Однако потрогать, в руках подержать шапку с кепкой присяжным не предлагают, тогда подсудимый Миронов просит: "Можно шапочку... примерить?".
Судья возражает: "Мерить нельзя, у нас не примерочная!".
Но шапку взять дозволила. Миронов внимательно ее изучает и с азартом первооткрывателя сообщает: "Можно обратить внимание присяжных, Ваша честь: здесь имеется дырка на шапке, что экспертизой не отмечено. Скорее всего, шапку съела моль в прокуратуре".
Судья прокуратуру в обиду и здесь не даёт: "Может, её износили до дыр".
Износили, так износили. С судьей не поспоришь. Хотя версию о моли, расплодившейся в Генеральной прокуратуре, разделило большинство присутствующих.
Прокурор подступает к самой увесистой массе вещдоков. Выгружает на стол пачку книг в фабричной упаковке и извещает присяжных: "Упаковка литературы: Борис Миронов. "Приговор убивающим Россию". Изъята из автомашины СААБ. 24 штуки".
В зале шорох. Ещё не ведая о том, что скажет сейчас прокурор присяжным, в зале понимают, что вот оно, вещественное доказательство того, почему на скамье подсудимых Иван Миронов. Мстят за отца, за его книги, обличающие власть.
Прокурор раздает книги присяжным заседателям, как учитель раздаёт новенькие учебники ученикам. Каждый присяжный получает по экземпляру, все углубляются в чтение. Кто-то рассматривает картину с Дмитрием Донским на обложке, кто-то - портрет автора на обороте.
Пока народные судьи читают и рассматривают, прокурор предупреждает их об угрозе, таящейся под обложкой: "Уважаемые присяжные заседатели, прошу обратить внимание на место издания данной литературы - город Каунас".
"Каунас" звучит сурово и обличительно, словно там ЦРУ или, по меньшей мере, Пентагон.
Судья встревожилась за политическую благонадежность присяжных, просит быстрее вернуть вещдоки: "Закончили смотреть, возвращайте. Все возвратили? Что, еще не дочитали?".
Много чего интересного предъявлял в этот день государственный обвинитель - образцы слюней на ватных тампонах, срезы ногтей в крохотных пакетиках, маленькую, белую нить, снятую с дерева на месте происшествия, смывы с рукоятки коробки передач автомашины СААБ, баллистическую экспертизу осветительного и сигнального патронов... И снова, не имея никакого отношения к подсудимым, вещдоки эти ничего не подтверждали и ничего не доказывали. Но они значились в деле как ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Воистину, если что и изгрызает моль в Генеральной прокуратуре, так это мозги следователей!
Вершиной доказательной базы обвинения стала "кепка с волосами" - так, стремясь к фактологической точности, охарактеризовал ее прокурор.
На кепке, найденной в машине Квачкова, действительно обнаружены волосы и еще пот. Волосы, как установили эксперты, не могли "происходить" ни с головы Яшина, ни с головы Квачкова, но чем-то они до боли напоминали экспертам волосы Найденова, поэтому "могли происходить" от него. А вот потеть в кепке, я цитирую прокурора, могло "не менее трех человек", так как на ней обнаружились биологические следы, отчасти схожие с биологическими следами подсудимых Квачкова, Яшина и Найденова, судя по образцам их крови. Нет, это не генетическая экспертиза, которая определяет причастность к потоотделению на 99,999 процентов. Это биологическая экспертиза, ее вероятность гораздо ниже, примерно четверть человечества можно обличить в отпотевании, да стоит ли с генетикой связываться, ведь речь идет лишь о причастности к кепке, найденной в машине, а не к покушению на Чубайса.
Присяжные ушли, так и не увидев, не услышав, не узнав в этот день ничего существенного, весомого и зримого, что хоть как-то бы связывало подсудимых с происшествием на Митькинском шоссе. Разочарованной смотрелась и сторона обвинения. Повысить настроение, сделать себе маленький подарок решился Шугаев, адвокат Чубайса, выступив с заявлением: "Уважаемый суд! Сегодня в присутствии присяжных заседателей подсудимый Миронов допустил высказывание, недопустимое в присутствии присяжных заседателей. Кроме того, его защитник Чепурная сделала мне замечание с целью сформировать обо мне негативное впечатление у присяжных. Прошу занести это заявление в протокол!".
Судья скептически оглядела Шугаева: "Не давайте повода, господин Шугаев. Вам не менее хорошо известно, что сидеть, развалившись на стуле, нехорошо".
