Во-первых, поиск решений, по законам тележанра, может осуществлять только «мыслящая голова», в крайнем случае – «две мыслящие головы». Когда же в ограниченное время сталкивается полтора десятка голов и столкновение дополняет деструктивно ревущий зал, ни высказать что-то внятное в студии, ни понять аргументы выступающего, сидя дома перед телевизором, почти невозможно.
Окончательно исключает возможность прояснения проблемы неверно поставленные вопросы, на которые нужно дать моментальный ответ.
Оба барьера я наивно попытался преодолеть, когда вновь был приглашен на Первый в программу, которая будет показана сегодня после 15–15.
На сей раз больше всего меня удивила «массовка», сидящая на верхних рядах и обученная громко хлопать, поддерживая каждого выступающего.
Не знаю, как будет перемонтирована записывавшаяся вчера передача, поэтому свою позицию я хочу пояснить. Главная проблема, которую обсуждали гости, сводилась к незамысловатому сюжету – как бы нам все изменить, ничего не меняя, или, как наладить отношения с западом, сохраняя нынешний политический курс, или, в еще одной модификации – нужна ли нам новая перестройка? К середине программы мне, наконец, удалось завладеть микрофоном и я начал…
– Напомню, сказал я, что перестройка проходила во всех европейских соцстранах. И везде она провалилась. Бывшая Восточная Европа не стала строить загадочный «социализм с человеческим лицом», она просто вернулась к нормальной демократии, вернулась в европейскую семью народов и третье десятилетие довольно успешно развивается. Проблем в выстраивании отношений с Западом там нет, ибо они и являются частью Запада. Конечно, 45 лет за железным занавесом быстро не лечится, но никто «оттуда» не бежит «сюда» и никто не стремится вернуться в соцлагерь. В СССР Перестройка на полпути забуксовала и тоже провалилась, но наша страна не вернулась в Европу, мы вернулись в «совок» и сталинщину нам теперь вновь навязывают в качестве главной ценности.
В результате Россия еще больше отстали в экономике, разрушила образование и здравоохранение, у нас бешеная утечка капитала и чудовищная эмиграция. Вы спрашиваете – что же делать? Необходимо мирно демонтировать существующую систему, нужно вернуться на российский, а не советский маршрут. Надо вернуться в Европу, уверял я, заглушаемый криками «экспертов»! И здесь меня впервые удивила «массовка» – сотня людей обученная хлопать, не шелохнулась, «народ безмолствовал», но не как в советское время, а именно по-пушкински – в знак протеста!..
По ходу записи я еще несколько раз брал микрофон… Какой-то неведомый мне умник настойчиво оболванивал аудиторию… Известно, вещал незнакомый «шаман», что у крупного политика всегда есть враги. И у нашей великой страны полно врагов и противников! Зал зашелся в приветственном экстазе…
Я схватил микрофон. – Как же вам не стыдно, говорил я массовке, это же чудовищный экстремизм! Да, у каждого серьезного, думающего человека есть оппоненты, но у него есть и единомышленники и союзники. А наша стана оказалась в полной изоляции, мы изгои, у нас – только враги… Но и на сей раз в полной изоляции оказался я сам…
…Вспомнилась недавняя, февральская история. …В прошлом году, в Киеве на Майдане я купил шарф с украинской символикой. Две зимы носил его регулярно, ценя толерантность незнакомых прохожих. И вот в один февральский день я, случайно, накинул шарф несимметрично, украинский трезубец оказался не под полами куртки, а на самом видном месте – на груди. … Столько мата и угроз я не слышал никогда! Были и те, кто улыбался, кто мимикой показывал сочувствие, но столько озверевших лиц… Я понял, что чувствовали копенгагенские евреи в 1940-м, когда нацисты потребовали от них носить магендовид. Впрочем, у них был король…
А вы говорите фашизм?!
2015 г.Смотрел вчера новости, разные каналы показали встречу в Кремле, фрагменты разговора, отдельные ответы. Телевидение создавало впечатление общего согласия, взаимопонимания и умиротворения… Однако, у меня возникло множество вопросов.
Почему по окончании встречи правозащитники не организовали свободную пресс-конференцию, не рассказали о том, что на самом деле происходило за закрытыми дверями?
Приглашенных в Кремль предварительно «вежливо» ограничили в тематике или нет? Если да, зачем пошли, если нет, почему не было вопросов о Н. Савченко, о новой войне в Сирии, об узниках 6 мая, о политзаключенных, об антиконституционной цензуре в СМИ… Они отчитывались перед начальником, или настаивали на отчете избранного на определенный срок высокопоставленного чиновника? Сделала ли правозащита какие-то заявления, были ли действия правозащитников обсуждены и согласованы с широким гражданским и демократическим движением нашей страны? Они выступали от имени назначенного президентом Совета или от имени подавляемого властями российского гражданского общества?
