрос и не допустить перепроизводства товаров. В Советском же Союзе стремление к обладанию материальными благами вызвано продолжавшимся десятилетия недопроизводством товаров потребления и неудовлетворенным спросом, усталостью от нехваток и лишений и верой народа в то, что все это наконец удастся преодолеть. Подобные настроения заставляют правителей с большим, чем они привыкли, вниманием относиться к потребностям народа и к удовлетворению этих потребностей; в этом плане потребительские настроения являются прогрессивным фактором, содействующим модернизации национальных стандартов уровня жизни в стране. Однако поскольку советский образ жизни не предусматривает индивидуального накопления состояния, «американизация» носит поверхностный характер и, по-видимому, является характерной лишь для нынешней стадии медленного перехода от скудости к изобилию.
Все величие и все несчастья нынешней эпохи также сказались в различной мере на духовной и политической жизни Советского Союза. 15 лет назад в Советском Союзе царили страх и террор. По сравнению с тем периодом люди живут сейчас в обстановке, можно сказать, почти полной свободы. Исчезли концентрационные лагеря, где заключенные мерли, как мухи, так и не узнав, за что их наказали. Исчез и всепронизывающий страх, разобщивший нацию, заставлявший людей уклоняться от контактов даже с друзьями и родственниками и превративший Советский Союз в страну, почти недосягаемую для иностранцев. Нация приходит в себя, обретает дар речи. Процесс этот медленный. Людям трудно отказаться от привычек, сложившихся за десятилетия жизни в условиях железной дисциплины. Тем не менее изменения поразительны. Советские периодические издания пестрят ныне различного рода сообщениями о резких, хоть часто и не афишируемых спорах, а простые люди довольно открыто высказывают свои подлинные мысли и чувства совершенно посторонним людям, даже туристам из враждебно настроенных стран, чье любопытство далеко не всегда носит чисто безобидный характер. При этом советские граждане часто испытывают раздражение по поводу сравнительно мягкой бюрократической опеки, что никогда не делали, живя в условиях сталинской деспотии. Советские граждане считают также, что их духовная свобода ограничена в той же мере, в какой ограничена шестью квадратными метрами их жилая площадь. Люди никогда не довольствуются достигнутым, особенно если достигнутые результаты сомнительны или не являются достижениями в полном смысле слова. Подобная неудовлетворенность — движущая сила прогресса. Но она может также стать, как и случается иногда, источником полного разочарования и даже полного цинизма.
И в политической жизни русские — при всей видимости большой активности — топчутся на месте. Та полусвобода, которой достиг Советский Союз со времени смерти Сталина, может оказаться более мучительной, чем произвол и тирания сталинских времен. В последних произведениях советских писателей, изданных в СССР и за рубежом, отразились и разочарование по поводу сложившегося положения, и мрачный пессимизм, иногда возникающий в связи с этим, и даже настроение, нашедшее свое выражение в пьесе Ионеско «В ожидании Годо». Однако и здесь нужно помнить о различиях между Советским Союзом и Западом. Чувство отчаяния, которым проникнуты многие произведения советских литераторов последних лет, редко имеют в своей основе метафизическое ощущение «абсурдности человеческого состояния». Чаще всего в нем находит отражение — прямое или косвенное — недоуменный гнев по поводу вопиющих отклонений от норм политической жизни, особенно в том, что касается неопределенности официального развенчания культа личности Сталина. Однако по своей действенности, сатирической настроенности и воинственности эти произведения стоят намного выше подобных же произведений западных авторов на старинную тему «суета сует и все суета».
В основе всего этого лежит провал официальной политики десталинизации. Прошло более десяти лет с тех пор, как с трибуны XX съезда Хрущев выступил с разоблачением злодеяний Сталина. Эта акция была бы понятна, если бы за ней последовало действительное выяснение многих вопросов, связанных с наследием сталинских времен, и всенародное их обсуждение. Однако ничего подобного не произошло. Ни Хрущев, ни вся правящая группировка вовсе не стремились к открытому обсуждению. Они намеревались, начав процесс десталинизации, тут же и закончить его. Начать его их заставили обстоятельства, он стал настоятельной необходимостью. Все главные противники Сталина и даже их последователи были уничтожены, поэтому дело разоблачения Сталина выпало на долю его ближайшего окружения. Задача эта была им не по плечу: она противоречила убеждениям и интересам его бывших соратников. Они взялись за нее неохотно и выполняли спустя рукава. Они лишь слегка приподняли занавес — а на большее были неспособны. Поэтому моральный кризис, связанный с разоблачениями, сделанными Хрущевым, был не преодолен. Эти разоблачения вызвали облегчение и потрясение, смятение и чувство позора, замешательство и цинизм. С чувством облегчения восприняла нация освобождение от бремени сталинизма; в то же время потрясение вызвало осознание того, сколь тяжко это бремя давило на весь народ. Конечно, многие семьи пострадали от сталинского террора, многие по-настоящему испытали его на себе; но только теперь весь народ впервые по-настоящему осознал его размах и подлинные масштабы — и это не могло не вызвать смятения. А какое горестное чувство унижения должен был испытать народ, осознав, насколько беспомощен он оказался перед лицом террора, сколь покорно он подчинился ему. И наконец, лишь замешательство и цинизм могли породить тот факт, что эти страшные разоблачения были сделаны соумышленниками и соучастниками сталинских преступлений, которые, сделав первый шаг, на этом и остановились и дальше идти не собирались.
Вопрос же этот был необычайно важен и серьезен, особенно в свете его непосредственной связи с нынешней политикой. Официальное развенчание Сталина привело к новым разногласиям и усугубило старые. И «либералы», и «радикалы», и «правые», и «левые» не могли не настаивать на том, чтобы дать беспристрастную оценку сталинской эпохе и полностью отмежеваться от нее. Тайные сторонники Сталина, засевшие в бюрократическом аппарате, стремились в максимальной мере сохранить сталинские методы управления и светлую память о самом Сталине. В других группах общества, в первую очередь среди рабочих, многие были столь возмущены лицемерным характером официальной десталинизации, что либо вновь обратились к почитанию Сталина, либо не желали больше слушать об этом и хотели лишь одного — чтобы вопрос этот был закрыт раз и навсегда.
Отсутствие единодушия в оценке объясняется тем, что советское общество ничего не знает о себе и остро ощущает это. История прошедших 50 лет — закрытая книга даже для интеллигенции. Как и любой человек, долго страдавший потерей памяти и лишь только вставший на путь выздоровления, нация, ничего не знающая о своем недавнем прошлом, не понимает и своего настоящего. За десятилетия сталинских фальсификаций развилась коллективная амнезия, а полуправда, которая была сказана на XX съезде, начав процесс возвращения памяти, в то же время препятствует ему. Однако в целях развития политического сознания и кристаллизации его в новых и позитивных формах Советскому Союзу рано или поздно придется дать оценку этому периоду истории.