Ни мало не смутившись, Шугаев горделиво вздёрнул голову: "У меня комплекция такая, Ваша честь. Меня даже в Интернете назвали боевым слоном! А вообще-то, - горько пожаловался он, - меня там ужасно оскорбляют, так описывают!". Шугаев страдальчески прикрыл глаза.
Судья философски улыбнулась: "Не одного Вас там описывают. И откуда только такой огромный словарный запас у людей берется".
На том завершился и литературный диспут, и судебное заседание в целом...
Президент Д.А. Медведев на днях снова заявил, что уголовные дела в России слишком долго рассматриваются в судах. И вправду, процесс по делу о покушении на Чубайса длится уже пять лет. Годы идут, люди теряют память, моль изгрызает шапки, носовые платки утрачивают клетчатость, слюни высыхают, записки выцветают, грязь с обочин превращается в пыль. А прокуроры и судьи, сменяя друг друга, все толкут и толкут эту воду в ступе, надеясь, сами не знают, на что.
Запрещённые буквы
Над классиком, определившим глаза зеркалом души человека, доморощенные наши следователи, прокуроры и судьи иронично, снисходительно посмеиваются, они давно определили и практикой проверили, что друг подозреваемого, обвиняемого, подсудимого – вот уж зеркало так зеркало души человека, ибо, по их убеждению, именно друзья являются самыми эффективными переносчиками информации о личной жизни подозреваемых и обвиняемых и ни одна деталь, ни одна черточка в биографии, характере, поступках подсудимого, представленная в бесхитростных повествованиях его друзей, не останется не истолкованной ими в духе причастности бедолаги к уголовному делу.
Вот потому и вызвало обвинение на судебный процесс по делу о покушении на Чубайса в качестве свидетеля Сергея Шкруднева, друга Александра Квачкова, без вести пропавшего 17 июля 2005 года, которого следователи упорно втискивают в сюжет так называемого покушения в качестве одного из участников.
В зал вошел коренастый тридцатипятилетний крепыш, встал к трибуне, ожидая допроса.
Прокурор завел обычную прелюдию: «Были ли Вы знакомы с Александром Квачковым, сыном подсудимого Владимира Квачкова?».
Шкруднев с ностальгической грустью: «Да, это мой друг, мы дружили лет с тринадцати».
Прокурор уточняет даты дружбы: «В 2004-2005 годах Вы поддерживали отношения?».
Шкруднев кивает: «Да, часто встречались, мы жили рядом».
Закончив ритуальное вступление, прокурор перешел к главному: «Вам Александр Квачков высказывал свои политические взгляды?».
Шкруднев поёжился, словно затылком почувствовал холодный сквознячок репрессий тридцать седьмого года: «Нет, таких бесед у нас не было».
Прокурор же, как истинный наследник дедушки Ежова и папаши Берии, с непроницаемым лицом продолжал: «Не наблюдали ли Вы в квартире Александра Квачкова какие-либо издания политического характера?».
Шкруднев, оказывается, наблюдал такие издания: «Один-два раза Саша зачитывал выдержки в связи с телевизионными передачами, которые мы смотрели».
С политической неблагонадежности прокурор перешел на быт: «На даче Квачкова Вы бывали в 2005 году?».
Шкруднев и этого отрицать не стал: «Да, бывал. Несколько раз мы там отдыхали, пили водку, привозили девушек».
Прокурор как клещами вцепился в девушек, словно в подрыве на Митькинском шоссе участвовали смертницы-шахидки: «Каких девушек?».
«Разных», - скромно пожал плечами свидетель.
«Опускаю тему девушек, - извинился за бестактность прокурор, - Ещё что на даче делали?»
Шкруднев улыбается, предаваясь воспоминаниям: «В бане парились».
Прокурор: «А на дачу как добирались?».
Шкруднев: «У Александра была «Волга», потом СААБ он брал у отца».
Хоть и извинился за бестактность прокурор, да зудит его женский вопрос, не даёт покоя прокурору, и он снова соскальзывает в наезженную им колею: «А девочек Вы где находили?».
Шкруднев, удивляясь искренней невинности прокурора, охотно принялся надиктовывать интересующие прокурора адреса: «Есть места. Кинотеатр «Минск», Можайское шоссе, Митино».
Лицо прокурора вмиг обрело пуританскую суровость: «Когда Вы последний раз видели Александра Квачкова?».
Шкруднев начинает подробно вспоминать: «В день, когда арестовали его отца, он пришел ко мне домой вечером, а я должен был ехать на Охотный ряд жену с работы встречать. Саша сказал, что поедет со мной. Он сказал, что у него арестовали отца, что в квартире у него находятся люди из милиции».
Прокурор нетерпеливо перебивает: «В каком он был состоянии?».