Правозащитники дали общую оценку плачевному состоянию с правами человека в нашей стране или скромно промолчали? Почему участники встречи согласились на включение в группу такого мракобеса как Шевченко, или это, по большей части, те правозащитники «у кого надо» правозащитники?
Обобщая и подытоживая – это была успешная телеоперация по умиротворению телезрителей или акция бескомпромиссных и неподкупных борцов за права человека?
2015 г.Краткий курс истории разрушения КПСС
В эти недели Москва отмечала 25-летие создания мощного гражданского объединения «Демократическая Россия». А еще через месяц мы отметим 25-летие создания Демократической платформы, оппозиционного объединения в правившей тогда партии. Вы удивитесь, но поздравлений из Кремля так и не прозвучало, обошлось даже без высоких наград. Однако, вспомнить есть что, ведь президент не зря говорил: «мы не позволим переписывать свою историю»!
…В марте 1985 года пост руководителя компартии занял Михаил Горбачев, провозгласивший курс на перестройку. А в начале 1987-го в Москве и Петербурге (тогда Ленинграде) возникли первые неформальные гражданские объединения – политклубы, ставшие местом острых дискуссий по самым актуальным проблемам, еще вчера запрещенных удушающими цензурно-идеологическими рамками. Обсуждались вопросы свободы, прав человека, места и роли КПСС… Политклубы – в них проходили дискуссии, принимались резолюции, заявления – раскрепощали людей и разрушали главную идеологическую формулу – «весь советский народ как один человек… единодушно поддерживает… или единодушно осуждает…».
Обсуждения в клубах, как и само их существование, становились предметом более широкой рефлексии в вузовских, творческих, трудовых коллективах, они попадали в фокус формирующегося общественного мнения. Но оценки и суждения участников интеллектуального протеста не находили места на страницах газет и журналов, не звучали на радио – и в телеэфире, поскольку значительно опережали изменения в управляемых, официальных СМИ (тогда они назывались «средства массовой пропаганды». Процесс демократизации требовал создания альтернативной коммуникативной системы, и она быстро формировалась. Новым местом общения становились свободные митинги. Митинги, иногда разрешенные, а чаще неразрешенные и разгоняемые властями, для чего был создан ОМОН, собирали сотни людей, и тут возникала новая проблема – как проинформировать горожан о намеченной акции?
…В марте 89-го года я вернулся из первой поездки «за железный занавес» – меня пригласили в ФРГ, в Университет города Бремен. Об этом узнал тогдашний ведущий телепрограммы «Добрый вечер, Москва» Георгий Кузнецов и позвал к себе на передачу, идущую в прямом эфире. Георгий предложил отвечать на его вопросы прямо и без умолчаний. Я переспросил – «Но у вас будут проблемы»? Журналист ответил, что демагогия ему осточертела, что он решил уходить с телевидения и это, в любом случае, его последняя передача… В общем, в эфире я коснулся многих запретных тем, в частности, несколько раз назвал время и место очередного митинга. (Уже в ночных новостях телеканал извинился за «двух экстремистов в программе»). Но в результате, как говорил Штирлиц, «все связалось», и 25 марта в Лужники впервые за 60 лет пришло 100 тысяч человек. Заканчивая митинг, я предложил встретиться через 10 дней на том же месте и в то же время… На втором массовом собрании я призвал всех, кто признает существование кризиса в правящей партии и кто готов требовать созыва чрезвычайного съезда КПСС собраться и начать соответствующую работу… Таким образом удалось решить несколько задач – информировать о протестных акциях массовую аудиторию, сформулировать актуальную политическую задачу и собрать активистов для ее решения. Так возник Московский партийный клуб…
К этому времени я смутно догадывался, что внутри партаппарата происходит раскол, одни нас ненавидят, другие намерены использовать, купить и возглавить. Поэтому я загодя договорился с одним из оппозиционных горкому секретарей РК о том, что Клуб продолжит встречи в его помещении. Никаких условий мне выдвинуто не было, кроме банального требования – не сорить и соблюдать общий порядок… На очередной встрече в Доме политпроса, в ходе дискуссии я поставил обсуждавшийся вопрос ребром – требовалось ответить либо «за», либо «против». При голосовании аудитория раскололась. И тогда я предложил моим сторонникам выйти из зала… Мы договорились продолжить работу в другом месте, Севастопольский РК стал нашим новым домом… Впрочем, здесь тоже начали возникать проблемы. А в один осенний день 89-ого года оказалось, что провести важнейшую встречу невозможно (здание пребывавшее в полном порядке, без предупреждения, оказалось «закрытым на ремонт»)… Тогда наши друзья из Эстонии разрешили провести встречу в Представительстве ЭССР. Позднее мы еще несколько раз переезжали… Кажется, итоговой площадкой стало помещение в Доме кино, которое выделил один из руководителей Союза кинематографистов Алесь Адамович.
