С другой стороны, национальные движения должны встать на реалистические позиции и несколько умерить свой восторг перед царизмом. Нельзя в деле национального возрождения руководствоваться образцами вырождения некогда священного социального и духовного устройства. Уже за несколько веков до большевиков монархический режим в России был карикатурой, пародией — не в своих принципах и декларациях, но на практике, в конкретной действительности. Крестьянин, крестьянство, хлебопашество — мистические ориентиры Новой России. Не только материальные кормильцы, но тайные хранители древнейшего предания, в котором запечатлено глубинное знание об устройстве арийского космоса.
Поэтому и идеологически, и политически, и метафизически тип Русского Крестьянина должен стоять в центре революционных учений тех людей, которые искренне стремятся восстановить Традицию во всем ее объеме. Только так мы сможем победить Мирового Змея, Змея Запада — проломив его рептильный череп крестьянским плугом, как это сделал когда-то индийский Индра.
Cтатья написана в 1994 г., впервые опубликована в 1994 г. в газете «Лимонка»
Отчим моего близкого друга, яростный антисоветчик умер перед самым концом Совдепа, буквально накануне прихода Горби к власти. В своей последней агонии он с ужасом повторял: "Это (т. е. Совдеп) будет длиться вечно… Не кончится никогда… Никто не сможет ничего изменить…"
Буквально через несколько лет от той реальности, которую умирающий человек считал в полном смысле слова "вечной", — он родился, прожил и умер при ней, — не осталось и следа. Игорь Шафаревич в своей книге "Социализм как явление мировой культуры" приводит пример династии китайских узурпаторов, которые пришли к власти всего на несколько лет, но ввели свою эру и принялись переписывать историю таким образом, чтобы заранее оправдать свое будущее тысячелетнее владычество.
Многие вещи кажутся нам неколебимыми, абсолютными, вечными, каменно-неподвижными, но достаточно легкого дуновения ветерка и они исчезают, растворяются, рассеиваются, как призрак или туман. Психоанализ в этом случае говорит о «комплексах», т. е. самогипнозе личности, превращающем незначительную деталь и случайное переживание в непреодолимую психологическую преграду, делающую существование человека бесконечным кошмаром.
Сегодня нет больше брежневских химер, выдававших себя за стражей вечности: исчезли лозунги, парткомы, портреты, гэбэшники, ОВИРы. Причем все произошло быстро, мгновенно, молниеносно. Казавшееся вечным распалось в один миг, массивные троны и солидные карьеры оказались хрупкими, как рябь на воде.
Но человеческое сознание так устроено, что обязательно поддается гипнозу, возводя кумиров, наделенных фиктивной вечностью даже в том случае, если печальная судьба их предшественников мрачно свершилась у них на глазах.
И снова складывается на пустом месте массовое психическое заболевание, новая, сотканная из комплексов, картина болезни. Вместо партийной касты появились «богатые», и теперь уже их власть кажется абсолютной и неуязвимой. В политике все поделено между несколькими наиболее ловкими персонажами. То же самое в культуре, где сформировались новый официоз, кланово сплоченный не меньше брежневского и не допускающий в свою среду посторонних.
И точно так же, как в конце застоя, кажется, что социальная магма застывает, утрачивает последнюю гибкость. Круговращение элит практически остановлено еще до того, как оно смогло всерьез начаться. Все места, даже во второсортных лавочках, распределены. Все зоны влияния, избирательные округа и приватизируемые сектора промышленности поделены.
Это так, но это иллюзия. Это гипноз, это комплекс. А комплекс, как известно, дело не внешнее, а внутреннее. Рабом делает человека не посторонний агрессор, а он сам. Героя никто и никогда не сможет унизить — ни зона, ни Совдеп, ни концлагерь, ни либерализм. Герой — это просто здоровый человек, растворивший комплексы, на которого поэтому не действуют больше чары бесконечных крошек Цахесов, объединившихся в профсоюз. Все они существуют только из-за нашей добровольной кастрации, из-за самогипноза. Мы так боимся смерти, что предпочитаем умереть, но не думать о ней, не сталкиваться с ней, не бросать ей вызова. И поэтому мы предаем свое достоинство и вверяем судьбу Системе, основанной на круговой поруке бездарностей, глупцов и подлецов. Мы сами порождаем ту иллюзию, на непреодолимость которой потом сетуем. На самом деле, власть Системы строится на совершенной фикции, на вульгарном обмане, на примитивном воровском трюке. Она берет за основу маленькую человеческую слабость — неготовность умереть "здесь и сейчас" — и раздувает ее до гигантских пропорций. В традиционном обществе эта проблема решалась легко — через обряд инициации. Человек проходил инициатическую смерть и потом на опыте обнаруживал, что за одной формой существования следует другая, а следовательно, смерть всего лишь эпизод, синкопа, переход. Если и после инициации человек подчинялся определенным нормам, так только исходя из осознания их священной духовной оправданности, а не из шкурного страха. Инициация — это то, что отличает человека от животного. Потеряв инициацию, люди превратились в неполноценных, дрожащих баранов. Они приняли Систему и стали верить в ее гнусные мифы. Появились псевдоценности и псевдоавторитеты. Эфемерное и случайное стало рассматриваться как вечное. И напротив, дух, ум, глубина были дискредитированы как нечто маргинальное, малоэффективное, излишнее.
