Поэтому непременным условием прихода инвестиций в Россию было взятие иностранцами под контроль русской финансовой системы. Для этого они неустанно в течение десятилетий подталкивали русские власти к проведению реформ. Правда, с этим возникали кое-какие сложности, так как Александр II и Александр III уже слишком обрусели и не очень горели желанием плясать под дудку забугорных банкиров. Пядь за пядью они сдавали позиции, пока безвольный Николай II не капитулировал в 1897 г. перед западным капиталом полностью и безоговорочно. Да, инвестиционный бум в России действительно имел место быть, но в результате его не только ключевые отрасли промышленности, но даже хлеботорговля перешли под контроль французского, немецкого, английского и бельгийского капитала. Битва за русский рынок была нешуточной, поскольку доходность капитала по акциям в 10, а то и 20 раз превышала средние показатели по Западной Европе. Но каким бы мощным потоком не текли в Россию из Европы фунты, франки и марки, обратный поток золота был куда более значительным. Просто акционерные компании конвертировали свою прибыль в золото и вывозили его за рубеж. В этой ситуации царское правительство вынуждено было брать золото в кредит, но через некоторое время оно благодаря свободной конвертируемости рубля вновь утекало к прежним хозяевам, и русские вновь вынуждены были его занимать.
Сергей Витте — «Чубайс» эпохи заката Российской империи.
В 1900 г. доля иностранных владельцев составляла: 70 % в горной промышленности; 72 % в машиностроении и металлообработке; 31 % — в химической промышленности; 14 металлургических заводов Юга из 18 были иностранными. Нефтяная отрасль почти полностью контролировалась иностранной буржуазией. То, чем зарубежные концерны не владели напрямую, они зачастую контролировали опосредованно, ведь финансовая система и банки находилась под их управлением. К началу XX века иностранные вложения составляли 45 % всего акционерного капитала. Из них более половины (54,7 %) — в горной и металлургической промышленности. В итоге сколь бы бурным ни был рост российской экономики, сливки неизменно доставались иностранцам, а у России появлялись долговые обязательства, которые дополнительным бременем ложились на отечественный капитал, не говоря уж о простом народе. При этом доходы казны неуклонно снижались. Например, в 1884–1891 г.г. среднегодовой вывоз хлеба составил 408 млн. пудов при средней выручке 333 млн. руб., а в 1893–1897 г.г. вывозя по 509 млн. пудов в год, удалось выручать в среднем лишь 316 млн. руб.
То, в чьих интересах работала российская экономика, красноречиво говорит такой факт: в России средневзвешенная стоимость одного пуда керосина (в то время товар массового спроса) приближалась к 2 рублям, а в Лондоне пуд русского же керосина стоил 83 копейки. Это тем более поражает, если учесть, что самая дешевая нефть в мире тогда добывалась как раз на бакинских промыслах. Объяснение в том, что внутренние продажи керосина облагались акцизом, дававшим казне несколько миллионов рублей ежегодно, но экспортеры были от него освобождены. Ко всему прочему на перевозку нефтепродуктов по железным дорогам стараниями Витте были существенно снижены тарифы. Чем может быть объяснена такая трогательная забота русского правительства о зарубежных импортерах и европейских потребителях? Ничего удивительного — тогда, как и сейчас, страна была сырьевым придатком Запада, и национальным петербургское правительство было лишь формально.
Это выглядит, как издевательство над здравым смыслом, но после отставки Витте правительство наоборот взвинтило тарифы на перевозку нефтетоплива и категорически противилось участию иностранцев в отрасли. Это делалось в интересах другого зарубежного монополистического клана. К 1906 году в Донбассе сложился синдикат «Продуголь», контролировавший более половины всей добычи Донецкого угольного бассейна. Владели «Продуглем» крупнейшие французские банки — как раз те, что предоставили большую часть займов царскому правительству на тушение революции. Угольное лобби было настолько мощным, что правительство вынуждено было идти у него на поводу, искусственно создавая в промышленности энергетический голод, заставляя потребителей отказываться от нефти в пользу менее выгодного угольного топлива.
