принималось за аксиому [190]. Однако официальным заявлениям о том, как надлежит на деле применять эту политику, недоставало ясности и последовательности, и обычно они выпускались в ответ на конкретное обращение, а не в порядке формулирования общих правил. Согласно резолюции 1947 года об иммиграции в Австралию из стран Ближнего Востока, армяне (многие из которых были выходцами из СССР) были отнесены к неоднозначной категории неевропейцев (нецветных), однако их разрешалось впускать при условии, что они найдут себе поручителей-австралийцев и будут обладать профессиональными навыками, востребованными в Австралии. Приняла Австралия и нескольких крымских татар (советских мусульман), оказавшихся в Египте, – «по доброте сердечной», несмотря на их «довольно темный цвет кожи». Отдельные обрусевшие татары тоже въезжали в Австралию без особых помех, а вот кочевникам калмыкам (чья принадлежность к европейцам стала предметом споров и в американской комиссии по иммиграции) попасть в Австралию не посчастливилось, хотя они и проявляли интерес к такой возможности. По-видимому, результат во многом зависел от капризов конкретных чиновников в конкретный момент. Например, сотрудник австралийской иммиграционной службы, работавший в Берлине в 1950 году, был «настроен против беженцев испанского происхождения, мусульман и – на тот момент – армян» [191].
Сотрудникам австралийской иммиграционной службы в Европе было затруднительно определить, можно ли считать того или иного кандидата европейцем. Изначально, как вспоминал один сотрудник, они нацеливались брать только «чистокровных европейцев», затем критерии были смягчены: годились уже соискатели «с преобладанием европейской крови» (75 %), а позже отбор велся уже почти по принципу паб-теста: «Если этот человек пройдет по улицам Канберры, или Мельбурна, или Сиднея, за кого его примут местные – за европейца или неевропейца?» Таким образом, решение часто принималось исходя из субъективных соображений, и сотрудники иммиграционной службы оказывались в незавидном положении, отчего сами испытывали явную неловкость.
[Был] один молодой человек, очень хорошо сложенный, симпатичный, очень темный… Этот парень был очень темнокожим цыганом с курчавыми черными волосами, и хотя он вызывал у меня симпатию, я просто на секунду представил, как он идет по Мартин-плейс и все на него пялятся… Я часто думал: «Ну, почему бы не рискнуть?» Но тут – ради Австралии и ради него самого – я отказал [192].
В отношении евреев позиция Австралии была гораздо тверже, хотя формулировалась она закулисно: чем меньше евреев приедет в Австралию в рамках программы массового переселения, тем лучше. Удручающая история попыток Австралии не пускать к себе евреев из числа перемещенных лиц после Второй мировой войны рассказывалась уже не раз, и все-таки обойти ее стороной мы не можем [193]. Министр иммиграции Артур Колуэлл сам не был антисемитом и как мог старался помочь еврейским беженцам. Но очень скоро выяснилось, что австралийское общество ожидает вовсе не этого. Прибытие в декабре 1946 года корабля «Хуа Лянь» из Шанхая с 300 беженцами-евреями, за провоз которых заплатил Американский еврейский объединенный распределительный комитет (нью-йоркская благотворительная организация, больше известная как «Джойнт»), вызвало бурные протесты и в австралийской печати, и в парламенте. «Мы не собираемся принимать людей, которых не желают видеть нигде в мире, ни по ооновской, ни по чьей-либо еще указке», – бушевал отставной военный Генри (Джо) Галлетт [194].
Позднее Колуэлл писал: «Я не сознавал, что в нашем обществе так много озлобленных людей, страдающих ксенофобией». В то же время он чувствовал, что на него оказывают чрезмерное давление международные еврейские организации-спонсоры, которые желали, чтобы все места на зафрахтованных ими пароходах были зарезервированы исключительно для пассажиров-евреев. А Колуэлл опасался, что если пойдет навстречу этим настойчивым просьбам, то это «вызовет огромную волну антисемитизма, а для лейбористов обернется катастрофой на следующих выборах» [195]. Поэтому он оговорил, что на последующих рейсах, в том числе при отправке мигрантов в рамках программы IRO, евреи должны составлять не более 25 % от общего количества пассажиров на борту каждого судна [196]. (При этом «еврейство» явным образом определялось как расовая, а не религиозная категория [197].) И это было лишь начало, затем последовало целое множество новых ограничений. В июле 1947 года Колуэлл сообщил британским сотрудникам Союзнического контрольного совета в Берлине, что «хотя ранее он и говорил о 25 % мест для евреев на каждом отдельно взятом корабле, он хотел бы, чтобы в первых двух партиях перемещенных лиц евреев не было вовсе» [198]. В ноябре того же года из Франции пришел пароход «Дерна» с таким количеством евреев на борту, которое значительно превышало оговоренную квоту в 25 %; австралийские чиновники выразили недовольство, последовали публичные разбирательства, выставившие их в весьма неприглядном свете [199]. Несмотря на то, что пассажиры-евреи прибыли в Австралию под эгидой IRO, они не были участниками программы массового переселения, а явились как «мигранты с правом на высадку», что означало, что их перевозка не была бесплатной и что каждому такому мигранту был заранее найден гарант, ручавшийся за его дальнейшее обустройство в стране. Очевидно, реагируя на это нарушение, австралийские власти потребовали, чтобы «никакие – повторяем, никакие – средства из фондов IRO не тратились на иммиграцию в Австралию отдельных лиц с правом высадки» [200].
В ноябре 1948 года министерство иммиграции сообщило, что евреев допустимо включить в программу массового переселения при одном условии, что они согласятся отправиться на тяжелые работы в отдаленные районы; и хотя в июне 1949 года это ограничение было снято, многие работники иммиграционной службы не знали об изменении еще несколько месяцев [201]. Ноэля У. Ламидея, главного представителя австралийской миграционной службы в Лондоне, часто консультировавшего австралийскую военную миссию в Берлине, раздражало, что IRO постоянно настаивала на том, чтобы мигрантов для массового переселения отбирали «без какой-либо дискриминации по расовому и религиозному принципу», и высказывал подозрения, что в ряды этой организации «внедрились евреи». Секретарь министерства иммиграции Тасман Хейс был более осмотрителен, хотя тоже считал, что иммиграцию евреев следует ограничивать. «Следите за тем, чтобы запреты на въезд евреев в страну получали как можно меньше огласки», – такое конфиденциальное замечание оставил он на одном документе [202].
Намерение Австралии ограничивать въезд евреев совершенно ясно; не столь ясно, как именно это намерение претворялось в жизнь. Австралия постоянно наталкивалась на сопротивление Общества помощи еврейским иммигрантам (Hebrew Immigrant Aid Society) и Джойнта, а также – за кулисами – IRO [203]. Если в одних отчетах указывается, что количество евреев, въехавших в Австралию в рамках программы массового переселения, составляло всего несколько сотен, то Колуэллу специалист по статистике из министерства иммиграции сообщил, что в действительности их было 6
