Факты говорят о катастрофическом продовольственном положении в деревне. В среднем по стране в 1946 г. было распределено на один трудодень 0,52 кг хлеба, на Украине 0,27 кг, в Белоруссии и Нечерноземье распределения хлеба по трудодням вообще не было или хлеб выдавался в счет 15 % заготовленного.[212] А поскольку заготовленного было мало, то выданного могло хватить лишь на 2–3 месяца. Уже поздней осенью и зимой 1946 г. министру госбезопасности СССР В. С. Абакумову из разных регионов страны стали поступать сообщения о фактах массового недовольства населения продовольственной политикой власти. Несмотря на то, что в большинстве случаев эти настроения толковались как антисоветские,[213] лидеры государства вполне сознавали обоснованность народных требований. Положение дел в деревне не являлось для властей секретом, об этом крестьяне регулярно информировали вышестоящие инстанции в своих жалобах и письмах. Только в 1947–1950 гг. в Совет по делам колхозов при Совете Министров СССР поступило 92795 жалоб от колхозников и было принято 3305 так называемых «ходоков», которые добивались личного приема у чиновников.[214] В подавляющем большинстве случаев просьбы населения оставались без ответа. Данный факт говорит о том, что интересы крестьянства и правящей верхушки не только не пересекались, но были прямо противоположными. Справедливость подобного вывода подтверждает и государственная политика в области налогообложения.
В 1946 г. было принято решение о повышении налогов на личные крестьянские хозяйства, а в 1948 и 1952 гг. увеличивался главный налог с крестьян — сельскохозяйственный. Размер налога крестьянских хозяйств определялся на основании нормы доходности — с каждой головы скота и с каждой сотой гектара приусадебной земли. Нормы доходности устанавливались произвольно и далеко не всегда соответствовали реальному доходу крестьянской земли. Личные хозяйства сдавали зерновые и картофель соответственно площади сева, которая определялась государственным планом-минимумом для единоличников. Кроме этого действовали зональные нормы налогов по животноводческой продукции. Поскольку существовала сельскохозяйственная специализация районов, практиковалась сдача одних продуктов вместо других, или государство взимало их рыночную стоимость. Например, в Вологодской области в счет мясопоставок взимались овощи, молоко и яйца, в Алтайском крае — лук, молоко и шерсть, В Саратовской области — шерсть.[215]
Налоговая политика свидетельствовала, что власть, активно боровшаяся с «мелкобуржуазной» сущностью крестьянства, не была заинтересована в развитии личного животноводства. Именно из-за роста налогов во второй половине 40-х годов значительно сократилось количество голов скота в личном пользовании граждан. Попытки сокрытия скота от государственного учета пресекались переписью поголовья, как, например, в январе 1949 г. Не имея возможности рассчитаться с государством, крестьянам приходилось забивать скот. По данным В. Попова, в 1950 г. в личном пользовании граждан находилось 16 031 тыс. коров, а к поставкам молока было привлечено 18 248 тыс. индивидуальных хозяйств, то есть около 2 млн. дворов должны были платить налог с несуществующей коровы. В некоторых случаях несколько семей держало на паях одну корову, но налог платила каждая семья в отдельности.[216] Таким образом, в налоговой политике второй половины 40-х годов можно выявить две важнейшие тенденции: увеличение размеров обязательных поставок сельскохозяйственных продуктов государству и увеличение количества индивидуальных хозяйств, привлеченных к этим поставкам. В письмах колхозников Пензенской и Рязанской областей родным, задержанных Военной цензурой МГБ в июне 1946 г., содержались такие суждения: «Кончилась война, думали, жить будем легче, а оказывается еще труднее — налоги наложили в двойном размере»; «…Налоги в этом году требуют вдвое больше, чем в прошлом».[217]
Государственная налоговая политика решающим образом влияла на доходы колхозников. В послевоенные годы кроме сельскохозяйственного налога существовал налог на холостяков, одиноких и малосемейный граждан, рыболовный сбор, налог на лошадей единоличных крестьянских хозяйств. К местным налогам относились налог со строений, земельная рента, разовый сбор на колхозных рынках, сбор с владельцев транспортных средств, с владельцев скота. Кроме того, почти каждая семья в сельской местности платила самообложение, которое формально являлось добровольным сбором, а фактически неизбежным для каждого крестьянского двора. В 1948 г. постановлениями правительства размер сельскохозяйственного налога был увеличен на 30 %. В хозяйствах колхозников облагались налогом не только скот и посевы, но и фруктовые деревья. Причем, ставки обложения доходов ежегодно повышались. В 1953 г. были приняты еще два налоговых закона: «О сельскохозяйственном налоге» и «О подоходном налоге с колхозов». В очередной раз повысилась общая сумма налогов. К доходу личных хозяйств была установлена еще 10 % надбавка на прочие «источники прибыли» (от птицеводства, от выращивания молодняка скота, от сбора дикорастущих ягод, грибов и т. д.) вне зависимости от их размеров.[218] Таким образом, государство использовало любые возможности для перераспределения финансовых средств из сельского хозяйства в промышленность, прежде всего тяжелую индустрию и ВПК. В конечном итоге трактора и машины, созданные за счет налогоплательщиков, поступали в колхозное, то есть общественное, а не личное пользование. При этом уровень жизни сельского населения оставался крайне низким.