В общем, министр финансов Витте постарался для блага мирового монополистического капитала на славу. Однако аппетиты международных хищников росли, и Витте приходилось проводить все более радикальную политику. В августе-сентябре 1905 г. во время мирных переговоров с Японией в Портсмуте (США) Витте встречался с одним из своих кураторов — лидером американских банкиров и руководителем Американского Еврейского комитета Якобом Шиффом,[21] который в ультимативной форме потребовал от него скорейших либеральных реформ в России, грозя в противном случае эскалацией революции. В результате появился знаменитый манифест 17 октября 1905 г., автором которого был к тому времени уже глава царского правительства граф Витте.
Через полтора месяца, 2 декабря в самый разгар политического кризиса, вызванного всеобщей стачкой, в восьми петербургских газетах появляется скандально знаменитый Финансовый манифест Парвуса, объявляющий правительство банкротом и призывающий население изымать из банков свои вклады в золоте. Разумеется, это вызвало панику, распространившуюся по стране со скоростью лесного пожара. Как с гордостью пишет Троцкий в своих воспоминаниях, манифест извлек из правительственных резервуаров в течение месяца 94 миллиона рублей усилиями только мелких вкладчиков. Отток капитала за рубеж усилился, опустошая золотые резервы страны. Этого только и ждали немецкие банкиры, предъявившие к исполнению требования об уплате 60 миллионов рублей золотом.[22] Режим оказался перед пропастью. Ему срочно требовалось золото. Золото выпросил во Франции все премьер Витте, однако условия кредита были настолько кабальными, что оправданием могло служить только одно: в противном случае романовскую империю ждал крах. Как только договор с французами был подписан, Витте немедленно отправили в отставку. Нынешние либерасты, восхищаясь «великими» свершениями своего предшественника, забывают, что вся его деятельность в конечном итоге сводилась к созданию бюджетного дефицита и получению зарубежных займов. В результате Россия оказалась буквально опутана цепями долговых обязательств.
Якоб Шифф — один из архитекторов развала Российской империи.
Было бы глупо думать, что всякий может взять, да с бухты-барахты организовать в империи финансовый кризис с помощью одной-единственной статейки в нескольких газетах. Такое мероприятие требует больших усилий и немалых затрат. Интересно, как описывает события тех дней тогдашний ассистент Парвуса Троцкий:
«Уже через несколько дней после октябрьского манифеста мы с Парвусом овладели (в смысле идейного направления) «Русской Газетой», которую издавал, кажется, Дучинский. Газета имела боевой, агитационный характер и быстро шла в гору. Она имела вначале тираж около 30 тысяч. К моменту нашего ареста тираж ее далеко превышал 100 тысяч, а требования из провинции шли и шли. По словам Дучинского, ему нужно было бы печатать газету, по меньшей мере, в полмиллиона экземпляров, чтобы удовлетворить провинциальный запрос.
Вместе с тем мы с Парвусом поставили на «договорных» началах с меньшевиками большую ежедневную газету «Начало». Газета взяла очень революционный тон и в ряде статей — не только моих и Парвуса — проводила идею перманентной революции».[23]
В другом месте Троцкий более подробно касается газетного вопроса:
«Прибыл я в Петербург в самый разгар октябрьской стачки… Работать приходилось в трех газетах. Вместе с Парвусом мы стали во главе маленькой «Русской Газеты», превратив ее в боевой орган для масс. В течение нескольких дней тираж поднялся с 30.000 до 100.000. Через месяц заказы на газету доходили до полумиллиона».[24]
Жаль, Лейба Давидович не поделился секретом, откуда же взялись деньги на «идейное» овладение «Русской газетой», ежедневные стотысячные тиражи, кто были эти таинственные заказчики из провинции, и почему власти просто не прихлопнули зловредные издания. Впрочем, догадаться несложно. Финансовый кризис — это ситуация, при которой кто-то теряет деньги, а кто-то преумножает свои капиталы. В данном случае погрели руки на революции лица банкирской национальности из Парижа и Берлина. Весьма интересно, что временное председательское бюро Петербургского Совета, как с удивлением подмечает член петербургского совета Ю. В. Емельянов без всякого обсуждения этого вопроса на пленарном заседании приняло «Финансовый манифест», составитель которого, Парвус, даже не был членом этого органа.