Мы живем в мире, который вот-вот рухнет. Вот-вот растворится. Наше общество построено на идеях и принципах, за которые никто не заплатил, которые никто не омыл кровью, которые ни у кого не вырваны в смертельной борьбе. Мы пассивно сдали одну идеологию и так же пассивно и вяло притянули к себе разрозненные фрагменты других идеологий, часто совершенно противоречащих друг другу. Нами правят законченные идиоты, и точно такие же идиоты возглавляют оппозицию — второй эшелон, рвущийся к власти. Последние всполохи героизма, характерные для краткого этапа честной борьбы 1991–1993, безвозвратно затухли. Даже для того, чтобы разжечь самые пламенные сердца, не хватило огня. Болотный мох проел все. И снова кажется, что этому не будет конца… А на самом деле, мы присутствуем у самой последней черты.
Истинная элита, которая сменит весь этот ирреальный балаган, должна произрасти из регионов смерти. Один современный поэт (Роман Неумоев) странно назвал смерть «родиной». Смерть расстворит комплексы страха, обнажит лучи настоящего; как опавшие листья, исчезнут в небытии телевизоры, банки и биржи, правительствуенные аналитики и кремлевские интриганы — весь этот параноидальный паноптикум, нагло выдающий себя за реальность.
В самых ближайших «разборках» у нормальных людей нет своей доли. Жадная толпа уже распределила между собой даже объедки. Но эта мразь скоро исчезнет.
Мы должны жить и действовать так, как если бы ничего этого уже нет, "здесь и сейчас". Как если бы мы уже умерли, и перед нами простираются чистые горизонты духовной реальности, залитой небесными лучами мысли и терзаемой снизу багряными языками космической страсти. Нам нужна НОВАЯ ПАРТИЯ. Партия Смерти. Партия тотальной вертикали. Партия Бога, российский аналог «Хезболла», действующая уже по совершенно иным законам и созерцающая совсем иные картины. Для Системы смерть — это, действительно, конец. Для нормального человека — это только начало.
Гейдар Джемаль рассказал мне как-то исторический эпизод: один итальянский генерал из Республики Сало в конце войны, посылая своих людей на верную гибель, увещивал их такими словами: "Не думаете ли вы в самом деле, что будете жить вечно?"
Великолепный аргумент. Большинство людей вопреки всякой логике продолжают жить и действовать так, как если бы они были бессмертны. Чувство справедливости требует от нас, чтобы мы помогли человечеству рассеять это недоразумение.
Этого требует от нас наша Родина, Родина-Смерть.
Cтатья написана в 1994 г., впервые опубликована в 1994 г. в газете «Лимонка»
ВЛАСТЬ ВЕНЦЕНОСНЫХ МЛАДЕНЦЕВ
Ребенок был символом Божества еще задолго до пришествия Спасителя Иисуса Христа. Традиция относилась к детям как к особым существам, напрямую связанным с тайной вселенской души. Китайцы гадали о будущем на основании наивных куплетов, распеваемых детьми в той или иной провинции Поднебесной. Эзотерик Гераклит считал играющего ребенка высшим символом свободного огненного духа. Церемониальная оперативная магия обязательно предполагала участие в ее ритуалах младенцев — причем, черные маги, переворачивая сакральный символизм, издевались над детьми, тогда как белые маги, напротив, использовали их как оракулов, как проводников между миром людей и миром богов. (Точно так же черная месса может исполняться только тем человеком, который был по всем правилам рукоположен в христианское священство.) Как бы то ни было, ребенок в священной цивилизации считался существом почти сверхьестественным, наравне с жрецами и провидцами. Но своего пика детопочитание достигло, конечно, в христианском мире, где в образе младенца поклонялись самому воплощенному Богу-Слову. Почему ребенок, — это несовершенное, беспомощное, бестолковое и хаотическое существо, представляющее собой и внешне и внутренне, скорее, пародию на нормального взрослого человека, — имеет такое важное значение для Традиции, отождествляясь с Высшим Принципом? В ответе на этот вопрос проясняется вся глубина различия между миром Традиции и миром профанизма, между священной цивилизацией древности и утилитарной, деградировавшей цивилизацией современности. Дело в том, что в этих двух реальностях — традиционной и современной — господствуют две взаимоисключающие, противоположные сверхидеологии, которые изначально предопределяют в самом истоке все разнообразные практические проявления. Традиция считает, что возможное выше действительного, истина — выше полезности, замысел — выше осуществления, прообраз — выше отражения. Современный мир основан на прямо противоположном подходе. В нем действительное ставится над возможным, польза — над истиной, а конкретное, фактическое довлеет над идеальным. Современность основана на духе скепсиса, она доверяет только материальному факту, но, так как факт проистекает из интерпретации, то, в конечном итоге, современный человек может легко игнорировать и сам факт, если он тревожит его узкое, убогое, закомплексованное, неуверенное сознание.