Экономический курс советского руководства в аграрном секторе в полной мере соответствовал задачам социальной государственной политики, основная сущность которой в послевоенный период сводилась к новому этапу раскрестьянивания. Жители села всегда воспринимались партийным руководством в качестве основного демографического ресурса на нужды индустриализации. Послевоенный период в этом отношении не являлся исключением, тем более что задачи экономического противостояния с развитыми капиталистическими странами обязывали перегруппировать социальные слои общества в пользу промышленного пролетариата. Мощным ускорителем процесса бегства из деревни стал голод 1946–1947 гг. Под влиянием, в первую очередь, материальных условий жизни, миграция сельского населения в города продолжалась и в последующие годы. Так, только за 1949–1953 годы количество трудоспособных колхозников в колхозах уменьшилось на 3,3 млн. человек.[219]
Однако политика раскрестьянивания заключалось не только в переселении сельских жителей в города и рабочие поселки. Власть стремилась создать и в самой деревне маргинальную по своей сути прослойку аграрной интеллигенции, способную неукоснительно реализовывать директивы партии в сельском хозяйстве. Как носитель советского мировоззрения, новый класс должен был стать связующим звеном между аппаратом власти и крестьянами.
В соответствии с этим замыслом принимались специальные экономические постановления. В октябре 1945 года по поручению ЦК ВКП (б) был подготовлен проект «О мерах по бытовому устройству агрономов, зоотехников, ветеринарных врачей и землеустроителей, работающих в сельском хозяйстве и проживающих в сельской местности».[220] Льготы, предоставленные этой категории населения, по сути, закрепили имущественную дифференциацию в деревне. Проект предусматривал для новой сельской элиты увеличение приусадебных участков с 0,15 га до 0,25 га, освобождение хозяйств этой категории от поставок картофеля государству, значительные надбавки в зарплате и специальное распределение промышленных товаров. Зоотехникам, ветеринарам и землеустроителям предоставлялись кредиты на строительство жилья и развитие хозяйства, им разрешалась покупка одной коровы по государственным закупочным ценам.[221] При общем низком уровне жизни колхозников, данное постановление стало одним из стимулов перехода наиболее молодых и активных крестьян в новую социальную прослойку.
В результате послевоенной демобилизации фронтовиков численность колхозного населения за 1945–1947 годы увеличилась на 1,9 млн. человек. Однако уже с середины 1948 года, согласно исследованиям О. М. Вербицкой, начинается его быстрое сокращение. В 1948 г. сокращение составило 0,5 млн. человек, за 1949–1950 гг. — 2,6 млн. человек. В результате к началу 1951 г. в колхозах России проживало на 1,2 млн. человек меньше, чем в конце 1945 г.[222] Эта тенденция сохранилась и в последующие годы. Например, за период 1946–1959 годов колхозное население РСФСР уменьшилось на 9,2 млн. человек.[223] Особенно в больших масштабах крестьянское население сокращалось в регионах, по которым прошла война и в областях, где преобладали экономически слабые колхозы.[224] Прежде всего это Центрально-Черноземная зона.
